Многие из сидящих в зале, присутствовавшие раньше на судах, привыкли видеть подсудимых поникшими. На лицах же Андибуров и Венцеля выражение дикой злобы. Они с ненавистью озираются по сторонам, пытаясь изобразить всем своим видом, что являются жертвами несправедливости. При этом упорно ссылаются на свободу отправления религиозных культов в СССР.
— Да, — говорит обвинитель, — это так, но это не дает никому права с помощью религии порочить советский строй. В проповедях, записанных Андибурами и Венцелем на магнитофонных лентах, провозглашаются призывы к отказу от службы в армии, от голосования на выборах в Советы, от участия в работе профсоюзов. В изъятой литературе, поступившей из Бруклина, руководители иеговизма требуют обязательного обучения детей религии, стремясь ограничить их жизнь лишь одной верой в бога. Они лишают детей радости дружбы, возможности учиться и быть полезными обществу, внушают, что только у верующих чистые мораль и дела, достойные подражания, а «дела мира сего злы, и их нужно избежать».
В социальном аспекте, говорит далее государственный обвинитель, иеговизм — это одна из наиболее реакционных религий, служащая в конечном счете интересам империалистической буржуазии...
Перед судом к Столяру подошел старик.
— Извините, что отрываю у вас время. Но всего на несколько минут, очень нужно...
Они уединились. Старик, хмуря брови, не знал, с чего начать.
— И говорить даже жутко.
— Это касается процесса?
— То-то и оно!
И старик поведал о том, что не дает ему покоя.
Полгода назад, он, Павел Никифорович Стенин, вечерним часом проходил мимо одного дома на окраине Каскелена. Вдруг услышал неподалеку всхлипывание. Стенин зашел за угол, прислушался. Плакала девочка. Мальчик увещевал ее:
— Это же все от бога, Катька. Божьи слова.
— Враки! — отрезала девочка. — И вовсе не от бога. Сами Андибуры написали.
— Тебе-то какое дело? Трудно, что ли, какие-то тридцать листков разбросать по улице? Никто же не увидит. Не то тебя накажут... Зачем же пошла в нашу секту?
— Меня насильно туда... Мамка заставила.
— Но ты же дала клятву богу...
— Пускай! Я не по своей охоте.
— Все равно ты теперь сектантка. А предашь нас — в огне будешь гореть.
— Не буду! — чуть не во весь голос вырвалось у Кати. — Я отравлюсь, знаю чем.
— Ох и дура!
— Отравлюсь! Все равно это не жизнь.
Стенин не выдержал, вышел из-за угла в намерении задержать ребят. Но те, завидев его, бросились в разные стороны. Старик узнал Катю. Это девочка одной вдовы, набожной женщины, шестиклассница.
На месте спора детей Стенин обнаружил несколько религиозных листовок антисоветского содержания.
— Я эти листовки отнес в милицию, — закончил свой рассказ Павел Никифорович. — Что там предприняли, не знаю. А вскоре услышал, что девочка Катя хотела повеситься. Хорошо что мать заметила, успела обрезать веревку. — Старик, покусав губы, вздохнул. — Вот ведь, товарищ прокурор, какую заразу развели эти Андибуры!
— Нам уже многое известно об этом, — сказал Столяр.
— Это хорошо, — одобрил Стенин, — но я должен передать вам: все люди просят как следует наказать негодяев. Самую жесткую им кару! Как же можно так допустить, чтобы всякая, извините за прямоту, сволота охаивала наше государство, калечила наших ребят?! Так что самую что ни есть суровую им кару! Народ требует по справедливости.
...В зале прежняя тишина. Но тишина относительная. С огромным усилием сдерживали люди бурю негодования. Каждый из них целиком разделял позицию государственного обвинителя. И это еще более укрепляло наступательный дух Столяра.
— Исходя из неопровержимых доказательств и учитывая тяжесть совершенного преступления, прошу суд подвергнуть каждого подсудимого по совокупности статей 170-1 и 200-1 части первой Уголовного кодекса Казахской ССР к 5 годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима.
Громом аплодисментов одобрили все сидящие в зале речь Столяра.
Так был встречен и приговор суда.
Вернулся Иван Лукич домой перед вечером. Жена и дети знали, что он вот-вот приедет, и ждали его к ужину. Приятно было Ивану Лукичу видеть семью счастливой. А ведь могло... ох как запросто могло стать в его жизни все иначе, если бы позволил себе поддаться хандре в те критические минуты, когда лежал в госпитале совершенно неподвижным и полагал, что судьба навсегда сразила его.
Много друзей у Ивана Лукича. Часто наведываются они к нему домой, в часы досуга. И всякий раз с увлечением разглядывают семейные реликвии. Это и страницы пожелтевших от времени фронтовых газет с очерками о подвигах разведчика Столяра, и фотографии из боевой походной жизни. Здесь немало и сообщений о многочисленных наградах за мужество и героизм.
Его имя неоднократно упоминается в военных мемуарах. На титульном листе одной из книг «В походах и боях», подаренной Столяру бывшим командующим 65-й армией генералом армии дважды Героем Советского Союза П. И. Батовым, написано: «Однополчанину И. Л. Столяру, верному сыну советского народа, бесстрашному разведчику 69-й стрелковой дивизии в знак благодарности и признания его подвигов».
Более четверти века прошло с тех пор, когда был совершен последний поиск разведчика Столяра. Но он и поныне все тот же воин — неуемный, смелый, не знающий поражений. За годы службы в органах прокуратуры он успешно выполнил сотни сложных заданий, не щадил своих сил во имя добра для людей.
М. ИЛЮШНИКОВ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА
В ночной тишине, под проливным дождем, через совхозный поселок на бешеной скорости мчалась автомашина. Миновав поселок и не сбавляя хода, она устремилась к реке. Дорога раскисла, и машину сильно заносило на поворотах. Однако, не обращая на это внимания, шофер гнал и гнал машину навстречу ветру, шквалу дождя и беспрерывному полыханию молний.
Прикрываясь от дождя плотным брезентом, в кузове сидел Никифоров, главный бухгалтер совхоза. Рядом на досках подскакивал мешок, из которого иногда доносился слабый стон. В мешке, связанный по рукам и ногам, находился Джаманкулов, кассир совхоза.
Стоны кассира стихли, и Никифоров перестал обращать на него внимание. Да и куда он денется со связанными руками и ногами...
...Намокшая мешковина почти не пропускала воздуха, и связанному дышать становилось все труднее. Веревка больно впивалась в ноги, но отсыревший ремень, которым были связаны руки, значительно ослаб, и Джаманкулову показалось, что руки можно будет освободить.
Напрягая все силы, он слегка приподнялся и дернул левую руку, но острая боль в правой не позволила растянуть путы. Он попробовал развязать ремень, но быстро убедился, что и это ему не под силу.
По ухабам дороги Джаманкулов чувствовал, что до реки оставалось всего два-три километра. Он начал ритмично поворачивать левую руку, все сильнее оттягивая ее в сторону. От боли в правой руке выступал холодный пот на лице, но близость реки подгоняла кассира.
Резкий поворот машины словно помог Джаманкулову: еще усилие — и ремень упал. Теперь он смог освободить связанные ноги, но вдруг, резко затормозив, машина остановилась.
Джаманкулов притих.
Никифоров быстро выскочил из кузова и подбежал к кабине. Оттуда вылез Маткурманов, заведующий складом. Они начали о чем-то совещаться. Маткурманов подошел к мешку, грубо толкнул его, намереваясь сбросить наземь.
— Немного проедем по берегу, надо же камней подбросить в мешок, — крикнул ему Никифоров.
Маткурманов понял. Через минуту машина уже ехала вниз по течению реки, а Никифоров и Маткурманов стояли на подножках, подыскивая камни.
Мешок, видимо, был новый, и Джаманкулову никак не удавалось его разорвать. Не поддавалась и намокшая веревка, которой были связаны ноги.
— Нет, не удастся вырваться отсюда, — мучительно думал Джаманкулов.
Под лопаткой сильно ныло от недавнего удара Маткурманова.
Случайно коснувшись левой рукой кармана, Джаманкулов вспомнил о ноже, нащупал его и крепко зажал в руке, как будто боясь потерять его. Последнее время он не расставался с подарком младшего брата. А в этот момент, когда нож так мог выручить своего хозяина, совсем позабыл о нем.
Надежда на спасение окрылила его. Теперь только бы не услышали.
Под шум дождя он сначала тихонько распорол мешок, а затем разрезал на ногах веревку. На цыпочках подкрался кассир к заднему борту и после очередной вспышки молнии, под раскат грома, напрягая все силы, как кошка, выскочил из машины.
Песчаный берег смягчил приземление, а удары грома сделали его неслышным.
Выждав несколько секунд и убедившись, что его побег не замечен, Джаманкулов торопливо поднялся и что есть силы побежал прочь. Через полсотни метров, как бы опомнившись, оглянулся и свернул сначала в кусты, а затем, уже по траве, резко повернул опять вслед автомашине, как бы пытаясь догнать ее на дальней излучине реки.
Часто падая, он с трудом пробирался через кустарник, следя за движением автомашины.
Наконец на берегу реки Никифоров заметил несколько камней, и машина остановилась.
Тут только и выяснилось, что кассира в кузове уже нет. Никифоров разразился бранью и побежал назад по берегу в надежде настигнуть его. Машина развернулась и догнала его, он вскочил на подножку и, придерживаясь за дверцу, внимательно всматривался в близлежащий кустарник. Когда на колее появились следы убежавшего кассира, шофер прибавил газу. Но вот след исчез в кустах.
Машина вновь остановилась. Никифоров и Маткурманов поспешно соскочили на землю и по следу бросились вдогонку, но через несколько шагов пошла трава и след опять исчез. В этот момент в кустах мелькнула тень. Преследователи побежали за ней, но тень пропала вместе с молнией.
Сначала в порывистых движениях тени Никифоров и Маткурманов угадывали фигуру человека и каждый раз бросались из стороны в сторону, пытаясь поймать убегающего кассира.
Наконец, они вернулись к машине и при свете фар начали осматривать каждый подозрительный кустик. Они считали, что кассир далеко уйти не мог. Это подгоняло их, но, чем дальше они искали, тем меньше оставалось надежды найти его.