Значительный интерес представляет голосование делегатов XVII съезда в 1934 г. Чем он обусловлен[115]? Прежде всего, распределением голосов за и против между Сталиным и Кировым. Предположительно, многие делегаты высказались в поддержку последнего, а сам признанный лидер партии не получил должной поддержки. Согласно сохранившимся записям в партийных архивах, в 13 избирательных урнах было обнаружено 1059 действительных бюллетеней (всего на съезде было 1225 делегатов, обладающих правом голоса)[116]. Из кандидатов, числившихся в списке, предложенном совещанием представителей всех делегаций съезда, все были избраны в состав ЦК. При этом только четверо не смогли преодолеть 90%-ный рубеж (более 905 голосов). Примечательно, что среди них (все они претендовали лишь на статус кандидата в члены ЦК) было два представителя бывшей правой оппозиции — Рыков и Томский, получившие 858 и 801 голосов, соответственно[117]. По официальным данным, Сталин набрал 1056 голосов (то есть против него высказались только три человека), а Киров — 1055. Между тем, согласно свидетельствам хрущёвского периода более 300 делегатов голосовали против Сталина[118]. Доживший до той поры один из членов счётной комиссии В.М. Верховых утверждал, что на самом деле в голосовании приняли участие 1222 делегата из 1225. И хотя он уже не мог вспомнить точное число, но, по его мнению, против Сталина, Кагановича и Молотова проголосовали приблизительно 100 человек[119]. Другие расчёты, опубликованные в неофициальных источниках, также подтверждают заявление Верховых. Основываясь на этих свидетельствах, Рой Медведев утверждает, что фальсификация итогов голосования была делом рук Л.М. Кагановича, который отвечал перед Сталиным за организацию съезда[120]. Допустим, что Каганович действовал второпях, так как никто не предполагал, что Сталин наберёт меньше голосов, чем ожидалось. В этом случае нельзя отрицать возможность столь неловкой подделки результатов. Необходимо отметить, что Каганович до конца жизни отрицал своё участие в этой операции[121]. Итогом этих обсуждений в эпоху гласности стал следующий вывод: принимая во внимание противоречивость имеющихся свидетельств, нельзя с уверенностью утверждать, имела место фальсификация голосования или нет[122].
Судя по материалам архивов, действительных бюллетеней оказалось меньше, чем делегатов, обладающих правом голоса. Недоставало по крайней мере 166 бюллетеней. В то же время Сталин не впервые удостаивался единодушной поддержки на выборах, во всяком случае, если верить официальным заявлениям. То же самое происходило и на предшествующих съездах. Например, в 1927 г. только четыре из 855 делегатов проголосовали против Бухарина и 14 — против Сталина[123]. Можно предположить, что в 1934 г. 13% делегатов просто не принимали участия в голосовании или значительное число бюллетеней было испорчено. Как известно, на XIII, XIV и XV съездах тоже голосовали не все делегаты: 3% (22 из 746), 4% (27 из 665), 5% (43 из 898) от списочного состава участников съездов соответственно[124]. Сталин вполне мог получить 90% голосов, даже если некоторые делегаты, скажем, 61 человек (5% от общего числа), не участвовали в голосовании, и Каганович уничтожил бюллетени 105 избирателей, вычеркнувших имя лидера партии. Мотивы этих действий обыкновенно видят лишь в самооценке и излишней подозрительности Сталина. Никто не попытался связать эти испорченные бюллетени с людьми, которые в 1934 г. либо были, либо не были избраны в ЦК. Ведь вопросы такого рода по крайней мере с 1919 г. регулировала партийная верхушка.
Партийная верхушка успешно контролировала выборы в ЦК и добивалась желаемого результата. Однако дело осложнялось тем, что представители высших эшелонов власти выбирали в члены ЦК тех, кто уже занимал те или иные ключевые посты. Сталин доверительно сказал об этом в интервью симпатизировавшему ему немецкому журналисту[125]:
В нашем руководящем органе, Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии.
Описывая в главе 1 развитие на раннем этапе системы представительства ex officio членами и кандидатами в члены ЦК наиболее значимых сфер государственного управления, мы заимствовали у Роберта Даниелса концепцию должностных вакансий[126]. На XI съезде РКП(б), проходившем в марте–апреле 1922 г., когда Советская Россия только начала оправляться от последствий гражданской войны, центральные органы государственный власти имели определяющее значение, поэтому их представители составляли третью часть всего состава ЦК, включая членов и кандидатов в члены (14 из 46 человек; см. табл. 1.2). Система представительства высших органов власти в ЦК с 1923 по 1934 гг. показана в табл. 2.2. За 12 лет произошли существенные перемены: возросло число членов ЦК (с 57 до 139 человек) и изменились характер и соотношение представительства центральных и региональных компонентов партийно-государственной системы. Она развивалась на протяжении всего периода и приняла стабильный и завершённый характер к моменту проведения XVII съезда партии. Чтобы составить более точное представление о том, какой была элита ЦК в тот момент, когда она достигла своей институциональной зрелости, постараемся как можно подробней изучить систему должностного представительства.
В 1923–1934 гг. около 7% из числа членов ЦК представляли центральный партийный аппарат, и это соотношение оставалось постоянным на протяжении всего периода. Секретарей ЦК, контролировавших деятельность одного или нескольких отделов, избирали из членов самого комитета. Голосовали при этом, естественно, лишь члены самого ЦК. Секретарей было немного, особенно если сравнивать с последующими периодами: трое, включая Сталина, после съезда РКП(б) 1923 г… а в 1927 г. их число увеличилось до пяти (из них трое были кандидатами в члены ЦК), в 1934 г. их стало четверо. Некоторые, но не все, заведующие того или иного отдела или сектора (отделения) также входили в состав ЦК[127]. В 1934 г. в ЦК было немного представителей центрального партийного аппарата, однако все они обладали значительным влиянием. Кроме четырёх секретарей (Сталина, Жданова, Кирова и Кагановича), в него входили пять заведующих отделами: Бауман (отдел науки), Ежов (отдел кадров), Мехлис (отдел печати), Поскрёбышев (Особый сектор), Стецкий (агитпроп). К их числу также могут быть отнесены следующие представители партийного руководства: генеральный секретарь Комсомола Косарев и заместитель директора Института марксизма-ленинизма Товстуха, бывший некогда ближайшим помощником Сталина. (Гамарник и Булин, возглавлявшие политическое управление Красной армии, представляли прежде всего военное руководство, хотя и в партийном аппарате они играли значительную роль.)
Некоторые особенности сталинской административной системы привлекают наиболее пристальное внимание исследователей, в частности разрастание аппарата и партийной (противопоставляемой государству) машины в центре и на местах. Многим историкам именно в этом видится источник могущества Сталина. Вместе с тем следует чётко разграничивать две важные функции ЦК: с одной стороны, он выступал как сосредоточие всей политической деятельности партийной машины, с другой — как своего рода форум элиты. Сталин всегда действовал от имени ЦК. Однако удельный вес представителей центрального аппарата в составе ЦК не возрастал. Следует также отметить, что пропорция членов Политбюро и Оргбюро в составе ЦК со временем уменьшилась. В 1923 г. они составляли более 26% членов ЦК, а в 1934 г. лишь 17%[128].
Противоположная тенденция прослеживается в отношении высших государственных чиновников. Их доля среди членов ЦК росла на протяжении всего периода. Они представляли в его составе крупнейшую специализированную группу. Система государственного управления в Москве, по сравнению с тем, что она представляла собой в годы гражданской войны, менялась медленно. Даже в конце 1922 г., с образованием Союза Советских Социалистических Республик, центральным правительственным органом оставался Совнарком[129]. Председатель Совнаркома (в 1924–1930 гг. этот пост занимал Рыков, затем его сменил Молотов) по сути осуществлял полномочия премьер-министра, и состоял из народных комиссариатов — аналогов министерств. В 1920-е гг. число комиссариатов было небольшим (десять или даже меньше). В то время они были вполне сопоставимы с общепринятыми государственными министерствами — иностранных дел, вооружённых сил, финансов и т.д., что в значительной степени отличало их от отраслевых министерств, отвечавших за определённый сектор экономики, в которые они превратились уже в конце 1930-х гг. Когда в июле 1923 г. было принято постановление об учреждении Совнаркома СССР, только пять из десяти народных комиссаров являлись членами ЦК. Однако уже в 1927 г. в высшем партийном органе было представлено восемь из девяти наркомов