По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Пономарева наступила в результате колоторезаного ранения с повреждением важных жизненных органов. Эксперт высказал предположение, что орудием такого ранения могли быть... ножницы. При осмотре одежды потерпевшего было установлено еще одно важное обстоятельство: майка и рубашка были продырявлены тем же предметом, а телогрейка совершенно цела, хотя в момент осмотра все пуговицы на ней были застегнуты. Долго искали шапку Пономарева, но найти ее не удалось.
Все это наводило на мысль, что убили Пономарева в домашней обстановке, затем надели на него телогрейку и отнесли сюда, на улицу. Так, логически размышляя, я приступил к допросам.
Быкова вела себя замкнуто, отвечала на вопросы односложно: никуда из дома не выходила, к смерти парня никакого отношения не имеет, и это ее не интересует. На вопрос о том, где мог Пономарев находиться вечером, ответила, что об этом должна знать его новая жена. И, не сдержавшись, бросила: «Они же в Норильск собирались». Однако отец и мать погибшего утверждали, что часов в семь вечера, надев телогрейку и шапку отца, Василий пошел забрать одежду у Клавдии. Родители подтвердили, что это та самая телогрейка. Виновной в смерти сына считают Быкову.
Поздно ночью я закончил допрос Денисовой. Общее впечатление она произвела неплохое: откровенна, в отличие от Быковой на все вопросы дала обстоятельные, убедительные ответы. Случившееся переживает. Высказывает искреннее сожаление, что «так ни за что погиб парень». Рассказала она и об обстоятельстве, которое могло иметь прямое отношение к расследуемому событию. А именно: три дня назад к ней в гости приехала подруга Ирина Штепа. В прошедший вечер они засиделись. Она занималась домашним хозяйством, ждала Василия, а Ирина читала. В это время кто-то с улицы ударил по окну, выбив стекла. Они напугались, выключили свет, но так как ночь была дождливая и очень темная, в окно никого не увидели. Они подмели стекла, выбросили их на улицу, завесили окно одеялом. До утра их больше никто не тревожил. Василий не пришел. Было это заполночь — полпервого.
Штепа была тут же допрошена и подтвердила показания Денисовой.
Казалось, все подтверждало подозрения о мести Быковой.
Во время ужина Ахметов и Абылкасимов рассказали мне о результатах своей работы. Они сделали подворный обход и побеседовали со многими жителями села.
Ахметов допросил бабку Пелагею. Оказалось, что Василий зашел к ней и попросил выпить в счет будущих услуг. Она угостила его самогоном, выпил он немало и сидел у нее долго, так что надоел своими разговорами. В двенадцать часов ночи она выпроводила его, а чтобы не обиделся, дала на дорогу бутылку самогона, заткнув газетной пробкой.
Еще более интересные сведения получил Абылкасимов. Он нашел двух свидетелей — супругов Каримовых, которые, возвращаясь домой в три часа ночи из гостей, видели, как из трубы дома Быковой шел дым, а в доме не спали.
Утром при обыске в доме Быковой на ее рабочем плаще были обнаружены застиранные пятна, похожие на кровь. Происхождение их она объяснить не могла. Когда у нее попросили для осмотра личные вещи Пономарева, то она вдруг заявила, что он якобы забрал их после ссоры около девяти часов вечера. Одежда Пономарева действительно отсутствовала, и ее не удавалось найти. Оставалось согласиться с Быковой о том, что Пономарев приходил за одеждой, только не в девять, а после двенадцати ночи, так как у бабки Пелагеи он находился неотлучно. Было только непонятно, почему Быкова заинтересована называть более раннее время прихода к ней Пономарева. Продолжая обыск, мы извлекли из печи большое количество золы, в которой обнаружили несколько обуглившихся пуговиц. На вопросы о том, каким образом в печи могли оказаться пуговицы и топила ли она ее ночью, Быкова заявила, что это все ей подстроила Денисова. Такое поведение Быковой с учетом показаний свидетелей Каримовых убеждало, что прошедшей ночью она сожгла в печи какую-то одежду. «Свою или Пономарева?», — подумал тогда я, но не высказал никаких предположений.
Допрос Быковой был продолжен в кабинете участкового инспектора. Она отрицала абсолютно все. А после проведения очных ставок с Каримовыми, с бабкой Пелагеей и другими свидетелями, изобличавшими ее во лжи, она замкнулась и от дачи дальнейших показаний вообще отказалась. Что ж, это ее право.
Но нам представлялось, что Быкова, защищаясь, заняла неразумную позицию, не признавая даже очевидные, бесспорные факты. Это могло свидетельствовать лишь о том, что в совершенном преступлении она не раскаивается.
Считая преступление уже почти раскрытым, Абылкасимов уехал в райцентр. Я остался в деревне еще на несколько дней, чтобы оформить собранные доказательства. Обязал Быкову явиться в прокуратуру, где собирался предъявить ей обвинение.
Перед отъездом я зашел в контору, где мне передали анонимное письмо, найденное утром уборщицей. В письме сообщалось, что следствие ведется неправильно, убийство совершила не Быкова, а Денисова, которая из своего дома перенесла труп на улицу.
Несмотря на то, что письмо было написано печатными буквами, я сразу подумал, что это дело рук Быковой, которая наивно пытается направить следствие по ложному пути.
Почерковедческая экспертиза установила: автор анонимки — Быкова. Другая экспертиза в вырезках пятен из изъятого плаща определила наличие крови. Быкову арестовали. Следствие было окончено, и дело направлено для рассмотрения в суд.
Это было мое первое серьезное дело, расследованное, как мне казалось, без изъянов. Все было выполнено, как меня учили в институте. У меня еще свежо было в памяти аналогичное учебное дело об убийстве мужа женой из ревности, которое мы обсуждали на семинарских занятиях. Доказательств по тому учебному делу было гораздо меньше, но они, по мнению преподавателя, являлись достаточными для вынесения приговора.
И поэтому, когда прокурор, поддерживавший обвинение, сообщил мне, что дело возвращено судом для дополнительного расследования, я вначале ему не поверил.
Считая, что следствие проведено неполно, суд предложил выяснить и разрешить такие вопросы: установить место и обстоятельства совершения убийства Пономарева, приобщить к делу орудие преступления, отыскать шапку и другие предметы одежды потерпевшего, установить, кто разбил окно в доме Денисовой.
Как мне представлялось, более глубокое выяснение этих вопросов не повлияло бы на квалификацию преступления, совершенного Быковой. Однако старшие товарищи разъяснили мне, что я неправ. Советское правосудие существует не только для того, чтобы наказывать, но и чтобы не допускать необоснованных обвинений, а потому все возникающие сомнения истолковываются в пользу подсудимого. Следовательно, в данном случае необходимо найти более убедительные доказательства виновности Быковой.
На помощь прибыла группа работников уголовного розыска областного управления внутренних дел. В течение месяца мы допросили почти каждого жителя деревни, проверили всех лиц, допускавших нарушения общественного порядка. Неоднократно вызывались на допросы Быкова и Денисова. Но следствие не продвинулось ни на шаг. Поэтому из-под стражи Быкова была освобождена, и дело прекращено из-за недостаточности улик.
Да, такого исхода я не ожидал. Поскольку я необоснованно арестовал человека, я не имел морального права продолжать работать в органах прокуратуры. Так я понимал следственную этику. Следователь из меня не получился. Я подал рапорт на увольнение...
Прошло шесть лет. Как-то случайно я встретился с бывшим участковым инспектором Ахметовым. Он закончил высшую школу МВД и теперь работал следователем в другом районе. А я уже два года трудился прокурором-криминалистом: мой рапорт тогда не удовлетворили.
Мы разговорились. Вспомнили совместную работу, дело Пономарева. Ахметов рассказал, что после прекращения дела Быкова уехала в соседний совхоз, Денисова — в Норильск к тетке. Жители деревни и он тоже до сих пор считают Быкову убийцей.
— А не мог ли быть причастен к этому преступлению кто-либо из жителей соседних сел или проезжавших иногда через деревню охотников?
— Все опрошенные жители подтвердили, что ни вечером, накануне события, ни утром, когда был обнаружен труп, они никого из посторонних не видели, никто у них не ночевал.
— А если кто-то приехал поздно вечером, а уехал ночью?
— Конечно, могли не заметить. Но это маловероятно.
Ахметов вспомнил, что тогда проверил всех шоферов и других лиц, выехавших на автобусе и на совхозных автомашинах из села. У всех имелось алиби. Правда, в спешке он не установил двух пассажиров, вылетевших самолетом. Но их фамилии в местном аэропорту при продаже билетов не регистрировались. Справка об этом должна храниться в райотделе милиции.
— А кто продавал билеты?
— Старик инвалид. Он же кассир, радист и начальник аэропорта — в одном лице. Самолет летал редко, и пассажиров было мало, поэтому аэропорт и обслуживал один человек.
— А почему он не запомнил этих двух пассажиров, других-то не было?
— Запомнил. Даже опознать брался. Только фамилии их не знает.
— Он давно живет здесь?
— Жил. Года два как умер. А вообще-то он старожил, родился там... Пожалуй, всех должен знать... Может быть, это были жители соседних сел? Они тоже часто добираются в областной центр через этот аэропорт...
Находясь под впечатлением разговора с Ахметовым, чувствуя свою внутреннюю вину и необходимость узнать истину, я решил попробовать еще раз заняться делом Пономарева, считавшимся безнадежным. Я истребовал его из районной прокуратуры и тщательно изучил.
Сейчас, когда я приобрел какой-то опыт, знания, когда страсти по этому делу улеглись, а время поколебало убеждения в обоснованности выводов следствия о виновности Быковой, мне было легче самокритично взглянуть на допущенные ошибки, более глубоко и всесторонне проанализировать обстоятельства. Например, большие сомнения вызывало сделанное ранее предположение о том, что Быкова сожгла в печи окровавленную одежду потерпевшего. Одежда, за исключением шапки, в которой он ушел из дома родителей, была на нем. Каким образом другая его одежда, находившаяся в доме Быковой, даже если бы убийство и произошло там, оказалась бы испачканной, зачем ее нужно было уничтожать? Здесь что-то не то. Не нашло объяснения в материалах следствия, куда подевался самогон из бутылки, заполненной бабкой Пелагеей полностью и заткнутой прочно пробкой. Не пил же