– Нет.
– И я нет. Тогда тем более интересно. Когда мы еще здесь окажемся? Как насчет того, чтобы пойти на вечер традиционной музыки- фадо? Не бойся, это совмещается с ужином.
– Не знаю… Если честно, Женя, то есть, Саския, я вообще никогда нигде не был за пределами Ирландии и Англии. Один раз как-то был в Испании, и все. Так что я не очень-то привык ко всем этим другим культурам. Правда, я рад, что такие как ты, приезжают нам в Ирландию,- поспешно добавил он, видимо, испугавшись, что я обижусь.
– А и не надо привыкать. Просто разве тебе не интересно посмотреть, какие бывают люди в других странах, как и чем они живут, что у вас общего, а чем вы отличаетесь?
– Интересно, конечно. Но вдруг эта музыка мне не понравится?
– И не надо, чтобы она тебе нравилась. Это вовсе не обязательно. Просто это будет что-то другое, незнакомое. Потом будешь удивляться: надо же, насколько другая у людей музыка бывает! Зато будешь знать, какая она. Ну как?
– Ну пойдем… А что у португальцев бывает на ужин?
– Честно говоря, понятия не имею. Но именно это-то и интересно.
Вечера музыки фадо, совмещенные с ресторанным ужином в Португалии – типичное мероприятие для иностранных туристов. Я действительно никогда эту музыку раньше не слышала, только читала о ней. И еще с детства помню песню Лолиты Торрес – «Коимбро, божественный город». Там поется о песнях фадо, хотя сама эта песня к фадо не имеет никакого отношения. Зато она мне очень в детстве нравилась. Я даже требовала у мамы, чтобы она нашла для меня кастаньеты- как у Лолиты.
Среди туристов в ресторане преобладали богатенькие латиноамериканцы – видимо, такого сорта, которые так карикатурно-эмоционально ненавидят Фиделя, Чавеса или Финтана с его партизанскими товарищами. Ну что ж, насмотрюсь сейчас здесь на них – это поможет мне лучше настроиться на то, что предстоит на Кюрасао…
За одним столиком с нами сидела миловидная дама из Чили- адвокат с дочкой лет 10. Обе неплохо говорили по-английски. Я сказала им, что мы бельгийцы (черед быть Саскией и Аланом еще не подошел). Португальские блюда оказались вкусными, но преимущественно рыбными- а еще буквально во всем, даже в рыбе был чеснок. За исключением сладкого, конечно.
Ойшин пробовал незнакомые ему блюда как типичный северный ирландец – с таким видом, словно ему подали чай в той же чашке, из которой пил Литвиненко. Надо будет ему сказать, чтобы он потренировался не до такой степени опасаться всего незнакомого. Уже один только его настороженный вид в сочетании с легким элегантным ковырянием в тарелке вилкой мог привлечь к себе ненужное внимание.
На небольшую ресторанную сцену вышла певица, вся в черном, закутанная в черную же шаль и вдруг без предупреждения запела низким меццо-сопрано – да таким драматическим тоном, что по достоинству оценить его в зале было некому. Вот мои корейские друзья оценили бы. У них таким тоном говорят дикторы на радио.
Дочка адвоката из Чили вдруг громко, на весь ресторан прыснула в кулак.
– Карменсита!- одернула ее мать, но девочке становилось все смешнее. Она закрыла лицо салфеткой и издавала в нее кудахчущие, приглушенные звуки – так ее развеселила драматическая португальская песня о несчастной любви.
И вдруг я с ужасом поняла, что точно такие же звуки доносятся и из угла по другую сторону от меня. Это был Ойшин – как он ни крепился, но когда начала смеяться Карменсита, то и он не выдержал…
Я сидела красная как рак, обмахиваясь подаренным мне на прощание Ри Раном веером – и делала вид, что я не с ним. И тут проклятая память услужливо подсунула мне рассказ мамы о том, как она в мое отсуствие повела в оперу нашего велосипедного бога- Володю Зелинского в первый раз в его жизни. Тоже, кстати говоря, Козерога. И реакция у него в первые минуты, когда закончилась увертюра и поднялся занавес, была именно такая же…
Когда я представила себе хохочущего под звуки арии запорожца Ивана Карася в Одесском оперном театре Володю, меня вдруг неожиданно тоже разобрал смех. Я давилась им, а он с клекотанием рвался наружу, и я чуть не задохнулась, пытаясь не дать ему у меня вырваться.
Мама Карменситы осуждающе посмотрела еще раз на нас – и с новой силой напустилась на свою дочку:
– Карменсита, посмотри, что ты наделала! Люди из-за тебя…
Ответом ей был новый взрыв нашего смеха.
Только ко второй песне мы наконец взяли себя в руки, и остаток вечера прошел уже без инцидентов. Ойшину очень понравились португальские народные танцы, которыми завершился вечер.
По дороге в гостиницу он даже пытался – довольное неуклюже, правда, – повторить некоторые из увиденных па. Я смотрела на него во все глаза: а я-то была уверена, что он весь такой серьезный и непробиваемый!
На землю мы вернулись, когда зашли по дороге в небольшой сувенирный магазинчик, который все еще был открыт. Хозяин его напустился на потенциальных покупателей так, как это бывает только в мире свободной конкуренции..
– Не хотите ли приобрести наш знаменитый кафель? А вот наши национальные платки – посмотрите, сударыня, они чем-то похожи на платки из Вашей родной страны…
Когда я увидела эти платки – довольно здорово напоминавшие павловско-посадские – и до меня дошло, что он говорит, сердце у меня ушло в пятки. Не потому, что этот португалец угадал, что я русская – а потому, что если он угадал это, значит, могут угадать и другие…
Было глупо спрашивать его, как он это узнал, но я все-таки спросила.
– О… Не знаю точно, просто у нас в магазине бывает очень много русских покупателей.. А еще у меня русская жена!
Ну что ж, оставалось только надеяться, что на Кюрасао мне не встретятся мужья русских жен. Особенно среди американских военных. Хотя в наше время в этом очень трудно быть уверенной…
После этого мы всю дорогу молчали. Уже когда добрались до Кашкаиша и вошли в гостиничный номер, Ойшин спросил меня:
– Ты не жалеешь, что взялась за это дело?
– Нет, – сказала я совершенно откровенно, – Жалела бы, если бы я за него не взялась. А ты?
– И я нет, – сказал Ойшин, – Вот теперь уже точно нет.
Хотя мы здорово устали за день, обоим почему-то не спалось.
– Может, тебе на ночь сказку рассказать? – пошутила я, когда в очередной раз услышала в темноте, как Ойшин переворачивается с боку на бок.
– Мне не рассказывали сказок перед сном с тех пор, как умерла мама, – сказал Ойшин серьезно, – Я тогда, правда, уже слишком большой был для сказок. Но слишком маленький для того, чтобы дальше жить без мамы…
– Тогда я расскажу тебе не сказку, а быль, идет?
… В 1795 году остров Кюрасао охватило восстание рабов под предводительством Тулы. Так звали одного из них.
В Бандабау, западной части острова – той самой, где находятся самые красивые пляжи, мы обязательно там с тобой побываем – рабы составляли тогда большую часть населения. Их было около 5000 человек. Тула начал готовить восстание заранее. Он знал о том, что на острове Гаити произошла революция, освободившая рабов.. Знал он и о том, что в Европе в это время Франция захватила Нидерланды. Это давало право рабам на Кюрасао на свободу, заявлял он. Утром 17 августа около 50 рабов во главе с Тулой подняли мятеж на плантации Книп рабовладельца Каспара Лодевейка ван Утрехта. Они собрались на площади перед его фазендой и сообщили ему, что больше не будут на него работать. Рабовладелец сказал им, что если у них есть претензии, то пусть предъявляют их голландскому губернатору в форте Амстердам (этот форт и сейчас стоит в Виллемстаде). Рабы отправились с Книпа на другую плантацию, где освободили 22 своих товарища из тюрьмы. А оттуда – на соседнюю плантацию сахарного тростника, где к ним присоединился еще один большой отряд рабов, под предводительством Бастиана Карпаты… И так они шли и шли, с одной плантации на другую, освобождая по пути рабов, которые присоединялись к ним. Рабовладельцы в страхе бежали в город – на Кюрасао есть один-единственный город – и начали готовиться там к подавлению восстания.
Тула выдвинул три требования к властям: положить конец коллективным наказаниям и работе по воскресеньям и свободу покупать одежду и другие товары не только у своих хозяев…
– Смотри-ка, почти как наши ребята с Бобби Сэндсом…- отозвался Ойшин.
– Первую атаку рабовладельцев, 19 августа, рабы успешно отразили. Рабовладельцы перепугались еще больше – особенно когда раб Педро Вакао убил на плантации Фонтейн ее белого хозяина. Губернатор и рабовладельцы собрали хорошо вооруженный отряд из 60 всадников под командованием капитана барона ван Вестерхолта, который дважды предлагал рабам сдаться. Но они не собирались сдаваться – потому что даже если их и оставили бы в живых, они слишком хорошо помнили, какая это была жизнь… В бою рабы были побеждены, но убиты были только около 20 из них, а остальным удалось бежать.
После этого они начали партизанскую войну: отравляли колодцы, похищали скот и провиант. 19 сентября предатель выдал врагу Тулу и Карпату. Они были взяты в плен. 3 октября Тулу публично казнили, замучив пытками насмерть. Казнили и других его сподвижников. Правда, после этого власти издали-таки впервые закон, в котором оговаривались права рабов… 17 августа ежегодно отмечается на Кюрасао как день борьбы за свободу. А Туле поставили на острове памятник – на южном берегу, около нынешнего отеля «Холидэй Бич»…Там, где его казнили…
По иронии судьбы, 17 августа – это день рождения моей Лизы. А день, когда Тула был взят в плен – это день, когда она заболела и осталась инвалидом… Как не поверить после этого в глубокий символизм происходящего, как верил в него Ри Ран? Но я не стала говорить об этом Ойшину. Это слишком личное…
– Выходит,и там тоже…
– Есть ли на свете хоть одна страна, где люди не боролись бы за свою свободу? Конечно, нет…
– Только вот почему-то тех, кто после смерти, cпустя столетия, становятся героями борьбы за нее, при жизни иначе как террористами не величают!- усмехнулся Ойшин.
– А кто величает-то? На их оценки вообще не стоит внимания обращать. На воре шапка горит. Ясным пламенем. Звездно-полосатая…