Заседания Центрального Комитета становились более открытыми, на них высказывались альтернативные точки зрения, а голосование по разным вопросам перестало быть единогласным, причём некоторые участники были готовы доказывать собственную независимость. Например, Лигачёв в своём выступлении перед Конституционным судом в 1992 г. утверждал, что произошли серьёзные изменения в том, как партия вела свои дела, особенно после 1988 г. и создания комиссий Центрального Комитета. Проекты многих партийных документов готовились комиссиями, представлявшими их на утверждение всему составу ЦК, члены комиссий участвовали в заседаниях Политбюро и Секретариата. Расширялась практика проведения консультаций со специалистами по обсуждаемым проблемам. Например, перед рассмотрением на февральском 1988 г. пленуме состояния системы образования были получены советы послов СССР в зарубежных странах и рекомендации, выработанные рядом совещаний на местах[546]. Как вспоминал ректор Московского государственного университета Анатолий Логунов, бывший членом ЦК вплоть до 1990 г., в прошлом пленумы Центрального Комитета были «жёстко запрограммированы», а выступавшие докладывали исключительно о «позитивных результатах». Теперь заседания ЦК проходили более оживлённо, они стали «даже интересными». Он получил возможность говорить, что пожелает, по крайней мере о развитии науки. Никто больше не утверждал заранее тексты его выступлений и не отказывал ему в праве выступить на пленуме[547]. Михаил Ненашев, бывший редактор газеты, ставший главой Госкомитета по печати, вспоминал, что они все «получили шанс выражать на пленумах ЦК свои сомнения и озабоченности. Он сам часто выступал и говорил многое, что совсем не нравилось партийному руководству»[548]. Сам Лигачёв, работавший 17 лет первым секретарём Томского обкома партии, впервые получил в те годы возможность выступать на любом пленарном заседании ЦК[549].
При Горбачёве Центральный Комитет снова стал центром партийной жизни, каким он был в 1920-е гг., но это произошло в то время, когда позиции самой партии в обществе были вначале поставлены под вопрос, а затем и полностью подорваны. Членство в партии стало больше соответствовать структуре общества, его гендерному, национальному, возрастному и классовому составу. Члены партии обрели возможность избирать своих руководителей тайным голосованием на конкурентной основе, делегаты съездов партии получили право более свободно, чем в прошлом, определять состав Центрального Комитета, которому предстояло руководить партией до следующего съезда. Сам ЦК стал собираться чаще, на нём выступало больше людей и принималось больше решений, чем за весь период со времён Хрущёва (и дохрущёвский). Но общество уже изменилось под влиянием перестройки. То же самое происходило с партией, по мере разделения которой разделились делегаты съездов и члены самого Центрального Комитета. Например, большинство (67%) делегатов съезда в 1990 г. проголосовали за сохранение «авангардной роли партии», но лишь 19% выступили за её превращение в рядовую парламентскую партию. И хотя большинство делегатов ратовали за введение рыночной экономики, также большая часть (58%) полагали, что переход к рыночным отношениям должен происходить без снижения жизненного уровня людей[550]. Центральный Комитет больше не являлся органом, послушно утверждавшим генеральную линию, предлагаемую всезнающим руководством, но он так и не стал тем форумом, через который диверсифицировавшаяся партия могла выражать свои взгляды и вырабатывать программу, реализуя которую, её руководители сохранили бы доверие членов собственной партии и более широких слоёв общества.
Последние дни Центрального Комитета
Противоречия, возникшие в конце 1980-х гг., продолжили расширяться и углубляться в начале 1990-х, причём их источники находились внутри самой партии, переживавшей в те годы кризис[551]. Одним из его признаков стало внезапное сокращение членства в партии после нескольких десятилетий его устойчивого роста. Несколько коммунистов добровольно вышли из её состава в 1988 г., и подобное событие произошло впервые со времён гражданской войны. Хотя в тот год численность партии ещё продолжала медленно расти, но уже в 1989 г. наблюдалось её сокращение примерно на 1%. Настоящая катастрофа разразилась в период с начала 1990 по лето 1991 г., когда из партии вышла примерно четверть её членов[552]. Одновременно из неё выходили люди, избранные депутатами Союзного и Российского парламентов. Поначалу таких насчитывалось более 300 человек[553]. Тогда же произошёл первый зафиксированный случай выхода из партии члена ЦК. Драматург Александр Гельман заявил на пленуме ЦК в январе 1991 г. о том, что он «утратил взаимопонимание с партией» и поэтому покидает её ряды[554]. В апреле 1991 г. экономист Станислав Шаталин «посчитал себя обязанным выйти из состава Центрального Комитета», поскольку прекратил своё членство в партии в связи с тем, что, как выяснилось в январе, «…его взгляды несовместимы с членством в Коммунистической партии Советского Союза и тем более в её Центральном Комитете»[555]. Позднее из ЦК вышел Иван Силаев, назначенный премьер-министром России, а Эдуард Шеварднадзе вышел не только из ЦК, но и из партии. Ещё один беспрецедентный в послевоенной истории случай произошёл с Анатолием Березиным, назначенным премьер-министром правительства Мордовии после того, как он был исключён из партии[556]. Дополнительным симптомом углубляющегося кризиса стало резкое падение доходов партии. В октябре 1990 г. более миллиона её членов имели задолженность по уплате членских взносов, и в партии был введён режим суровой экономии. К лету 1991 г. расходы партии почти вдвое превысили поступления в её бюджет, и руководство призвало к экономии и привлечению иных резервов[557]. Имели место бунты против местных партийных руководителей и открытые разногласия между членами партии. В соответствии с решениями XXVIII съезда в партии возникли различные группировки, и к лету председатель Контрольной комиссии насчитал по крайней мере десять организованных течений в рядах партии, когда-то демонстрировавшей «монолитное единство»[558]. Три республиканские компартии (Грузии, Литвы и Молдавии) полностью отделились, а компартии двух других прибалтийских республик раскололись на про– и антимосковские отделения. Возникла любопытная ситуация, когда первые секретари лояльной и независимой Эстонских компартий одновременно входили в Политбюро ЦК КПСС[559]. Все меньше людей обращались друг к другу со словом «товарищ», все меньше поступало в ЦК писем, в которых люди писали о своих проблемах. Даже в центральном партийном аппарате появились свои отступники, причём некоторые из них покидали ЦК, унося с собой в портфелях ножи и чайные ложки из столовой, и всё сложнее становилось заполнять открывавшиеся в аппарате вакансии[560].
Почему члены партии стали выходить из неё, почему их боевой дух оказался столь низким, наконец, почему ей оказалось так сложно выжить? Всё это стало, по крайней мере частично, следствием неспособности партии демократизироваться. Безусловно, на XXVIII съезде была предпринята попытка расширения прав её рядовых членов за счёт допущения платформ внутри партии и защиты прав меньшинства (см. выше. с. 310), но лишь немногие члены партии были удовлетворены принятыми на съезде решениями. При этом 70% из них полагали, что в работе партийных организаций мало что изменилось, а 80% больше не верили в способность партии возглавить выход страны из кризиса[561]. Особенно разочаровал большинство членов партии новый устав, утверждённый съездом. Проведённый в конце 1990 г. опрос показал, что только 18% членов партии считали, что съезд внёс положительный вклад в общее состояние дел внутри партии, а ещё меньшее их число полагало, что съезд усилил влияние партии среди трудящихся[562]. Лишь немногие верили, что произошло реальное перераспределение влияния в партии в их пользу в соответствии с провозглашёнными намерениями вернуть власть в партии в руки её рядовых членов, а заметное большинство считало, что их мнения по вопросам, стоящим на повестке дня, просто игнорируются[563]. Иные члены партии, судя по их письмам в партийную прессу, жаловались на бесправность низовых партийных организаций, не оказывающих никакого влияния на деятельность вышестоящих партийных органов, включая ЦК, а также утверждали, что влияние рядовых членов партии на её дела «приближается к нулю»[564]. В партийном уставе появился термин «дискуссия», напомнил ЦК один из делегатов съезда от Казахстана, но он никогда не был применён на практике, и для членов партии в целом её демократизация, как признал её последний съезд, проходивший летом 1990 г., являлась высшим приоритетом[565].
Согласно результатам дискуссии по обновлению партии, проходившей в самой крупной из секций, на которые разделился XVIII съезд для более детального обсуждения вопросов, вынесенных на его повестку, насчитывавшей более 1200 делегатов, имелось несколько способов достижения этой цели