7. Элита и общество
Когда класс берёт власть, какая-то часть его становится агентами этой власти. Так рождается бюрократия. В социалистическом государстве, где капиталистическое накопление членам правящей партии запрещено, такое разделение, начавшееся как чисто функциональное, со временем становится социальным.
Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение её в новый имущий класс.
Коммунистическая партия Советского Союза находилась у власти самый продолжительный период времени по сравнению с любыми другими политическими режимами нового времени. И на протяжении всего этого периода, не считая нескольких месяцев после Октября 1917 г., партия полностью и монопольно контролировала деятельность правительства. За эти 70 лет были отчётливо выраженные этапы, когда партию как инструмент управления страной заменяли собой секретные службы или личный секретариат Сталина. Вместе с тем вплоть до 1977 г. отсутствовали какие-либо конституционно установленные основания для партийной монополии на власть. В Советской Конституции 1924 г. упоминания о партии отсутствуют вообще, а в Конституции 1936 г. она обозначена как «руководящее ядро организаций рабочего класса», но не государства в целом. В большинстве восточноевропейских стран имелось несколько партий, объединённых в альянс при доминирующей роли в нём коммунистов. Но в СССР не существовало законных оснований для создания иных политических партий вплоть до 1990 г., когда положение о руководящей роли КПСС было исключено из Конституции. Но в стране и не предпринималось попыток создания таких партий до конца 1980-х гг., когда стали появляться неформальные движения, разъедавшие монопольное положение одной партии. Вместе с тем для многих именно доминирование одной партии представляло отличительную черту коммунистической политической системы[636].
В какой-то степени такое положение было следствием так называемого демократического централизма — организационного принципа, избранного Российской социал-демократической рабочей партией ещё в 1906 г. и не допускавшего легальной оппозиции решениям, принимаемым верхними уровнями партийной иерархии[637]. Частично же оно объяснялось тем, что в руках руководства партии находились все средства убеждения, а при необходимости — и принуждения рядовых её членов к повиновению. Высшее руководство партии, под которым понимается совокупность членов Политбюро и Секретариата, ближе к концу советского периода составляло малую, причём постоянно сокращавшуюся в процентном отношении, часть её Центрального Комитета. Иное положение наблюдалось в первые годы Советской власти, когда, например, в 1920 г. в состав Политбюро и Секретариата входили 10 из 19 избранных тогда полномочных членов ЦК, или в 1924 г., сразу после смерти Ленина, когда в эти органы входила примерно третья часть значительно более многочисленного состава ЦК. В те годы Центральный Комитет являлся олицетворением партийного руководства, его решения были обязательны для всех нижестоящих партийных организаций, и ни один партийный или государственный орган даже не мог помыслить о том, чтобы покуситься на его авторитет.
Соответственно, Центральный Комитет представлял собой ядро советского режима на протяжении почти всего срока его существования, и любые изменения в его составе или в мере влияния на выработку и принятие решений играли центральную роль в изменениях природы Советской власти в целом. В последних главах книги мы рассмотрим более внимательно некоторые черты этой меняющейся элиты и прежде всего то, насколько можно считать её представительной по отношению к партии и более широким слоям общества, а также те материальные привилегии, которыми пользовались отдельные её представители. Отражал ли ЦК состав избиравшей его партии или отличался от него по мере того, как его члены усиливали собственный контроль над избирательным процессом? Можно ли было считать состав ЦК достаточно репрезентативным по отношению к делегатам партийных съездов, которым он был формально подотчётен, или к обществу в целом, от имени которого он выступал? Извлекали ли члены ЦК возможность для личного обогащения из тех преимуществ в виде контроля над деятельностью правительства и недоступности для критики в прессе или для судебного преследования, которыми они обладали? Действительно ли эта группа, как утверждают некоторые исследователи, переродилась в касту, искавшую пути для конвертирования своего доминирующего положения в долговременную защищённость принадлежавшей им частной собственности, и именно этот процесс стал главным в преобразованиях начала 1990-х гг.?
Была ли элита репрезентативной?
Считалось, что в Центральном Комитете и среди делегатов избравшего его съезда были собраны «лучшие из лучших» представители партийных рядов. Как заявил Ворошилов в своём выступлении на XXIV съезде партии в 1925 г., Центральный Комитет в целом «…есть тот ленинский коллектив, который после съезда получает в свои руки всю полноту власти и руководит всей жизнью партии, неся за это руководство всю полноту ответственности». В более поздних формулировках ЦК определяли как «…грамотный коллектив руководителей, преданных делу партии, тесно спаянных с партией и беспартийными массами, вооружённых знанием жизни и нужд общества»[638]. На самом деле, состав ЦК формировался в результате трёх, очень между собой различавшихся подходов к подбору его членов. Поначалу он должен был включать высших партийных руководителей преимущественно мужского пола, русских по национальности и по крайней мере в поздние сталинские годы — среднего и более старшего возраста. Одновременно в него должны были входить главные исполнители проводимой партией политики, то есть те, кто возглавлял важнейшие государственные органы и общественные организации и, с установлением системы должностных вакансий, все более непреложно обретал право на избрание в его состав. Это влекло за собой следующее: сдвиг в пользу тех в составе ЦК, кто работал в больших городах и заседал в правительственных кабинетах. Эти люди вероятнее всего были (особенно в последние десятилетия Советской власти) мужчинами с высшим образованием, среднего возраста и славянской национальности. Доля лиц с подобными характеристиками в составе ЦК сильно отличалась от соответствующих пропорций как среди членов партии, так и в обществе в целом. И кроме того в составе ЦК обязательно должны были присутствовать символические, декоративные представители рабочего класса и колхозного крестьянства (то есть тех общественных сил, интересы которых партия претендовала представлять), а также — народной интеллигенции, класса, возникшего за годы советской власти и включавшей в себя учителей, врачей, учёных и управленцев. Представители этих двух групп создавали в составе ЦК крен в противоположную сторону, поскольку в их числе было больше женщин, малообразованных людей и лиц не русской национальности.
В какой-то степени три указанных конкурирующих между собой подхода к формированию ЦК нивелировались ростом его численности. С 29 полномочных членов и кандидатов в члены в ЦК, насчитывавшихся в нём в 1917 г., их число выросло до 46 в 1922 г., 87 в 1924 г. и 139 в 1934 г. Затем количество членов ЦК резко увеличилось до 236 человек в 1952 г., после чего наблюдался его устойчивый рост до 477 полномочных членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на съезде в 1986 г., где Горбачёв впервые выступал с докладом в качестве лидера партии. Между тем численность самой партии росла ещё более высокими темпами, в результате чего доля полномочных членов ЦК в ней постоянно уменьшалась. В 1924 г., сразу после смерти Ленина, один член ЦК приходился на 5000 рядовых партийцев, но уже в 1930-е гг. один член ЦК приходился на 19 тыс. членов партии, а в 1950-е гг. — почти на 30 тыс. человек. К моменту прихода к власти Горбачёва на одного полномочного члена ЦК приходилось уже 40 тыс. партийцев, а ко времени проведения последнего съезда в 1990 г. один полномочный член ЦК номинально представлял 46.670 рядовых членов партии. Очень скоро после 1917 г. Центральный Комитет перестал быть расширенным собранием руководящих работников, а к 1980-м гг. превратился в некую ассамблею, каждый персонаж которой представлял примерно такой же массив избирателей, как, скажем, избранный депутат Западного парламента.
Ясно, что Центральный Комитет нельзя было считать «представительным органом» в том смысле, который в это понятие вкладывают на Западе, поскольку его члены не были свободно избраны теми, от чьего имени они выступали. Но насколько репрезентативен он в социологическом смысле по отношению к составу партии в целом, делегатам партийных съездов или всего руководимого им общества? Далее мы рассматриваем изменения в составе ЦК путём сопоставления данных по каждому историческому периоду развития советской элиты, изученному в предыдущих главах, начиная с революционной элиты 1917–1923 гг. Соответствующие результаты приведены в табл. 7.1–7.5. Наш перекрёстный анализ, кроме того, соответствует относительно равным временным интервалам существования Советской власти, в моменты, близкие к датам проведения общесоюзных переписей населения. Например, XVIII съезд партии, проходивший в 1939 г., совпал по времени с проведением переписи 1939 г., а XXII съезд (1961) проходил почти одновременно с переписью 1959 г. Первая общесоюзная перепись населения в СССР проводилась в 1926 г., и поэтому сопоставительный анализ за период времени, соответствующий периоду