В любом случае, полковник Ветерхолт уже открывал дверь в свой офис…
В голливудских фильмах или в «жареных» репортажах российских газет в таких случаях нехороший дяденька либо сам засыпает в нужный момент сном младенца, либо получает под дых от бесстрашной журналистки, либо отвлекается на взявшую огонь на себя ее подружку. Но в реальной жизни таких милостей ждать от природы не приходится. Об этом необходимо позаботиться самой. Мне оставалось только надеяться, что захваченная мною с собой бутылка вина содержала верную дозу клофелина.
Описывать все подробности тоже вряд ли имеет смысл: во-первых, потому что я не журналистка из вышеупомянутой газеты, а во-вторых, потому что для истории это значения не имеет. Для истории важен результат.
Через полчаса действительно стало весело. Только не мне, а самому полковнику. Я смотрела на то, как он себя ведет, слушала, что он городит – и узнавала все те симптомы, которые были когда-то у меня самой, в гостях у Шурочки в Маастрихте. Когда видишь и вроде бы понимаешь все, что происходит вокруг тебя, но такое ощущение, что не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы это прервать – точно кролик перед удавом. Причем тебе при этом совсем не страшно.
Я взглянула на часы. Момент приближался. Теперь важно было, чтобы полковник до нужного времени не упал без чувств.
– Саския, да я сейчас… – и полковник пустился в буйные словесные фантазии, которые, как говорила донна Роза, «порядочная женщина не выдержала бы и пяти минут».
– Ach Gerrit, toe nou! Doe niet zo ordinair, joh! Ik wil ook een beetje romantiek, he? Dat is nou juist wat ik mis in mijn leven met Alan …
Он ударил себя кулаком в грудь, с таким выражением лица, словно вдруг начал ощущать себя благородным Зорро.
– О' кэй. Я понял. Говори, чего ты желаешь. А мое мужское дело исполнять!- и уткнулся губами мне в шею.
– Хочется чего-нибудь такого… остренького, – сказала я, начиная его слегка щекотать, – Как насчет перемены обстановки? Помнишь, ты обещал показать мне тот русский самолет? А что если прямо там… так сказать, под его крыльями?… Это далеко? Или, может, у тебя будут из-за этого неприятности? Нас может кто-нибудь там увидеть?
Полковник, покачиваясь, вскочил на ноги.
– Никто не увидит, – заверил меня он.- Это здесь рядом, за углом. У меня есть ключи.
«Ангар закрыт, все ушли на дискотеку», – мелькнуло у меня в голове.
Снаружи уже было свежо и приятно. И очень темно: месяц был тонкий, точно отрезанный настоящим голландцем ломтик сыра. А освещение оставляло желать лучшего. Где-то неподалеку в темноте раздавался ласковый плеск моря. Оттуда, из темноты, должны были появится мои товарищи. А что если они не появятся? Или появятся, когда уже будет слишком поздно?… Я поспешила отогнать подобные мысли.
Ангар, в котором скрывалось орудие провокации, действительно оказался в двух шагах от офиса полковника. Снаружи он был маленкий, незаметный, намного скромнее других зданий здесь и даже казался заброшенным. У двери полковник Ветерхолт еще раз хорошенько посмотрел по сторонам: видимо, он боялся не меньше моего, что нас кто-то заметит, хотя и по совсем другим причинам, чем я.
Дверь бесшумно отворилась, и внутри ангара автоматически загорелся мягкий свет. Вот он, свежевыкрашенный МИГ!..
– Doe alsjeblieft geen lichten aan, Gerrit. Ik wil op de vleugel klimmen en daar een klein stripteasje voor je uitvoeren…Nee, klim jij maar eerst…en ik zal je iets laten zien …
Глупый kaaskop до того перевозбудился, что действительно полез на крыло самолета, на ходу расстегивая штаны.
– Zo.. en nu kijk eens, Saskia, wat ik jou te bieden heb…
– Zo… en nu kijk jij eens, Gerrit, wat voor verrasing ik voor jou in petto heb!
Из-за моей спины вышли двое в балаклавах и захлопнули за собой дверь. Третий уже стоял за спиной у полковника и снимал происходящее на видеокамеру.
– Asjemenou…- только и сказал полковник Ветерхолт. Это даже не переведешь толком. Это было выражение крайнего удивления.
– Vuile vispeuk !- вырвалось у меня. Вы не замечали? Почему-то ругаться на любом чужом языке все-таки эмоционально намного легче, чем на своем собственном, будто не чувствуешь «веса» слов…
– А теперь оставь его нам, Саския. Уходи как можно скорее, – сказал один из людей в балаклавах, связывая полковника. – Жди нас где условились. Ты свое дело сделала, большое спасибо. Дальше мы сами разберемся. То,что будет дальше – дело неженское.
Другой человек в балаклаве вывел меня за дверь и повел за собой – во тьму, на звук плеска волн.
– Женя… – сказал он и запнулся. Это был Ойшин. – Жди меня до 3 часов ночи. Если меня не будет, пусть сержант сам отвезет тебя на Бонайре. На случай, если больше не увидимся… Если я когда-то обидел тебя, прости. У меня были на то причины, c тобой не связанные…
– Не надо об этом, Ойшин. Пожалуйста…
– Женя, я…
– Только ты обязательно выберись отсюда, Ойшин!.. Я не хочу спасаться одной, без тебя… – я не договорила и подняла руки: мне вдруг захотелось положить их ему на плечи, но я не смела. Слишком хорошо помнила его реакцию в прошлый раз и боялась, что он на этот раз не так меня поймет. Ойшин вдруг сам рывком обнял меня – и так же быстро отпустил, словно обжегся.
– Правда?
– Ну конечно, правда!
– Я так надеюсь, что ты не шутишь, Женя!
О чем это он?
– Конечно, шучу!- разозлилась я. – Я только и делаю, что шучу. Женя ведь у вас давно уже вместо бродячего цирка! Лидер тебе может подтвердить.
Ойшин хотел сказать еще что-то, но тут из темноты появился сержант Марчена.
– Ребята, время!
– Не забудь обыскать полковника и взять у него из кармана записную книжку!- успела сказать я.
Я прыгнула в его моторку и еще раз взглянула на Ойшина. Но он уже исчез в ангаре.
… Только когда мы с сержантом Марченой уже вышли в открытое море – официально он патрулировал берег в ту ночь,- меня начала пробирать дрожь. Сейчас меня не волновало, доберемся ли мы с ним до Малого Кюрасао и уж тем более, что будет потом. Все, чего я желала сейчас всем сердцем – это успеха Ойшину и Рафаэлито, от которых зависели жизни стольких людей. И чтобы оба они остались после этого не только целыми и невредимыми, но и свободными.
До Малого Кюрасао было часа два в дороге. Когда прошло уже больше часа, небо вдали осветилось вдруг яркой вспышкой.
– Мансе !- воскликнула я, услышав далекий раскат грома.
«Близок взрыв кратера революции. Таков неумолимый закон истории».
Мы – засадный полк XXI века!
ГЛАВА 30. «Цветок революции не должен вянуть».
“Избавление от ужасного страха перед нищетой и небезопасностью, повсюду довлеющего над массами, является великим достоянием. Говорят, что ликвидация этой угрозы почти полностью положила конец психическим заболеваниям в Советском Союзе”
“Пусть дорога тяжела,
Знаем без подсказки,
Что добро сильнее зла
Наяву и в сказке”
… Я сидела на пустынном пляже малого Кюрасао, обхватив руками колени, и молча смотрела на то, как мелкие волны ласково лижут песок возле моих ног. Было совершенно темно: на малом Кюрасао, конечно же, нет никакого освещения. Только звезды – мириады звезд бесконечного Млечного пути – скрашивали эту теплую карибскую темноту.
Малый Кюрасао – это небольшой необитаемый остров к юго-востоку от Кюрасао большого. На нем нет ничего, кроме старого маяка и нескольких хижин, в которых иногда останавливаются местные рыбаки, если их застала ночь в пути. Да еще навеса от солнца для туристов, которые приезжают сюда днем – на несколько часов или на весь день, чтобы понырять и позагорать или полежать в тенечке под пальмами. Кроме нескольких пальм, здесь больше ничего не растет, а весь остров виден как на ладони, и его можно обойти минут за 15-20. Наветренная сторона малого Кюрасао – настоящее кладбище кораблей, включая даже один небольшой танкер, «Мария Бьянка», который медленно ржавеет там, лежа одним боком в море. Неподалеку от берега лежат и ржавеют на мелководье еще 4 или 5 кораблей- поменьше. А на другом конце островка валяются тонны принесенного сюда морем дерева, сотни пляжных тапочек-вьетнамок и тысячи пластиковых бутылок. Одним словом, обстановка весьма романтичная…
Отсюда, с Малого Кюрасао, зарева в небе уже не было видно, но я намеренно ушла на берег и устроилась на пляже подальше от моторки сержанта Марчены, чтобы не слышать по его рации, какая на Кюрасао поднялась паника. Мне и так было нелегко в тот момент совладать со своими нервами. То, что я чувствовала, напоминало послеродовые схватки – только не физически, а в эмоциональном плане. А я еще со времени своей жизни в ольстерской Мракобесии научилась беречь свою нервную систему. Ведь иначе там просто не выживешь…
Мы с сержантом Марченой ждали Ойшина. Рафаэлито с самого начала сказал, что он никуда с Кюрасао не поедет – как ни уговаривали его некоторые из наших товарищей хотя бы подумать об этом, подчеркивая, что ему грозит, если вычислят, что это он принимал участие в нашей операции «Брион».
– Никуда я не поеду, – сказал он, – и баста. И не волнуйтесь: что бы ни случилось, я никого не подведу.
Какой сильный человек! Какие замечательные у меня товарищи!
Как я хотела всю жизнь быть частью настоящего, крепкого, сплоченного коллектива – и вот наконец-то моя мечта сбылась!… И я вовсе не чувствую себя каким-нибудь «безродным космополитом» или «международным бомжом» – наоборот, я наконец-то ощущаю, что настоящие люди помогают друг другу в борьбе за правое дело вне зависимости от гражданства и того, какой язык является их родным. И что мы в этом мире тоже не одиноки… Наступит и наш час.
Слезы подступали у меня к горлу при мысли о том, что я, возможно, никогда больше не увижу их, тех, с кем я так сроднилась за это время. И я уговаривала себя не думать об этом – верить в то, что все кончится благополучно, и что мы обязательно еще встретимся.