«настаивал на своём праве первым насладиться её прелестями, поскольку у него был самый большой партийный стаж». Список участников той вечеринки, ставшей известной как Смоленский скандал, возглавлял тогдашний первый секретарь губкома, не входивший в то время в состав Центрального Комитета, о котором ходили слухи, что у него имелось по жене в каждом городе губернии[709].
Похожий скандал разразился в 1970-х гг. в связи с незаконным расходованием нескольких сот тысяч рублей руководителями тракторного завода, строившегося в столице Чувашии Чебоксарах. Под предлогом строительства душевой для студенческого строительного отряда, приезжавшего летом трудиться на стройке, директор завода, главный инженер и помощник директора по кадрам выстроили для себя на берегу Волги тщательно отделанный домик для отдыха, штат которого был укомплектован хорошенькими и доступными девушками, а также охранниками и прислугой, причём все они получали заработную плату на заводе, где числились сотрудниками. По официальным документам значилось, что было построено не более нескольких душевых кабинок для студентов, но на самом деле это была роскошная сауна для личного пользования руководителей завода, отделанная мрамором и лучшими сортами ценного дерева, где они устраивали оргии за государственный счёт. Здание охраняли хорошо оплачиваемые профессиональные боксёры и борцы, которых дополняли три громадных волкодава. Московского журналиста, пытавшегося расследовать это дело, сшиб и прижал к земле один из волкодавов, и он пролежал около часа на мёрзлой земле, пока его не освободили и не отправили с обморожениями прямо в больницу. Пока он лечился, здание «случайно» сгорело, мраморная отделка куда-то исчезла, а остатки сооружения были сброшены в реку. Позднее выяснилось, что сауна использовалась не только для нужд местных руководителей, но также для приёма и, по возможности, компрометации многих важных фигур из числа руководителей города и республики. Деньги на строительство и содержание сауны, что стало предметом отдельного скандала, поступали в счёт проведения местной железнодорожной ветки, которая так никогда и не была построена, но все необходимые документы, оформившие приёмку её в эксплуатацию, были составлены и подписаны[710].
Правление Горбачёва не знало подобных эксцессов. Напротив, были предприняты значительные усилия по восстановлению моральных качеств, обладать которыми должны были, согласно официальной доктрине, члены партии. Вместе с тем сам генеральный секретарь требовал, чтобы его кабинет в Кремле отделывался заново «почти каждый год», и он же организовал строительство нескольких новых резиденций, включая Форос, где его удерживали в заточении во время попытки переворота в августе 1991 г. По словам бывшего руководителя Госкомитета по печати Михаила Ненашева, даже царь не жил так роскошно, а Председатель Конституционного суда Валерий Зорькин называл резиденцию в Форосе «…не дачей или даже не замком, а циклопическим сооружением невероятных размеров»[711]. Как вспоминал редактор «Правды», о такой резиденции «ни один император не мог даже мечтать», исключительная роскошь сочеталась в ней с «самыми современными технологиями, включая спутниковую связь». Поблизости от неё был построен специальный аэродром. Обитатели резиденции не испытывали никаких проблем, если желали спуститься к морю, берег которого был в 40–50 метрах. В их распоряжении были эскалатор (по некоторым воспоминаниям даже два) и лифт[712]. Немного позднее группе журналистов представилась возможность посетить резиденцию в Форосе. Они увидели там впечатляющее трёхэтажное здание в окружении комплекса административных построек, гостевого дома, гаража, кухни, котельной, оранжереи, летнего кинотеатра, плавательного бассейна, грота, двух купален, водопада, фонтанов, вертолётной площадки, причала для катеров, солярия и эскалатора, не считая ботанического сада, в котором росли тысячи видов растений и фруктов[713]. Квартира Горбачёва в Москве была не менее роскошной. Как вспоминал личный охранник Ельцина, «…спальни французских королей меркнут в сравнении с роскошью и богатством будуара Раисы Максимовны»[714].
Современники отчётливо понимали, что во времена Брежнева произошли очень существенные изменения в общественном положении и ещё большие — в моральных качествах членов правящей элиты. Их как обладателей огромной власти «…больше не устраивала, как при Сталине, власть как таковая, и они все шире стали стремиться «обменивать» её на более материальные выгоды»[715]. Среди тех, кто в данных нам интервью свидетельствовал о подобных переменах, происходивших в конце 1960-х и в 1970-х гг., был Владимир Тевосян, сын члена Центрального Комитета, умершего в годы правления Хрущёва. Он рассказывал, что «…при Сталине, невзирая на все недостатки существовавшей тогда системы, члены Центрального Комитета являлись людьми с убеждениями, преданными идее, талантливыми и умевшими работать. Но, как говорил его отцу Молотов, существовал очень тонкий слой людей, расположившихся в партийной иерархии на две-три ступени ниже её верхушки, которые не верили ни во что. Большинство из них впоследствии привёл в Центральный Комитет Хрущёв. Люди же, окружавшие Брежнева, оказались ещё большими материалистами, чем сильно отличались, например, от отца Тевосяна, который, несмотря на своё высокое положение, не приобрёл ничего для себя лично». Тевосяны дружили с Розалией Землячкой, членом ЦК партии с 1939 г., до её смерти в 1947 г. Она принадлежала к тому же племени альтруистов, отдавших партии всё, что имели, даже хорошую квартиру. Напротив, новые люди были в основном сосредоточены на извлечении личной выгоды.
То же самое касалось и семейных отношений. Например, маршал Василевский, возглавлявший Генеральный штаб после войны, жил в одном доме на одной лестничной площадке с семьёй Тевосяна. Василевские, очень скромные в быту люди, «имели мало общих интересов с остальными членами номенклатуры и предпочитали дружить с обычными людьми. Сестра Тевосяна Роза училась в Архитектурном институте с сыном Василевского и вышла за него замуж, но родители молодых людей в этом не участвовали. Напротив, никто из обоих семейств не старался ограничить общение детей «неким своим кругом» или подобрать им «хорошую партию». Роза и Игорь Василевские не получали никакой карьерной поддержки от родителей. Сам Владимир Тевосян продолжал работать всё в том же министерстве и жил в правительственном доме в центре Москвы, но в самой маленькой из имевшихся в этом здании квартир. До войны это был доходный дом, принадлежавший графам Шереметьевым, и в нём жили Хрущёв, Маленков, Булганин, Берия, Косыгин и многие другие. Но самые большие квартиры в доме были поделены на несколько малых. Другое подобное здание для высокопоставленных членов Центрального Комитета находилось на улице Алексея Толстого, там проживали Михаил Соломенцев, Дмитрий Устинов, Александр Шелепин и другие крупные функционеры[716].
Для детей, родители которых жили в этих домах, поблизости имелись специальные учебные заведения вроде школы № 12 около знаменитого Дома на набережной на улице Серафимовича, где с начала 1930 г. жили семьи высшего руководства страны[717]. Контингент этих школ составляли дети высокопоставленных работников правительства или членов Союза писателей, также живших неподалёку. В Москве имелись и другие школы подобного рода, например, школы № 19 и 110 в центре или школа рядом с новым зданием Московского художественного театра, в которую ходили дети секретаря Московского горкома партии Виктора Гришина и внук Хрущёва. У некоторых из детей руководящих работников, как, например, у сына Маленкова, ставшего антикоммунистом и верующим человеком, не было ничего общего с другими выходцами из семей номенклатуры. Иные же, подобно сыну бывшего заместителя министра, отвечавшего за танковую промышленность, женились на дочерях политических руководителей Вооружённых сил и наслаждались коллекционированием японских чайных сервизов, которых у них было множество. Их квартиры, как рассказывал Тевосян, «ломились от предметов старины». Ещё одним примером «коррумпированного элемента» слыл живший рядом с Тевосяном бывший посол и член Центрального Комитета, которому на дом доставляли дорогие подарки от его заграничных и местных коллег. Во времена правления Брежнева такие подношения, по словам Тевосяна, стали настолько общепринятой практикой, что жёны руководителей заранее, ещё до отъезда мужей из Москвы, составляли списки того, что им следовало привезти из очередной командировки в провинцию[718].
Вместе с тем члены Центрального Комитета и правящей элиты оставались довольно разобщённой группой. Например, сын Микояна Степан учился в одной школе с сыном Жданова Юрием, но их семьи никогда не ходили друг к другу в гости. Микояны иногда играли в теннис с семьёй Андрея Андреева, они заезжали на дачу к Кагановичам, но лишь на несколько минут, причём детям приказывали оставаться в машине[719]. Сам Брежнев вёл довольно уединённый образ жизни и редко приглашал гостей к себе на дачу. Когда ему требовалось проконсультироваться, то это происходило обычно за обедом, где присутствовали Андропов, Громыко, Устинов и его верный «Санчо-Панса» Черненко, причём члены семьи на таких обедах не присутствовали. На них никогда не бывали ни Косыгин, ни значительно более молодой Михаил Горбачёв[720]