– Что?
– Один друг говорил мне – не знаю, правда это или нет, – что когда русские осваивали Дальний Восток, то сначала был сильный перевес мужчин, и тогда ваши власти, чтобы люди оставались на новом месте, послали туда много крепостных девушек. Отбирали при этом самых красивых…
– Это что, комплимент?
– Зачем комплимент? Вы себя в зеркале видели?
– Ну и язычок у Вас, товарищ Сон! Это я сейчас пойду нервно курить в коридоре, хотя отродясь не курила!
– А что я такого сказал? Ну, спокойной ночи! Утро вечера мудренее…
И он исчез в своем номере. А что «мудренее»? Утро-то и так уже наступило…
Но я все так и не могла заснуть. Корея, казалось, подняла в моей душе наверх, будто магнитом, все самое лучшее и смыла с меня все наносное, подобно ситу, через которое можно отсеять пустую породу. Я не узнавала саму себя…
****
…В понедельник мне предстоял медосмотр – для поступления в санаторий. Я еще никогда до этого в западных странах медосмотры не проходила – обычно там на здоровье людей всем было наплевать, если только нельзя на этом хорошенько подзаработать – и поэтому мне было интересно, есть ли какие-то различия между их медосмотром и нашим, дома. Оказалось, например, что в Корее он проводится даже чаще, чем было в СССР – раз в квартал, а не в год.
Во время медосмотра врач заметил, что у меня сильно напряжены многие мышцы – видимо, от стресса, – и тут же предложил, чтобы мне сделали хороший традиционный массаж. Корея славится им и иглоукалыванием.
Сказано- сделано. На меня надели больничную пижаму (видимо, самую большую, какая у них нашлась), разложили меня на кушетке с валиком вместо подушки и позвали массажиста. Это оказался крепкий еще дяденька лет 60.
Массажист крякнул и начал согнутой в локте рукой разминать мне позвоночник. Через пять минут было такое чувство, что у меня во всем теле не осталось ни единой целой косточки. Не было сил даже вскрикнуть – так было больно. А он все не унимался, разворачивал меня то так, то эдак и вцеплялся в мои мышцы мертвой хваткой: на ногах, на животе, даже на том месте, которое у голландцев именуется achterwerk. Ему, кажется, особенно нравилось разминаться своим локтем именно там.
Я лежала на этом топчане, он массировал меня, а я думала о Саскии Дюплесси. Какая-то она была, что любила, что ненавидела, чего хотела от жизни?… Никто никогда уже не узнает. А я так хочу прожить свою жизнь не зря – чтобы от нее остался добрый, хороший след!
Было все еще больно. Я закусила губу и решила терпеть.
И как оказалось, не зря! Вскоре боль медленно испарилась, и я почувствовала себя словно распаренная хорошенько после бани. Это лишь слабое сравнение, на самом деле мне было еще намного лучше этого !
За дверью меня поджидал ехидно улыбающийся, как мне показалось, товарищ Сон.
– Ну, и как Вам наш корейский массаж?
– Очень ободряет. Жаль, не Вы мне его делали. Это омолодило бы меня лет на двадцать – парировала я.
Но товарищ Сон оказался настоящим мастером спорта по слаггингу. Он любого ирландца заткнул бы за пояс по этой части.
– Я могу Вам банки поставить, – щедро,от души предложил он, – Или иголочками Вас поколоть. Что Вам больше по душе?
– Товарищ Сон, я сама медсестра гражданской обороны. Например, хорошо умею вывихи вправлять. Правда, сначала надо будет кому-нибудь что-нибудь вывихнуть. А еще я очень хорошо ставлю клизму. Может…
Я не договорила, потому что товарищ Сон покраснел и поперхнулся.
– Я же сказал уже, ну и язык у Вас, товарищ Калашникова! Чистокровная гремучая змея!
– Тогда, может быть, заспиртуете меня в бутылку с Вашим гадючьим ликером ? Это Вас от меня обезопасит…
– Да, хорошо бы. Поставлю Вас в бутылке на окно и буду Вами любоваться по утрам. Это мне прибавит аппетита.
Неизвестно, чем бы кончилась эта словесная перепалка, если бы не появилась Чжон Ок.
– Путевка на озеро готова, да? – сообщила мне она. – Но сначала Вы еще съездите в Кэсон. Там у нас есть отель, где можно переночевать в традиционном корейском доме. Спим мы традиционно на полу, да? Пол называется ондур и отапливается снизу.
Как только она вышла, у нас с товарищем Соном начался второй тайм.
– Завтра меня не будет,- сказал товарищ Сон.- Завтра у меня субботник.
– А Вы не возьмете меня с собой? Если можно… Только, пожалуйста, обещайте не смеяться надо мной, если я сделаю что-то не так. Вы ведь такой насмешник.
– Кто, я? Да ничего подобного! Разве можно смеяться над такой женщиной? Это опасно для здоровья! Она же тебя в зубной порошок сотрет.
– Вот, Вы опять за свое..
– Да я вовсе не смеюсь, – он взял меня за руку, – Вот-те крест, как у вас говорят. Или лучше сказать «зуб даю на отсечение»? Над такой женщиной не смеются – ее берегут как зенитку ока.
Мне захотелось куда-нибудь спрятаться, когда он это сказал. Но он стоял рядом и с любопытством наблюдал за моим смущением.
– Вы жестокий человек!- вырвалось у меня, – Вам приятно наблюдать, как Вы меня смущаете.
– Приятно, не скрою, – отозвался товарищ Сон, – Но совсем не потому, что я жестокий…
А почему, он опять не успел договорить. Его позвали к телефону.
****
К моему великому удивлению, на субботник он меня с собой взял! Субботник этот проходил на строительстве нового жилого дома.
Когда мы с товарищем Соном пришли туда, мне на секунду даже стало страшно – столько глаз на меня уставилось. Люди здесь не привыкли к иностранцам. Ну, может, еще к мелькающим за окнами экскурсионных автобусов – ладно, но не на стройке и не в рабочей одежде.
А еще я испугалась, когда увидела, как усердно и быстро корейцы работают. Да разве мне поспеть за ними?!
Но я вспомнила бабушкино любимое «глаза боятся, а руки делают». И то, что товарищ Сон клятвенно пообещал мне, что никто надо мной смеяться не будет…
Из толпы раздались было два-три смешка, но товарищ Сон сказал что-то по-корейски, и они смолкли.
– Сорен! Сорен !- прошелестело по стройке.
– Нанун соренсарамимнида, – подтвердила я выученной с помощью товарища Сона фразой. Корейский аналог кубинского «Soy Sovietica»…
Я огляделась. На всю стройку гремела музыка- причем не по радио. Прямо здесь же, в полевых условиях была раскинута звуковая установка с огромными колонками, а несколько парней и девушек, одетых в защитного цвета форму, играли на аккордеонах и задорно пели какие-то бодрые песни. Такие, что под них хотелось ударно работать, хотя я даже и не понимала слов. И такое было на каждой стройке, на каждом субботнике. На моей памяти не было в СССР ничего подобного. Музыка у нас играла только на демонстрациях: по радио; иногда по улице шли оркестры, иногда кто-то сам брал с собой баян или аккордеон, и его коллеги плясали и пели под него на ходу, маршируя в колоннах. Но это бывало на праздник, а чтобы вот так, каждый день… Здорово-то как!
– Что мне делать? – сказала я товарищу Сону по-русски, помахав рукой своим новым коллегам.
– Поставим Вас пока в цепочку, будете передавать кирпичи, – ответил товарищ Сон. Голова его была по-корейски обмотана полотенцем, что делало его лицо еще симпатичнее.
Меня поставили в цепочку между хорошенькой невысокой девушкой и молодым парнем в военной форме. Мы с ними переглянулись и улыбнулись друг другу.
…Через час пот с меня лил градом. Но глядя на корейцев – таких на вид хрупких, таких маленьких и таких сильных – я не собиралась сдаваться. И в конце концов у меня открылось второе дыхание.
Некоторые из них немного понимали по-русски, а один даже сказал на прощание
– Молодец товарищ!
Чувствовалось, что и товарищ Сон был приятно удивлен.
***
Чем дальше, тем больше начинала я в присутствии товарища Сона чувствовать какое-то приятное смущение. Это было давно уже забытое чувство – настолько давно, что мне стоило немалых усилий вспомнить, откуда оно мне знакомо. А когда я вспомнила, то перепугалась не на шутку. Это было то же самое чувство, что пронзило меня когда мне было 20 лет, когда чей-то далекий голос в Крылатском окликнул сидящего передо мной на трибуне парня, который обернулся на этот голос:
– Володя! Зелинский! – и издевательски добавил: – На допинг-контроль!
…Я старалась не проявлять к нему особого интереса. Но товарищ Сон словно чувствовал, что интерес этот есть. Он всегда махал мне рукой, завидев меня издалека, и так широко, так тепло улыбался мне, словно всю свою жизнь ждал моего в ней появления. На всех мероприятиях он неизменно садился со мною рядом. Я говорила себе, что это ему просто полагается по должности, но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это правда лишь частично.
Наконец, когда мы вместе осматривали страусиную ферму и стояли у загона с десятком страусов в ожидании директора совхоза, товарищ Сон решил, что пришла пора со мной объясниться.
– Корейцы – такой народ, который изнутри через край переполняется эмоциями. Я ощущаю к Вам особую близость, – сказал товарищ Сон. – С Вами можно не церемониться.
Страус, заслыша это, чуть не клюнул его в голову – товарищ Сон едва от него увернулся.
Честно говоря, у меня тоже возникло желание это сделать! Что это он он себе позволяет, а?
– В каком смысле?! – не веря своим ушам, осторожно уточнила я.
– Вы как хризантема, которая не сломается, даже если ее прихватит инеем. Очень такая стойкая.
Я почувствовала, как у меня загорелись щеки- не столько от того, что я его неверно поняла насчет «не церемониться», сколько от того, что он на самом деле имел в виду.
– Вы же меня не знаете совсем…
– Чувствую, да?.
Наступило молчание, но длилось оно недолго.
– О чем Вы думаете? – поинтересовался товарищ Сон. Я хотела сказать ему честно: «О Вас», но не стала.
– О страусах,- сказала я первое, что пришло мне в голову.
– А кем работает Ваш муж? – неожиданно спросил товарищ Сон.
– Нет у меня мужа,- я опять почти рассердилась. Ну, какое ему дело?
– А близкий человек?