– А может, он все это выдумал – только для того, чтобы тебя уговорить? – неуверенно предположил Рафаэлито.
– Может, конечно, но не похоже. По его словам, они еще упоминали Польшу и Грузию. Жан-Батист не силен в географии, так что не думаю, что он мог такое придумать.
– А ты что же?
– А я обещала ему подумать. И посоветовала никому больше не рассказывать об услышанном. Может быть, готовится действительно что-то опасное, а если они узнают, что он разбазаривает об этом по всему острову… Жан-Батист обещал молчать. И еще я попросила его держать ушки на макушке, но насколько велик шанс, что ему еще раз вот так повезет, что он что-то услышит- это, конечно, бабушка надвое сказала… Теперь он регулярно заверяет меня, что обязательно меня отсюда увезет, вот только накопит денег, работая на американцев… А я ломаю себе голову, что бы все это могло значить.
– Дело, кажется, действительно серьезное, – сказал сержант Марчена хмуро, – Я тоже буду держать ухо востро, хотя вряд ли у нас в офисе будут обсуждать подобные планы. Хорошо бы, если бы кто-нибудь из нас смог проникнуть на терроторию базы- но не просто проникнуть, а бывать там регулярно и в открытую. На гаитян надейся, а сам не плошай. Если бы только можно было стать там своего рода своим человеком… Но я, честно говоря, не представляю себе, кто из нас и каким образом смог бы это сделать.
– А я представляю, – сказала вдруг Тырунеш, – Саския, мы предложим О'Лири организовать на базе – хотя бы раз в две недели- туры для потенциальных субподрядчиков. Ты же слышала, они собираются скоро расширяться… Не говоря уже о турах для всяких скаутов и прочих. До настоящего времени такие туры были единичными, и проводили их сами военные. Но если они станут постоянными, значит, кого-то надо все время будет отвлекать от его непосредственной работы. Мы предложим им взять эти туры на себя. Предложим им сделать их регулярными- не только для субподрядчиков, а и с целью связей с местной общественностью. И проводить эти туры будешь ты.
– Это американцы так решили, или ты уже за них сама? – поинтересовалась я.
– Наше дело- убедить их в том, что это их собственное решение. И когда мы их убедим (а я почти не сомневаюсь в том, что это возможно – и в любом случае, надо постараться), то остальное уже будет делом техники. Выглядишь ты представительно. На языках разных говоришь. Улыбаться умеешь. Полковнику Ветерхолту понравилась (он только о тебе и говорит) – хоть он и голландец, а с американцами на очень короткой ноге. Главное- держи уши широко раскрытыми. Я думаю, товарищи, что мы уже созрели для серьезной работы, – обратилась она к остальным, – Хватит нам играть в революционные бирюльки. Мы не можем больше сидеть сложа руки, как ни в чем не бывало обсуждать изложенные в книгах революционные теории и ждать, пока на наших глазах задушат самую что ни на есть настоящую, живую революцию. Револыцию, которая сегодня вдохновляет людей во всем мире. Вспомните-как, как мы с вами себя чувствовали, когда в Венесуэле произошел переворот…
Я послушно вспомнила. Действительно, состояние это было премерзкое. В сто тысяч раз хуже, чем когда у Чуранди отобрали его заслуженную медаль. «Эх, Чавес, Чавес!»- с тоской думала я тогда, наблюдая за сводками новостей. – «Вот и еще одну революцию сожрал ненасытный дядя Сэм… Когда же он наконец подавится?!»
В том, что дядя Сэм был к этому причастен, у меня не было сомнений ни на секунду. Его уши торчали из этого переворота за версту. Мне даже не надо было для этого видеть документы ЦРУ – это надо для тех, у кого сомнения были. «Фу-фу, американским духом пахнет!» – думала я при виде лисьей мордочки Педро Кармоны. И когда через пару дней – к слову, на день рождения Дермота- переворот этот провалился, а Чавес вернулся в Каракас, мы с Дермотом вместе прыгали от радости в гостиничном номере в далеком Дублине, так что к нам чуть было не прибежали с жалобами постояльцы снизу.
– Видишь, какие мы с тобой счастливчики, – сказал мне тогда Дермот, – На твой день рождения убили Савимби, на мой -Чавес вернулся к власти!…
…А Тырунеш продолжала:
– Для того, чтобы американцы убедились в необходимости для них нашего плана, важно найти к ним верный подход. Саския, помнишь, в следующие выходные голландские офицерские жены проводят благотворительную распродажу? Американки там тоже будут, – все «белые» у нас (белые не в плане цвета кожи, а в плане социально-экономическом) держатся друг дружки. Прекрасная возможность для того, чтобы с ними познакомиться и произвести на них благоприятное впечатление…
– А пока, – сказал Рафаэлито, – Предлагаю вам с Аланом обзавестись прислугой.
– Кто, я? Прислугой?!- я чуть не вскочила с места от негодования. А про себя подумала как Иван Васильвич Бунша, когда ему предложили стать царем: «Ни за фто!»
– А как же иначе?- подвердил сержант Марчена, – Если ты хочешь вращаться в таких кругах, то это просто необходимо. Иначе не только не будут вас воспринимать всерьез- это даже вызовет подозрения. Да и нам будет проще держать с вами связь – если, скажем, три раза в неделю к вам будет приходить наша Любеншка, – он указал на средних лет полную женщину по правую руку от меня – делать у вас уборку и так далее.
– Это точно, – подал вдруг голос молчавший до этого весь вечер Ойшин, – Хорошая уборка – это нам не помешает…
– Ну знаешь!- не выдержала я, – Если бы некоторые не разбрасывали по всему дому свои ношенные носки и сразу мыли бы за собой по утрам сковородку…
Мои слова потонули в хохоте антильцев.
– E'n ta gusta kushina awe …- пропел Рафаэлито, а все хором закончили – Lage bai !
– Значит, на том и порешили, – подвела итоги Любеншка. -С понедельника я буду приходить к вам по нечетным дням недели, кроме воскресенья. В 10 утра.
– В 10 утра я на работе, – сказала я, – А наш любитель порядка в это время спит беспробудным сном.
– Значит, ему придется внести коррективы в свой распорядок дня, – неумолимо сказала Тырунеш.
Ойшин был явно этим недоволен. За время нашего пребывания на Кюрасао он окончательно привык работать по ночам, с утра отсыпаться, а свою лавочку открывать во второй половине дня, после сиесты. У него появилась не только черная с сединой бородка, но и небольшое пузцо, что делало его больше похожим на ростовщика, чем на столяра-партизана. Иногда мне казалось, что он просто не хочет находиться со мной в одном доме, когда я прихожу с работы, и поэтому уходит в мастерскую. Хотя у каждого из нас была своя комната, да и вроде бы по выходным мы нормально общались и даже вместе ездили по острову. Готовил каждый из нас себе сам. Ойшин объехал весь остров, пока не нашел, где можно закупать кровяную колбасу для ирландского завтрака. Б-р-р-р-р… Ох уж эти ирландские явства!
– Ты же сам хотел порядка, – поддела я его.
– И еще, Саския, – сказала Тырунеш, – Через 10 дней на Кюрасао приезжает товарищ Орландо. Вам обязательно надо будет встретиться, познакомиться и поговорить.
****
…Благотворительная ярмарка, устраиваемая женами голландских военных, проводилась в День Королевы. Этот голландский национальный праздник вообще-то на самом деле не день рождения здравствующей королевы, как можно было бы подумать, а день рождения ее матери, покойной ныне принцессы Юлианы. Потому что у самой королевы Беатрикс день рождения – в конце неподходящего для «массовых народных гуляний» по погоде января. Неподходящего, конечно, в самой Голландии – на Кюрасао не было бы разницы.
Больше всего голландцы любят этот день, кажется, за то, что в День Королевы им разрешается бесплатно торговать чем угодно на улицах- на один день для этого не требуется никакого разрешения и не берутся за это никакие поборы. Вот уж где счастье-то привалило! Улицы голландских городов и деревень моментально превращаются в сплошные бушующие толпами народу «блошиные рынки». И голландцы как один, от мала до велика, высыпают на улицы – попытаться сбагрить с рук свое накопившееся дома барахло, приобрести которое совсем еще недавно составляло смысл их существования, но которое быстро им наскучило после покупки. Хоть за гроши сбыть – лишь бы не бесплатно.
Нация старьевщиков и детей своих воспитывает с малолетства в славных национальных традициях: то тут, то там совсем еще малыши-детсадовцы пытаются всучить вам свои старые игрушки. И торговаться как взрослые. Я в их возрасте не знала, что такое деньги – и вовсе не потому, что у нас «было нечего купить». Мне это было неинтересно- иметь деньги. Все, что мне было надо, у меня было. А к игрушкам своим я привязывалась как к живым существам, и мне бы и в голову не пришло торговать ими. Даже когда дедушка предложил мне как-то бросить в речку с моста пару игрушек, которые совсем уже поломались – «посмотри, Женя, с какой высоты они полетят!»- я не могла заставить себя этого сделать. «Ведь им же будет больно». Голландские дети не знают таких сантиментов. Они растут дуремарчиками:»А мне плевать, главное, чтобы золото у меня звенело!»…
На Кюрасао народ тоже традиционно торгует своими ненужными вещами в этот день – с кем поведешься, от того и наберешься. Только в отличие от голландцев в самой Голландии, для которых именно и вся прелесть-то этого дня заключается в том, что не надо платить ни за какие разрешения, антильцам в этом «королевстве равных возможностей» и в этот день надо покупать себе место для торговли с разрешением на него. Сюрприз-сюрприз, как выражаются англоязычные, контракт на продажу этих разрешений принадлежит не антильцу, а самому что ни на есть разголландцу! И при этом жители страны тюльпанов и борделей не перестают вопить о том, как «эти острова сидят у нас на шее». Да если поглубже разобраться, то кто еще у кого и где сидит…
Всю неделю до этого исторического события мы с Тырунеш в поте лица пиарили акцию голландских дамочек, которая напоминала мне классические высказывания кота Матроскина: продать что-нибудь ненужное, чтобы купить что-нибудь ненужное. Ибо на деньги, полученные от продажи ненужных вещей,привезенных с собой из «маленькой страны-лягушатника», они намеревались купить… аттрибуты из голландских секс-шопов для организации, занимающейся на Кюрасао такими инвалидами