Когда я волнуюсь, я обычно прихожу туда, где мне надо быть, раньше времени. Так было и на этот раз. Я вышла из автобуса неподалеку от пивзавода «Гиннесс». Уже стемнело. Несмотря на то, что было начало апреля, оказалось холоднее, чем зимой – такое в Ирландии бывает. Я нашла нужный мне адрес – и оказалась перед закрытой дверью полуподвального помещения одного из социальных домов-многоэтажек. Социальные дома в Дублине – картина неприглядная. Непривычному человеку можно даже испугаться. Но я бояться на улице не привыкла – с советских времен, и даже 10 лет жизни при капитализме не могли этого изменить.
Я подергала дверную ручку. Нет, точно, заперто. А до 8 часов еще почти 40 минут… Я же тут закоченею! Но делать ничего не оставалось: пришлось ходить вокруг двери кругами.
Минут 10 проходила я так, когда ко мне вдруг подошел высокий толстый усатый мужчина, похожий на запорожского казака.
– Вы на занятия по ирландскому? -у него был сильный дублинский рабочий акцент.
Я только кивнула.
– Финнула звонила что запаздывает. Она всегда запаздывает. Не с кем было оставить ребят.
Я понятия не имела, кто такая Финнула, и каких ребят ей было не с кем оставить, но на всякий случай еще раз послушно кивнула.
– Раньше чем к половине девятого она не подъедет. Поэтому и послала меня предупредить народ. Вы тут замерзнете совсем. Пошли ко мне, что ли? Я тут за углом живу.
Я еще раз – не без некоторого колебания – посмотрела на него и на его руки в политических наколках.
– Ну ладно, пошли…- нерешительно сказала я.
А еще через час я уже хохотала в компании своих новых знакомых – эксцентричного пожилого полу-итальянца, полу-ирландца с классическим ирландским именем Падди, который, наверно, в молодости был красавцем, розовощекого студента из Голуэя, которого звали Донал, учительницы – Финнулы, маленькой, худенькой и тарахтящей со скоростью пулемета «Максим», ее дочки Оньи, девочки лет 10, которая свободно говорила по-ирландски, но и на английском за словом в карман не лезла, уже знакомого мне Коннора – ирландца казацкой наружности и не пожелавшего нам представиться черноволосого бородача, похожего на испанца. Хотя урока настоящего не получилось. Для этого Финнула была слишком хаотична. Кто-то притащил с собой гитару, и народ начал увлеченно петь. Потом выяснилось, что некоторые из нас уже немного по-ирландски знают – наверно, только я одна не знала совершенно ничего.
Сказать, что ирландский язык совершенно не похож на английский – это почти оскорбление. Он и не должен быть на него похож! Он не похож ни на один из известных мне языков – и очень красив на звук. Другое дело, что никто так никогда и не объяснил мне правила его написания, и я осваивала их как осваивает дно незнакомой реки человек, постепенно в нее заходящий – медленно нащупывая одной ногой подводные камни. Все ирландцы в какой-то степени изучают ирландский в школе – беда только в том, что его преподают там как какой-нибудь церковно-славянский. Говорить на нем не учат, читают какие-нибудь скучные куски, вроде отрывков из библии – и таким образом совершенно убивают у детей к нему интерес. Итальянец Падди когда-то хорошо говорил по-русски и, познакомившись со мной, начал усиленно вслух вспоминать русские фразы. А бородач-инкогнито достал из кармана какую-то кипу листочков, отпечатанных на машинке:
– Вот, это копии наших занятий по ирландскому в тюрьме…
Какой уж тут урок! Но главная проблема оказалась в том, что Финнула, подобно моему бывшему супругу, была из тех, кто несмотря на собственные познания в предмете, не умеет передавать это другим… Кончилось тем, что каждый говорил свое, все друг друга перебивали и никто ничего нового не узнал. За исключением того, конечно, что мы все узнали друг друга. Бородач оказался сбежавшим несколько лет назад из британской тюрьмы бойцом ИРА, который находился на свободе условно: ему каждую неделю надо было ходить в полицейский участок по месту жительства – отмечаться.
Видя, что так у нас ничего не получится, Падди попытался взять уроки в свои руки, и на следующий раз он принял бразды правления.
– У меня очень неортодоксальный метод обучения, – предупредил он, – Но зато он действует безотказно. Мы будем… кричать.
– Как кричать? Что кричать? И главное- зачем кричать?
– Ирландские слова и выражения. Я вас буду им учить, и мы будем их все хором повторять. Все громче и громче и все быстрее и быстрее. Не спрашивайте, почему, но на корочку у вас прекрасно все запишется! Покричим так пару месяцев – и вы у меня заговорите по-ирландски как миленькие.
Предоставляю вашему собственному воображению нарисовать себе картину того, как прошел наш следующий урок… Но Падди был прав – слова и фразы после этого прекрасно запоминались. Плохо только, что трудно было запомнить, что именно какая именно из них означает!
Вот так я впервые оказалась в кругах, близких к Шинн Фейн…
…Дышать на работе мне становилось все труднее, особенно когда Марк начинал свое ежеутреннее ритуальное чтение газет вслух. Мне казалось, что я и мои коллеги существуем в каких-то параллельных друг другу мирах, единственная точка соприкосновения которых – это совместное пребывание в офисе.
Впервые в жизни я сознательно бойкотировала «МакДональдс». Когда Мелина протягивала мне очередной глянцевый номер «Космополитена», думая, что этим делает мне приятное, я смотрела на нее так, словно она свалилась с Луны – и ничего не могла с собой поделать. Мои мысли были далеко, в Белграде, где 20 мая натовская «умная бомба» поразила родильное отделение больницы «Драгиша Мишович». В это время у 4 женщин шли родовые схватки. Одной делали кесарево сечение. Она была ранена, и ее ребенок в конце концов увидел свет в подвале, под звуки падающих бомб… Да здравствуют права человека!
23 апреля натовцы убили больше 20 работников белградского телевидения. 5 мая уничтожили крупнейший в Чачаке вполне мирный завод, лишив работы 5000 человек и убив при этом 74-летнюю бабушку. Я видела ее фото – с открытым ртом и удивленными мертвыми глазами.. Про 87 албанцев, погибших от руки НАТО в Корише, и так все на Западе знают… А про то, что 12 апреля в Куршумле были убиты11-месячная Бояна Тосович и ее отец? 16 апреля – 3-летняя Милица Ракич? 26 апреля – 5-летняя Арла Луджич в Липляне ? Список можно продолжать и продолжать.
На одном из осколков бомбы, найденной в Кралево, каким-то не в меру грамотным дуболомом Урфина Джюса было написано: «Ну как, вы все еще хотите быть сербами?»
А в это время мои коллеги как курица с торбой носились по офису с идеей «ламинированного списка» …
…Когда я уже твердо решила с этой работы уходить, Мелина вернулась после уикэнда в офис с красным носом и в слезах.
– Что с тобой, Мелина? – спосили мы.
– Представляете, он, он…- она заплакала.
– Кто он?
– Мартин! Он пригласил меня к своим родителям на уикэнд в Майо – и только чтобы расспросить, правда ли это, что мой папа – араб…
– А ты?
– …А его родители сказали мне, совершенно искренне, доброжелательно так: «Вы такая милая девушка. Как же так получилось, что Ваша мама вышла замуж за араба?»… После этого я убежала на автобус… А они так и не поняли, что такого они сказали…
– Мелина, ну что ты так переживаешь, ты же знаешь, какой он…
– Значит, не знала! А еще он попытался меня поцеловать и при этом говорил со мной по-немецки так, словно он – нацист времен войны. Понимаете, девочки, он так вошел в эту роль… Он действительно ТАК думает! Он говорил, как Геббельс! Даже с тем же акцентом! Он психопат!
– Мелина, между нами, девочками: твой папа и правда араб?
– Вот, и вы туда же…
– Нет, мы вовсе не туда же. Но мы не думаем, что это правда…
– Неправда, конечно… Но раз он не может любить меня такой, как есть… – И она опять зарыдала. – Уеду в Австралию! Но сначала я ему отомщу!
– А почему именно в Австралию?
– Потому что там настоящие парни – не такие зависящие от родителей маменькины сынки, как ирландцы!
– Хм-м-м…
Но Мелина уже для себя все решила, и никому было ее не остановить.
Через две недели после этого Мартин подал заявление об уходе с работы. И сразу же ушел на больничный. Мелина сияла.
– Что ты с ним сделала, дорогая? – спросила Вики, – Как тебе это удалось?
– Он уезжает в Германию, хи-хи-хи! Теперь в Ирландии одним расистом станет меньше! – Мелина не скрывала своего торжества.- Я взяла все его любовные электронные письма, которые у меня были, распечатала и отправила их его маме. А он там описывает, какие у него консервативные родители, и что бы он со мной хотел сделать… И просит меня дать ему поносить что-нибудь из моего белья…И про тайник с видео я им написала…
Мы с Викторией молча переглянулись.
– Зиг хайль, Мелина! Привет, девочки! Ну, не обижайся, сестренка!- даже не глядя на то, что на этот раз она еще не успела обидеться, Саймон метеором ворвался в дверь. – Наши задницы сегодня как сговорились. Марк тоже подал заявление…
– Марк? А Марк-то почему? – удивилась Мелина.
– Ну, понимаете, к нам в понедельник приходит новый парень, очень редкий специалист. Мы не могли упустить такого. К тому же он поляк и согласен работать за половину того, что просят наши. Вот Марк с Мартином и не выдержали. «Понабрали здесь всяких…»,- прошу прощения, девочки, но так они сказали. «Понабрали здесь всяких! Скоро в офисе ни одного белого не останется!» А я сказал им, что даже еще и нигерийца на место Марка возьму, если он за полцены будет работать, вместо того, чтобы качать права, вроде них… Мне какая разница, черная там задница на стуле, или белая, лишь бы расходов у фирмы было меньше.
… Больше мы Мартина не видели. Он действительно уехал в Германию. Мелина считала это своей личной заслугой, хотя мы с Викторией не были на 100% в этом уверены. Все свободное время она занималась оформлением австралийской рабочей визы, сетуя на то, что англоязычным ее получить настолько легче.
– А интересно, какой он будет, этот поляк? – спросила Виктория, когда мы собирались на обед в пятницу.