На следующий день Иван Ефимович побеседовал с девочкой, затем пришлось вызвать отца. Бегахметов, сразу сообразив, зачем его вызывает прокурор, сам принес завернутый в бумагу нож и положил его на стол.
— Почему вы не сообщили о находке?
— Я не хотел, чтобы меня и мою дочку вызывали в суд.
Прокурор не сомневался, что к нему в руки попало орудие убийства: нож нашли недалеко от того места, где был убит Балжанов.
Возникал вопрос: «Чей нож?» Его осмотрели родные жениха и невесты, их близкие родственники, но никто не мог сказать, кому он принадлежит.
В один из вечеров, когда Шедловский сидел в кабинете председателя поселкового Совета, в соседней комнате раздались громкие голоса. В кабинет вошли двое молодых людей, подталкивая впереди себя девушку. Она смущалась и опускала глаза. Иван Ефимович молча ждал. Наконец девушка сказала, что в тот вечер она видела такой нож у Максута — рабочего из поселка Крымбет.
Допрошенный Максут Сулейменов сначала заявил, что такого ножа у него никогда не было и в день свадьбы в поселок Калмаккуль он не приезжал. Когда нож опознали его родственники, он вынужден был изменить свои показания: мол, в тот вечер был пьян и не помнит, кому отдал свой нож.
Пришлось прибегнуть к экспертизе. Кровь на ноже и на правом рукаве костюма, который в тот вечер был на Сулейменове, совпадали с группой крови убитого. Сулейменов признался в совершенном преступлении...
Как-то поздно ночью прокурору позвонил дежурный райотдела милиции и сообщил, что в одном из новых целинных совхозов преступники взломали двери магазина и похитили много ценностей. Когда оперативная группа во главе с прокурором прибыла на место происшествия, то сторож сообщил, что два преступника скрылись, а одного он снова загнал в магазин, стреляя из ружья в воздух. Ночь была темной, шел снег, электрического освещения в магазине не было.
На предложение выйти взломщик ответил ожесточенной бранью. Утра ждать было долго, решили брать преступника немедленно. Одному из участников оперативной группы и сторожу Шедловский дал задание охранять окна и двери, а сам вместе с другим оперативным работником, «вооруженный» лишь карманным фонарем, первым смело вошел в магазин. Метнулась тень, в руках преступника блеснула опасная бритва. Шедловский резко отскочил в сторону, а в следующую секунду ударом ноги сбил бандита с ног. Его быстро обезоружили и связали (оказался опасный рецидивист). Утром задержали двух остальных и изъяли похищенные ценности...
Человек не рождается преступником. Он становится им в результате каких-то обстоятельств, каких-то влияний, порой явных и бросающихся в глаза, порой скрытых и малозаметных. Найти их, проанализировать, войти в соответствующие инстанции с аргументированным авторитетным представлением о мерах, делающих преступления данного рода невозможными или резко затрудняющих их, — для этого нужна неустанно работающая пытливая мысль. И этим качеством в полной мере обладает прокурор Чистопольского района.
Откуда в нем эта влюбленность в свою трудную и благородную профессию, эта настойчивость и тщательность в расследовании каждого дела, стремление выставить на свет все извилины преступной психологии? Может быть, от большого, богатого жизненного опыта, от крестьянской закваски, от простых наставлений отца, земледельца-бедняка, деревенского активиста двадцатых-тридцатых годов?
Родился и вырос Ваня Шедловский в Северном Казахстане, в крае чернозема, обильных урожаев, устоявшегося быта переселенческих сел, где очень резки были контрасты между хлеборобской голытьбой и богатыми домами кулаков, надменных «степных бояр», как называл их уроженец и знаток этих мест известный казахстанский писатель Иван Шухов.
Горька была участь бедняцкого мальчонки, и, если б не Советская власть, век бы не вырваться ему, как и его семье, из беспросветной нужды.
Но время изменялось прямо на глазах. В 1930 году в село Красный Орел, что в Северо-Казахстанской области, большевик Ураков приехал организовывать колхоз. Внове было это слово в степной глуши. Тем более не понимал и не мог понимать его значения десятилетний Ваня Шедловский. Но он знал серый, скудный быт своей родной семьи, видел, как светились радостью глаза отца при звуке этого слова, и чувствовал, что в жизнь приходит что-то неведомое и радостное.
Ураков сразу сумел увлечь за собой бедноту. Среди самых горячих сторонников колхоза был и отец Вани. Целый день говорили о чем-то человек двадцать активистов — крестьян, запершись однажды в сельской школе. Спорили, шумели до темноты. Вечером в дом возвратились отец и Ураков и долго еще беседовали при свете керосиновой лампы.
Вскоре над крыльцом одного из домов села появилась вывеска: «Колхоз «Красный Орел». Молодая артель начала делать свои первые шаги. Давались они ей нелегко. Зажиточные крестьяне уже через несколько дней начали растаскивать колхозное имущество. Старые инстинкты подавить было не так-то просто. Собственническое нутро мелкого хозяина властно требовало своего. С общественных дворов стали исчезать сданные в колхоз лошади, волы. По ночам крали сбрую, увозили брички. Все это прятали дома или в рощах, в камышовых зарослях у озера.
Колхозные активисты стремились быстро найти и вернуть припрятанное расхитителями добро. Им в этом с рвением и охотой помогали подростки — прочесывали рощи, перелески, овраги в окрестных селах, разыскивали уведенный скот, приводили обратно на колхозные дворы.
Шло время. Укреплялся, богател колхоз. Улучшилась постепенно и жизнь в доме колхозника Ефима Шедловского, хотя недостатков все еще было немало. Работали только отец с матерью, а накормить, одеть, обуть надо было девять малолетних детей.
Ваня учился в Мамлютке, большом соседнем селе. Ходил в школу пешком, летом — босиком, зимой — в отцовских сапогах. Он подрастал. Приходилось не только учиться. Слегла мать. Он стал главным помощником отца. Работали вместе — отец и сын — в колхозной столярной мастерской.
Нелегкими были детство, юность у Ивана Шедловского, но невзгоды только закалили его волю, выработали характер, научили внимательности к людям, к их труду. Незабываемым стало для него время работы в мастерской — степенные поучения отца, неторопливые прикосновения его теплых, шершавых рабочих рук, смолистый аромат дерева, шуршание стружек, резкие запахи клея, лака, олифы.
Наступило время призыва, и Иван надел военную форму. Чувствовал — не хватает знаний, хотелось учиться. Он охотно стал заниматься в Малинской полковой школе на Житомирщине.
Весна 1941 года сменилась летом. Стояли ясные, теплые дни. Таким же погожим выдался и день 22 июня. Роты курсантов находились на тактических занятиях.
Самолеты с черной свастикой на крыльях появились во второй половине дня. Они обстреляли летний лагерь курсантов, сбросили бомбы на железнодорожное полотно у станции Коростень. Завыли сирены. Так для Ивана Ефимовича началась война. ...Наши войска были брошены к месту немецкого прорыва. Рота, в которой служил Шедловский, заняла оборону у небольшой речки. Этот бой оказался последним для младшего командира Ивана Шедловского: он был тяжело ранен осколком снаряда в правую руку. Полгода пролежал в госпитале, все надеялся, что вылечится и снова пойдет в бой с врагом, мстить за родную землю, за трех погибших братьев. Но воевать на фронте больше не пришлось. Врачи сказали Ивану Ефимовичу, что рука у него работать не будет. В марте 1942 года он демобилизовался из армии. Куда идти, что делать? Где принести как можно больше пользы Родине в тяжелый час, помочь разбить общего врага? Где лучше проявить способности бывшему воину?
— Борьба с преступностью — тоже фронт, — сказали ему в райкоме партии. — Только оружием будет не винтовка, а статьи советских законов.
Ивана Ефимовича направили работать в прокуратуру.
И снова напряженный труд. Изучение положений права, тренировки в письме левой рукой. На курсах в прокуратуре Северо-Казахстанской области большую помощь оказали ему старшие товарищи, опытные юристы.
С августа 1944 года Иван Ефимович стал работать следователем прокуратуры Келлеровского района. С большой теплотой вспоминает он о своем первом начальнике, прокуроре района Василии Даниловиче Верховяке. Многому научил он Шедловского. Опытный юрист, Верховяк на практике показывал молодому следователю, как вести следствие и преодолевать трудности, оказывал ему повседневную помощь.
В годы войны единственным оснащением следователя были только ручка и кодекс. О пишущей машинке или необходимом транспорте, не говоря уже о каких-либо научно-технических средствах, можно было лишь мечтать. И все же упорство и настойчивость помогли Шедловскому освоить работу, преодолеть все трудности. Он быстро овладел специальностью следователя.
— ...Еще одно дело тоже было во время войны, — вспоминает Иван Ефимович. — Пригласил меня к себе в кабинет прокурор района. Подал маленький клочок бумаги и сказал: «Прочитайте его, стоит ли таким пустяком заниматься?» Я прочел. На небольшом клочке газеты корявыми буквами написано, что в селе Озерном умерла беременная женщина. Подписи не было:
Работы в то время было очень много. Однако уже на второй день Иван Ефимович был в Озерном. Женщину похоронили десять дней тому назад. Шедловский пришел в дом к умершей. Подавленный муж сидел на лавке и курил одну папиросу за другой. Пятеро малолеток, словно птенцы в осиротевшем гнезде, сидели на печке, прижавшись друг к другу. В доме было пусто и неуютно. Сердце Ивана Ефимовича сжалось от волнения и жалости. Из разговора с мужем умершей он понял, что в семье недостаток. Сам он пришел с фронта, но после ранения работать пока не может, а жена забеременела шестым ребенком. Вот и решили они сделать аборт. Жена взяла последние пять килограммов сала, цветной головной платок и уехала в село Подлесное.
Домой вернулась на третий день, два дня помаялась и вот померла, — с горечью закончил свой рассказ муж. У кого она была в Подлесном, муж не знал. Шедловский думал быстро найти лицо, занимающееся незаконным производством абортов, ведь в деревне все другу друга на виду. Но прошло три дня, пять, у подозрительных лиц произведены обыски, допрошены более двух десятков человек, а потерпевшую никто в селе не видел, хотя многие ее знали в лицо. Шедловский еще раз пригласил к себе заведующую медпунктом, которая давно работала в селе и пользовалась большим уважением среди населения. Пожилая женщина сидела перед следователем уставшая, бледная, сетка морщин покрывала ее лицо. Он видел, как ей трудно одной обслуживать три населенных пункта. Минувшей ночью она принимала роды. Но ничего не поделаешь: война — вся молодежь на фронте. Приходится работать за троих.