В то же время, как отметил Грэм Джилл, институциализация являлась той особенностью описываемого времени, которую легко упустить из виду[388], и пленум Центрального Комитета следует рассматривать как один из институтов развивающейся системы правления. Можно продвинуться вперёд ещё на один шаг и утверждать, что полное понимание того периода требует также изучения правящей элиты, члены которой входили в состав этого института. В 1950-х гг., после смерти Сталина и в начале правления Хрущёва, элита вновь обрела себя. Доказательства этого утверждения, приводимые Моше Левиным, представляются достаточно убедительными и вполне относящимися к теме настоящей книги, хотя объектом его исследования являются более широкие круги элиты, а не только представители ЦК. Он считал, что «…сталинизм был существенным препятствием, мешавшим превращению верхних слоёв бюрократии в правящий класс». Только после 1953 г. бюрократия стала несменяемой. Прибегая к историческим аналогиям, Левин доказал, что в 1953 г. Россия перешла от деспотизма к бюрократическому абсолютизму. По его мнению, то, что Горбачёв называл командно-административной системой, было наследием не столько сталинизма, сколько послесталинского периода. Бюрократия явилась не только могильщиком сталинизма, но и любого иного «изма» (по имени лидера, который попытался бы серьёзно покуситься на её всевластие)[389].
Сходной точки зрения придерживается один из новых послесоветских историков, В.П. Наумов, хотя объектом его исследования являются секретари региональных партийных комитетов. Он считает, что «…местная партийная бюрократия стала самостоятельной силой… Она продемонстрировала, что является группой, объединённой общими интересами, обладающей вполне независимым положением и сохранившей своё значение и независимость даже после победы Хрущёва. Этой силой нельзя было пренебрегать. И когда Хрущёв попытался освободиться от своей зависимости от неё, подорвать её могущество, то эта конфронтация завершилась его поражением»[390]. Сам Хрущёв невольно в этом признался. Бурлацкий как-то в 1953 г. присутствовал на высоком совещании, на котором Маленков зачитал длинный перечень упрёков в бюрократизации власти. «Всё это, конечно, правда, Георгий Максимилианович, — выдавил, наконец, из себя Хрущёв после долгой паузы, последовавшей после окончания речи Маленкова, — но аппарат — наша опора». Слова Хрущёва были вознаграждены долгими и продолжительными аплодисментами массы представителей партийного аппарата[391].
Любая обобщённая оценка Никиты Сергеевича Хрущёва требует уделить внимание изучению элиты Центрального Комитета, чтобы лучше понять, чем ограничивались его власть и достижения. Окончание деспотического сталинского террора означало, что впервые с 1937–1938 гг. начался процесс активного взращивания элиты. Хрущёву было очень важно каждое полугодие (или чуть реже) представлять элите свою политику. Властные полномочия ЦК использовались для проведения изменений в руководстве партии в 1957 и 1964 г., хотя эти изменения были бы немыслимы без инициативы олигархов высшего уровня, состоявших в Президиуме ЦК. Равным образом ошибочно утверждать, что исключительно благодаря Хрущёву высшая элита обрела большую безопасность. Это явилось не только заслугой первого секретаря, но и результатом совместной работы всей элиты, так или иначе внёсшей свой вклад в решение этой задачи.
Кроме того, ещё одним признаком ограниченности власти Хрущёва стало сохранение в неприкосновенности существовавших властных структур. Какие бы реформы он не затевал в других ветвях Советской власти, систему формирования состава Центрального Комитета Хрущёв оставил практически в том виде, в котором она сложилась при Сталине в конце 1920-х – начале 1930-х гг. Он действительно поощрял частое перемещение с места на место первых секретарей региональных комитетов партии, министров и других обитателей властных кабинетов. Это было необходимо как для повышения эффективности, так и для усиления личной преданности её членов. Но Хрущёв не изменил принципиально систему должностных вакансий, лежавшую в основе формирования ЦК (как это предстояло сделать Горбачёву в 1990-х гг. и как частично изменил эту систему Сталин в 1920-х). Хрущёв также не привёл за собой во власть новую когорту чиновников. Сталин в конце 1930-х и Горбачёв 50 лет спустя произвели качественные изменения самой природы элиты Центрального Комитета путём сознательного удаления из неё людей старшего поколения и замены их новыми. Что касается Хрущёва, то, как позднее заметил один из российских обозревателей, при нём «…политическая элита по существу осталась прежней, в прежней парадигме. [Вот почему стало возможным так легко повернуть все эти процессы вспять. И уже совсем другое дело, что получилось потом]»[392]. Если говорить об элите, то хрущёвский период, вместо того чтобы стать временем разрушения прежней элиты, фактически законсервировал её в положении, равноудалённом от линий разлома (1937–1938 гг. и начала 1980-х) в середине эры второго поколения.
Вместе с тем в годы правления Хрущёва наблюдалось некоторое обновление персонального состава Центрального Комитета, но приходившие в элиту люди относились к тому же поколению, что и те, кого они сменяли. Возрастной, национальный и социальный состав Центрального Комитета существенным образом не менялся даже между крайними точками данного периода — 1952 и 1966 г. Можно утверждать, что члены элиты в начале и конце этого периода имели одинаковое прошлое: они происходили из крестьянских семей, были вынесены из деревни волной первых пятилеток, выдвинулись на ответственные посты во время или после Большого террора и сохранили за собой важные посты в ходе Второй мировой войны. Этой элите, спевшейся во время правления Хрущёва и впоследствии его свергшей, предстояло править СССР следующие два десятилетия. С точки зрения социальной истории элит хрущёвские годы являются скорее периодом стабильности, нежели перемен. Этим частично объясняется то, что руководитель-реформатор потерпел неудачу в достижении поставленных целей и то, почему его наследники вели себя именно так, а не иначе.
5. Консолидация элиты, 1966–1985 гг.
Нынешний стиль руководства партией вселяет в нас чувство уверенности, умножает наши силы. Нет теперь спешки и суеты. Требовательность к кадрам Президиум ЦК сочетает с доверием и уважением к ним. По-деловому, без шумихи, парадности и пустозвонства стали проводиться пленумы Центрального Комитета.
Будучи свидетелем титанической деятельности Леонида Ильича Брежнева, читая отчёты о его встречах, его фундаментальные труды и речи по иностранным и внутренним проблемам испытываешь искреннюю радость и гордость от того, что во главе партии и государства находится человек, в котором органически сочетаются широчайшая эрудиция, ленинская принципиальность, пролетарская решительность, революционная смелость, высокий гуманизм и редкая дипломатичность. (Бурные, продолжительные аплодисменты.)
После лихорадочного экспериментирования Хрущёва годы правления Брежнева стали периодом стабильности для советского общества в целом и для его элиты в особенности. При первой возможности, уже в 1966 г., были отменены хрущёвские новшества в управлении партией. Под возгласы одобрения и бурные аплодисменты делегатов XXIII съезда партийные комитеты были вновь объединены, руководителю партии вернули его прежнее звание, и он стал снова именоваться генеральным секретарём, Президиум ЦК снова переименовали в Политбюро[393]. Кроме того, из Устава партии удалили положения о принудительном обновлении выборных органов, введенные в 1961 г. Главный упор делался на стабильность кадров. Состав Центрального Комитета и правительства в целом теперь менялся все реже, а на XXVI съезде в 1981 г. произошёл вообще беспрецедентный случай, когда Политбюро и Секретариат ЦК были переизбраны в полном составе без единого изменения. Значение таких перемен с благодарностью отмечалось членами элиты, о чём свидетельствует выступление первого секретаря ЦК компартии Казахстана Динмухамеда Кунаева на XXIII съезде партии в 1966 г. «Не стало спешки и суеты, — заявил он делегатам, — новое руководство партии сочетает требовательность к кадрам с доверием и уважением к ним»[394].
В начале 1990-х гг. российские граждане, оглядываясь в прошлое, считали, что ушло время, когда они жили лучше, чем когда-либо ещё[395]. Действительно, национальный доход по крайней мере по официальным данным в период между 1960 и 1970 г. удвоился, а к 1980 г. утроился. Промышленное производство росло ещё более высокими темпами. Но оставались бесконечные проблемы в сельском хозяйстве, невзирая на принятие в 1982 г. грандиозной продовольственной программы, а темпы экономического роста, взлетевшие вверх в конце 1960-х гг., к началу 1980-х снова сползли почти до нулевой отметки. Но реальные доходы рядовых граждан за два десятилетия выросли более чем в два раза, а заработки колхозников поднялись даже в четыре раза. Само общество также претерпело серьёзные изменения. Начнём с того, что больше людей теперь стало жить в городах и посёлках городского типа (три четверти населения в начале 1980-х гг.). Больше людей заканчивало вузы, стало больше больничных коек, выросло количество автомобилей и телевизоров, проданных населению. Улучшилось питание советских людей, которые начали потреблять больше мяса, рыбы и фруктов вместо продуктов с большим содержанием крахмала, бывших основой их питания в течение нескольких десятилетий. Опрометчивое обещание Хрущёва о том, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», было совершенно забыто. Ему на смену пришла доктрина развитого социализма, обещавшая создание в ближайшем будущем потребительского общества социалистического типа со стабильными ценами, полной занятостью и всеобъемлющим социальным обеспечением. Между тем СССР достиг стратегического паритета с Соединёнными Штатами, его влияние в мире усиливалось, он занимал лидирующие позиции в области научных исследований, по числу завоёванных золотых медалей на Олимпиадах и в освоении космоса.