«Резерв» 6 тысяч бутылок, который оказался у Липовского, заставляет его добиваться разрешения везти посуду на базу, а, получив его, махинатор пускает в «дело» не только «резерв», но оформляет накладные на 63 тысячи бутылок. Надеялся еще чью-нибудь посуду прикарманить. Согласно документам, в этот день много стеклопосуды сдали сборщики Хамид Хаджиев, Ефим Машин, Ахмедбек Омаров и Туганбай Ахметов.
На самом же деле и десятой доли этих тысяч они на базу не доставили. Это следователь доказал неопровержимо.
Прежде всего, чтобы привезти 63 тысячи бутылок, нужны автомашины, много. Не менее 25. Нужны ящики. Без них бутылки не повезешь. С помощью ревизора следователь выяснил, что даже половины требуемых ящиков в магазинах не было.
Еще одной важной уликой явилось свидетельство грузчиков прирельсовой базы. Они показали, что никогда такого большого количества посуды в один день не поступало. Да и разгрузить 63 тысячи бутылок сразу было невозможно.
Между субботами. Липовский кутил в ресторанах, щедро угощал руководителей завода Джаманбаева и Низметдинова, покупал ценные вещи домой, дорогие подарки женщинам. Причем не скупился переплатить вдвое за красивое манто для Никитиной или понравившийся ей ковер.
Проходила неделя, другая, и Липовский вновь начинал добиваться разрешения принимать посуду в очередную субботу. Только делал это он не сам, а с помощью тех же сборщиков.
Например, Хамид Хаджиев дважды, 25 февраля и 20 апреля, обращался с жалобами в административные органы, что, дескать, винзавод в субботу работает неполный день и посуду не принимает, а у него склад забит. И руководители завода отменили ограничения на прием посуды на прирельсовой базе.
В один из этих дней Хаджиев доставил на базу одну, и то неполную, машину. Всего 614 бутылок, как значилось в накладной. А по накладным в этот день Хаджиев «сдал» еще пять с лишним тысяч бутылок. Тем же днем Липовский оформил накладные на прием трех с половиной тысяч бутылок от Омарова и трех тысяч — от Хамитова.
По документам прирельсовой базы значится, что от Ахметбека Омарова принята посуда по трем накладным — 9837 бутылок. Доставлена она будто бы за три рейса автомашиной ШГ № 73—64.
В ходе следствия обнаружилось, что эта машина принадлежит плодоконсервному комбинату. На ней работал родственник Омарова Байрамов. На допросе он рассказал:
— Посуду для Омарова я возил один только раз, и то зимой. А в марте я уже работал на другом автомобиле.
Следователь документально доказал, что машина № 73—64 в тот день была в гараже. Кроме того, он отправил упомянутые накладные на графическую экспертизу. И вот результат: подписи Омарова на всех трех накладных поддельные. Значит, Омаров посуду не привозил?
— Нет, привозил, — подтвердил он на допросе у следователя.
— Почему же на накладных чужие подписи?
— Я приезжал на базу с другом, и пока я сдавал посуду, он подписал накладные.
— А кто он такой, этот ваш друг?
— Николай.
— Фамилия его? Где живет? Где работает?
— Не знаю... Забыл... Ну, как его... Нет, не помню.
После такого объяснения у Зубченко и тени сомнения не оставалось. Никакой посуды Омаров не сдавал, и само существование неизвестного Николая — фикция.
Другой сборщик, Ефим Машин, чтобы доказать, что посуду на прирельсовую базу он действительно доставил, заручился даже распиской шофера Ивана Косырева.
— Расписка эта действительно моя, — подтвердил шофер на допросе. — Я хорошо помню и Машина, и прирельсовую базу, куда с ним приезжал. Только посуды у нас не было. Мы с Машиным ездили на пустой машине...
Так, по крупицам, по крохам следователь до мельчайших подробностей восстановил картину преступления. Полностью доказал вину Липовского и его сообщников.
Дело Липовского и компании, над которым продолжительное время года работал следователь по особо важным делам Н. Л. Зубченко, составило 15 увесистых томов. Он перевернул горы документов, неоднократно прибегал к помощи различных экспертов, криминалистов и бухгалтеров-ревизоров. Он опросил сотни свидетелей.
Примечательно, что на этой же базе, когда дело возглавил честный человек Георгий Ксандопуло, за полгода совсем не было сверхнормативного боя посуды.
Дело о хищении на прирельсовой базе Алма-Атинского винзавода слушалось Верховным судом Казахской ССР. Суду уже было известно, что, уклонившись от передачи материальных ценностей под предлогом вызова в военкомат, Липовский использовал последний день в Алма-Ате для завершения своих «дел».
— Знаешь, Леночка, Хамит пригласил нас сегодня на индюка, — сказал Липовский Никитиной. И вместе с ней и Хатуевым он поехал на квартиру к Хаджиеву.
Пока женщины лакомились жареной индюшатиной, Липовский с Хаджиевым в другой комнате оформили 4 накладные на 14 707 бутылок. Как потом установил следователь, у Хаджиева в этот день был лишь небольшой аванс, и он не мог закупить у населения такое количество посуды.
Следующий визит был на квартиру Ахметова, затем в особняк Омарова. За этот день по фактически бестоварным накладным было похищено более 50 тысяч рублей. Две трети, как всегда, достались Липовскому.
И вот выступает свидетельница Марина Козодаева, подруга Елены Никитиной:
— Когда я пришла к Лене, ее еще не было. Вскоре она подъехала на машине вместе с Мусой и Яковом, который шел последним и нес чемодан. «Не будем терять времени», — сказал Яков и вывалил содержимое чемодана на ковер. У меня аж дух захватило: такой кучи денег я никогда не видела. А они все уселись рядом и стали складывать деньги по купюрам...
На суде Липовский вел себя нагло: грубил прокурору, суду, бросал дерзкие реплики. Терять ему было нечего: к алма-атинскому делу приплюсовали все другие, в том числе и побег из КПЗ при конвоировании.
Если бы суд состоялся на несколько месяцев позднее, его могли бы приговорить к расстрелу. Но закон обратной силы не имеет. И комбинатору дали предельный по тому времени срок — 15 лет лишения свободы. Различные наказания понесли и его сообщники.
А. Я. СЕГАЛЬ,
Е. ВАСИЛЬЕВА.
ВО ИМЯ ДОБРА
С полночи до рассвета 5 сентября 1944 года авангардные подразделения 69-й стрелковой дивизии 65-й армии, форсировав Нарев, громили фашистов уже на их территории. Успех операции был обеспечен четкой рекогносцировкой отдельной разведгруппы под командованием капитана Ивана Столяра. Сам он очнулся лишь на вторые сутки в полевом госпитале. И поразился: раненный в обе руки, в ногу и голову, как мог он выжить?!
Вскоре его навестили комдив Макаров и командир полка Люльков.
— Вся наша дивизия сердечно поздравляет тебя, Иван Лукич, — обнимая капитана, сказал комдив. — Ты представлен к правительственной награде. Данные твоих разведчиков помогли дивизии пробить мощную оборону немцев...
Отрадно было Столяру слышать это. Но другое до отчаяния удручало, не давало покоя: врачи определили ему инвалидность второй группы; ни к какой службе в армии он уже не годен.
Казалось, что все в жизни рухнуло.
— Ну, как... как быть теперь?! — едва не вскричал Иван.
Макаров уставился на него недовольным взглядом:
— Только без паники... Домой, в свою Адамовку, думаешь возвращаться?
— А как же?
— Ну, вот и будет тебе там работа. И возможно, похлеще, чем на фронте, — комдив помолчал, прошелся по палате. — Конечно, фашистов мы сметем с нашей земли, но будет и другая очистительная работа, борьба с теми, кто помогал оккупантам: разное отребье, кулачье. Некоторые из них скрылись от возмездия, попрятались. И уже начинают гадить. Вот, Лукич, какая обстановка создается в освобожденных районах.
...Земляки избрали Столяра председателем разрушенного оккупантами колхоза. В грустных заботах поднимался он чуть свет и позже всех ложился отдыхать. Вскоре начала поступать помощь от государства. Руководить хозяйством стало легче. Но все нетерпимее становились факты, о которых говорил комдив. То там, то здесь замаскированные, недобитые прихвостни фашистов учиняли по ночам поджоги, убивали партийных активистов. И тогда Столяр решил быть там, где может особенно пригодиться опыт разведчика.
— Помогите стать юристом, — обратился Иван Лукич к работникам райкома партии.
Так он получил направление в Киевскую двухгодичную юридическую школу.
В напряженной учебе незаметно пролетели два года. А после чуть ли не круглосуточная работа в Латвии, где особенно острой была послевоенная обстановка. Затем работа в Алма-Ате, в областной прокуратуре, заочная учеба на юрфаке в КазГУ.
Невозможно рассказать о всех его делах, выполненных за минувшие годы. Но о двух из них стоит вспомнить.
В то памятное утро прокурор области Б. X. Тапалов зашел, прежде всего, к старшему следователю:
— Экстренная командировка, Иван Лукич.
Двумя минутами позже Столяр знакомился с материалами, которые изумили даже его, видавшего виды юриста. В течение ряда лет группа расхитителей, орудуя на Уштобинском районном быткомбинате, разворовала материальных ценностей на сумму свыше 231 тысячи рублей. Предварительным расследованием установлено, что во главе этой шайки был директор комбината.
Всегда, во всем дорожа временем, Иван Лукич уже в пути до Уштобе продумывал план действий. Не раз приходилось ему встречаться с преступниками. Были они разные по характеру, по манере держаться на допросах. Иные с удивительным искусством изощрялись в отводе предъявляемых им обвинений.
Директор Горожанкин в первую минуту допроса повел себя так, будто арест его — это недопустимое оскорбление, нанесенное ему преднамеренно, с каким-то, мол, определенным умыслом. Иными словами, это то, за что работники следствия должны понести суровое наказание.
— И прокуратуру, и ОБХСС ввели в заблуждение, — заявил Горожанкин. — Я решительно не имею никакого отношения к тому, что натворили мои подчиненные. И если они, действительно, крали, расхищали, то я к этому не причастен. И не вина, а беда моя — слишком доверял им...