ора о самобытной неповторимости африканцев, заметки о растафарианизме… Я штудировала справочник «Страны мира» и знала наизусть имена всех африканских президентов и дни независимости всех африканских стран. Как раз примерно в то время в Америке бежала из тюрьмы Ассата Шакур. Она стала моей героиней номер один! А кто из вас помнит сейчас Бена Чейвиса?
Меня невероятно возмущало, как обращались с рабынями белые плантаторы. Это я знала еще по «Хижине дяди Тома». Вот был бы им хороший урок, если бы их собственные дочери и сестры в ответ тоже начали отношения с рабами! Да кто вообще такие эти неслыханные лицемеры, чтобы считать себя имеющими право «хранить чистоту расы», решая за других, как им жить? Разве мы, женщины, их собственность? Так впервые возникло во мне желание «бросить вызов» – вовсе не в ответ на что-то советское. Борьба с расизмом представлялась мне в 10-11 лет гораздо более насущной, чем борьба за мир, о которой нам днем и ночью твердили по радио и по телевидению – ведь мир-то у нас и так есть?…
И вот на такой благодатной почве когда мне было лет 10, произошло то самое новогоднее чудо, в которое я всегда верила. Хотя внешне эти две вещи совершенно не были связаны. Только в моей голове. В ту новогоднюю ночь в наши жизни вихрем ворвались чудесные волшебники диско – «Бони М»…
…Я уже спала, когда около 5 утра в ту новогоднюю ночь Шурек растолкал меня с воплями: «Смотри! Смотри же, чудо какое!» Я приоткрыла один глаз – и увидела на экране телевизора кружащегося волчком худого красивого темнокожего мужчину в какой-то невообразимой блестящей одежде, с напоминающей подстриженную пальму прической-афро, с «шерстяной» обнаженной грудью и в сапогах, который то бросал микрофон на пол, то поднимал его и вообще, вел себя так, как ни один наш певец себя на сцене в то время, естественно, не вел. Выражение лица у него при этом было сосредоточенно-отрешенное, как будто занимался он чем-то очень важным. Этот невероятный, ослепительный, такой ни на кого не похожий человек звался Бобби Фаррелл. Роберто Альфонсо Фаррелл с острова Аруба.
А через год они приехали к нам в Москву. Вот уж это точно была невероятная фантастика! Это была очень холодная зима, и я, идя в школу, беспокоилась за них: как они там в Москве? Только бы не заболели! Перед Новым годом температура опустилась чуть ли не до -35. (В школу мы не ходили, если было -25 или холоднее, и каждое утро я с надеждой слушала местное радио… Но если было -24, занятия никто не отменял!)
Естественно, у меня не было ни малейшего шанса попасть на их концерт (тем более, что мне было только 11), но я аккуратно собирала все немногие вырезки из газет об их гастролях, с удовольствием читала интервью с тем удивительным мужчиной, навсегда запечатлевшимся в моей памяти с прошлой новогодней ночи – из них я узнала, что он говорит на 5 языках, а его родной язык называется папиаменто. И верила и ждала, что скоро нам снова покажут их по телевидению. Это бывало так редко, что каждый такой случай ты старалась бережно хранить в своей памяти и перематывать в ней снова и снова – до следующего. Видеомагнитофонов тогда не существовало.
И наконец этот день настал – 13 апреля 1979 года! О концерте в 23:25 по первой программе не было объяавлено заранее, и я в тот вечер ушла ночевать к Тамарочке (все равно я училась во вторую смену). К тому времени «гроб с музыкой», который надо было разогревать несколько минут прежде, чем он начинал играть, перекочевал уже туда, и я упражнялась у Тамарочки в комнате в диско-танцах, воображая, что нахожусь в дискотеке «Ритмы шестого этажа». А поздно вечером вдруг к нам затрезвонили в дверь. Шурек! Собственной персоной он прибежал за мной, после того как дома за обедом совершенно случайно увидел в газете «Труд» измененную программу ТВ на сегодня… Даже сейчас когда вспоминаешь о том вечере, чувствуешь себя как на крыльях!
А на следующий день (это была суббота) я так витала в классе в облаках!… Никто из моих одноклассников этот концерт не видел, что еще более усиливало мое ощущение чуда, ниспосланного мне одной. Если и есть на свете человек, которому я когда-либо завидовала, то это покойная ныне Татьяна Коршилова. Тогда я считала, что она просто недостойна говорить с моими героями. Слишком уж не по-советски развязной она была. Хотя на фоне современных презентаторов Татьяна кажется просто скромницей и умницей. Все в сравненьи познается…
Позвольте не согласиться с известным выражением «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Все зависит от того, кто играет! Никогда, ни на секунду у меня в мыслях не было продавать Родину и ни разу я не подумала, что Запад каким-то образом достоин подражания или восхищения только на том основании, что диско-музыка родом оттуда. Не зная тогда английского языка, я вкладывала в эти песни совсем другой смысл (это сейчас, когда я понимаю тексты, у меня вянут от многих былых любимых моих шлягеров уши…), как другой смысл я вкладывала и в сложившийся у меня образ моих кумиров. Тот, кто знает «Бони М», живя на Западе и не имея за плечами моего советского происхождения и воспитания, скорее всего, никогда не поймет, как я могла увидеть в них то, чего в них ни грамма нет. Антиколониализм? Антирасизм? Ха-ха-ха!
Поймите, что об окружающем мире судят по себе не только американцы с их терминаторами и джокерами. Мы, советские люди, тоже представляли себе мир на основе собственного жизненного опыта. И «Бони М» представлялись мне благородными, возвышенными, интеллектуальными (талантливый человек не может быть пустышкой, считала я) и еще – представителями стран Третьего Мира: возможно, еще и потому, что у нас не публиковали сплетен об их личной жизни и никто из нас не знал тогда, какая злобная и мстительная натура у обладательницы ангельского голоска Лиз Митчелл, которая сейчас с такой страстью пытается втоптать своих бывших коллег в грязь, не понимая, что Фариан играет ею, как Женя-чувашка в моем детстве – нашими девочками на улице.
К 13 годам я влюбилась в Бобби насмерть. Не так даже, как в Делона или Митича. Возможно, сказался мой переходный возраст. У меня были такие красивые мечты о нем! Не выразить словами.
В моем детстве была такая песня:
«В селах Рязанщины, в селах Смоленщины
Слово «люблю» непривычно для женщины.
Там, бесконечно и верно любя,
Женщина скажет: «Жалею тебя!»
Это достаточно верно описывает мои чувства к Бобби. Он был моим страстным и пылким рыцарем – и одновременно беззащитным ребенком, которого надо было спасать от злых белых эксплуататоров- продюсеров. С каким наслаждением я избивала в мечтах пинками Фрэнка Фариана!
Цинично-заземленный современник (не говоря уже о голландцах!), конечно, объяснил бы все это гормонами и объявил бы мои мечты о том, как Бобби прижимает меня к своей волосатой груди и крепко целует, «эротическими». Но в мечтах этих наряду с нежностями (которые, впрочем, не заходили дальше чем мне позволяло мое невинное девичье воображение) мы беседовали о том, как завершить процесс деколонизации Карибского бассейна и наказать убийц Мориса Бишопа. А также о том, как оказать поддержку МПЛА в борьбе с УНИТой. И даже участвовали в партизанских действиях на территории Намибии.
Моя любовь к Бобби была моей самой великой тайной. Я мечтала о нем каждую ночь перед сном. Все дома знали, что я люблю «Бони М» (кто их тогда у нас не любил!), но никто не догадывался, что я люблю Бобби как мужчину (ну разумеется, таким, каким я его себе придумала!)
Шуреком мой дядя стал именно тогда – когда сама я стала корсиканкой Икой Верон. 13-летней женой Бобби Фаррелла…
Ика была сиротой (это, видимо, чтобы никто из ее родителей не возмутился в дальнейшем столь ранним союзом с настолько старшим ее человеком!), которою вырастил и воспитал Шурек- тоже корсиканец. Почему Корсика? Мне просто понравилось, как она выглядит на карте, а еще я прочитала рассказ Проспера Мериме и видела фильм «Вендетта по-корсикански». Вместе с Шуреком Ика создала группу (в то время у нас говорили – ансамбль) с участием Валерики Ренатто с Сардинии (это моя мама!) и старушки Тони Тани из Нью-Йорка (это, само собой, была наша Тамарочка) – «Стива Литкевич Диско» или «С.Л. Диско». Дошло до того, что я даже на самом деле писала песни для «С.Л. Диско», и мы с Шуреком записывали их на его старый верный катушечный «Днепр». В отличие от других девочек-подростков, я никогда не хотела быть актрисой, а вот тем, у кого хороший голос, по-хорошему завидовала…Иллюзий насчет своего голоса у меня не было – только фантазии.
…«С.Л. Диско» стали настолько популярны, что однажды познакомились во время выступления на фестивале с самими «Бони М.» The rest is history …
Отношения Ики и Бобби развивались стремительно после того, как она избила продюсера Фрэнка Фариана, не дававшего Бобби петь самому, и пришла к Бобби, чтобы его пожалеть. После этого они отбыли в какую-то страну, где такие ранние браки разрешались (помню, я действительно искала такую информацию в энциклопедии, как будто бы мне это грозило всерьез!) – не то Боливию, не то Парагвай, и вернулись к взволнованным их исчезновением поклонникам уже супругами…
Ика Верон и Бобби Фаррелл жили на искусственном острове Моногамбе, построенном Икой у берегов Бенина (это чтобы подальше уехать от белых!). Вместе они составляли знаменитый дуэт «Негритюд», созданный после того как преданный продюсером Бобби покинул «Бони М». Что интересно – я тогда еще не знала, что Бобби на самом деле их скоро покинет. Не знала я и ничего из его личной жизни (помню, как очень хотелось мне узнать, когда у него день рождения, чтобы праздновать этот день втихомолку). А потом уже узнала, насколько я была недалека от истины: Бобби на самом деле женился на нашей, на восточной европеянке, мусульманке из Македонии (о счастливица!), которая была намного моложе его. И познакомились они, когда ей было всего 14! А еще – «поженились» Ика и Бобби 7 октября 1980 года, а настоящий день рождения у настоящего Бобби, оказывается, 6-го…
…Ика дала себе зарок: отныне выступать только перед темнокожими на всех континентах. Белые стремились попасть на ее концерты, maar helaas tevergeefs. Кроме певицы, она была еще продюсером, композитором и иногда снимала антирасистские фильмы. В воспитательно-наказательных целях рекомендовалось показывать их расистам-бурам из ЮАР, предварительно привязав их к стульям, чтоб не сбежали. В одном из них дочь рабовладельца (естественно, в ее исполнении) сбегала вместе с одним из рабов к маронам, в другом – девушка-пиратка освобождала африканских рабов с работоргового с