[739]. Членство в Центральном Комитете «не давало практически ничего», вспоминал Виктор Мишин. Возможности в смысле питания и медицинского обслуживания, которыми он пользовался, были ему предоставлены как члену Секретариата ЦК ВЛКСМ, но если бы он был просто директором школы, избранным в ЦК, то не получил бы вообще ничего[740].
Общественное мнение в отношении привилегий, которыми пользовались партийные и иные руководящие работники, на самом деле оказалось довольно разнообразным. В первом опросе, результаты которого опубликовали в 1988 г., наблюдалась довольно значительная поддержка права пользоваться персональными автомобилями с водителями (42% опрошенных) и специальными билетами на самолёты и поезда, но более двух третей опрошенных не видели никаких оснований для выделения руководителям «роскошных квартир в особых кварталах», а подавляющее большинство (84%) считало неправильным существование особых закрытых буфетов и магазинов для элиты. Были также расхождения относительно того, каким группам руководителей могут на законных основаниях предоставляться особые права. Общее согласие, в частности, наблюдалось по поводу того, что привилегии руководителей национального масштаба можно считать заслуженными, а для профсоюзных и комсомольских лидеров, напротив, они таковыми не являются. Значительный разброс мнений существовал в отношении законности привилегий для партийных руководителей среднего звена[741]. Более масштабный общесоюзный опрос, проведённый в 1990 г., выявил менее терпимое отношение к привилегиям. При этом 68% опрошенных придерживались того мнения, что «не должно быть никаких привилегий, кроме пособий нуждающимся», а 49% считали, что самая большая несправедливость в существовании привилегий заключается в том, что «рядовые граждане живут все хуже и хуже, а власти имеют возможность защищать себя от подобных трудностей»[742].
Так или иначе, но подобное отношение людей к привилегиям власти повлекло за собой ряд поражений партийных функционеров вначале на общесоюзных выборах в 1989 г., а, на следующий год и на республиканском уровне, поставивших под вопрос будущее самой партии и материальное положение её руководителей. По иронии судьбы эти поражения подтолкнули партийных функционеров к поиску лучших способов защиты своего материального положения. По крайней мере до самых последних лет существования СССР действовали многочисленные предохранительные механизмы, препятствовавшие формированию эксплуататорских, политически доминирующих групп, и ведущие руководители, покидая свои посты, внезапно обнаруживали, что не владеют самым минимальным имуществом. «Это не ваши подушки, товарищ, они принадлежат партии», — было заявлено Дмитрию Полянскому, когда он съезжал из своей резиденции после ухода в отставку с поста первого заместителя Председателя Совета Министров в начале 1970-х гг.[743] У Виктора Гришина, много лет занимавшего пост первого секретаря Московского горкома партии, потребовали удостоверение личности, когда в 1992 г. он пришёл переоформить свою пенсионную книжку. От неожиданности у него случился инфаркт, и он умер, не приходя в сознание[744]. Элите, уверенной в постоянстве собственного доминирования, нет нужды прибегать к иным способам придания постоянства своему положению, и она может даже позволить себе относительный аскетизм. Но элита, чьи позиции оказались в опасности, имеет все основания к тому, чтобы выступить за неприкосновенность частной собственности и, как мы увидим в следующей главе, использовать эту собственность для переноса своего доминирования в посткоммунистическое будущее.
8. Эволюция элиты
В нашем руководящем органе, в Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии.
Мы, служившие Центральному Комитету КПСС, сильно отличались от постперестроечных номенклатурщиков (и не им нас судить!)… Система, которой мы служили, обирала народ на потребу идеологии и милитаризму. Но, в отличие от большинства современных аппаратчиков, лично мы — не воровали.
В предыдущих главах мы рассмотрели состояние советской элиты и её политическое значение в разные, следовавшие один за другим исторические периоды, такие как Революция и гражданская война, эпохи раннего и позднего сталинизма, Вторая мировая война, эпоха обновления под руководством Хрущёва, брежневский застой и ещё одна попытка обновления системы ценой обострения её внутренних противоречий и закончившаяся её коллапсом, предпринятая Михаилом Горбачёвым. Но чтобы получить адекватное представление о роли элиты во всех этих процессах, недостаточно изучать её состава и взаимоотношения её членов в тот или иной исторический период. Необходимо проследить характер и масштабы происходивших в ней изменений за всё время существования Советской власти.
Как уже было отмечено в главе 7, советская элита постепенно старела. Если до войны она в среднем была моложе руководимого ею общества, то в послевоенные годы элита стала старше общества и партии в целом. В ней было непропорционально большое число мужчин, но в целом она была образованнее по сравнению с партийными массами и делегатами съездов партии. В обществе, ставшем к 1960-м гг. преимущественно урбанизированным, члены элиты чаще всего оказывались выходцами из деревни. На протяжении всех рассмотренных исторических периодов элита состояла преимущественно из русских, что не соответствовало национальному составу населения страны в целом.
На протяжении всей книги мы придавали особое значение смене поколений элиты, а не просто меняющемуся распределению её членов по возрастным группам. Поэтому в данной, заключительной, главе мы намерены проследить, как выделенные нами четыре поколения элиты последовательно сменяли друг друга среди членов Центрального Комитета партии, причём этот процесс рассмотрен нами почти до самого конца Советской власти.
Первое поколение элиты, родившееся в последние десятилетия XIX в., состояло из профессиональных революционеров, вступивших в большевистскую партию в то время, когда она находилась в оппозиции или действовала в подполье. Эти люди выдвинулись на руководящие посты после октября 1917 г., и многим из них, как отмечал нарком (министр) иностранных дел Чичерин, было сложно привыкнуть к тому, что они выступают от имени состоявшегося правительства, а не революционной партии, удалённой от власти[745]. Второе поколение, родившееся в первые десятилетия нового столетия, достигло зрелого возраста уже при Советской власти. Этому новому режиму они обязаны своим, зачастую очень быстрым карьерным ростом, для них это была система, которая победила в войне и привела страну к стабильности и повышению уровня жизни людей в 1960–1970-е гг. Третье поколение, появившееся на свет после 1920 г., в своём большинстве было слишком молодо, чтобы непосредственно участвовать в войне, но оно политизировалось под влиянием десталинизации, начавшейся с XX съезда партии в 1956 г., и стало главной движущей силой перестройки 1980-х гг. (сам Горбачёв принадлежал к этому поколению).
Итак, наша первая задача состоит в том, чтобы рассмотреть, как происходила смена поколений в политической элите, начиная с первого поколения подпольщиков и заканчивая четвёртым поколением, родившимся после 1940 г., представители которого только начинали отвоёвывать себе позиции в элите, когда режим в целом приблизился к своему краху. Мы также заглянем вперёд, чтобы проанализировать процесс перехода от партийной монополии на власть к посткоммунистическим 1990-м гг. Центральный Комитет прекратил своё существование летом 1991 г., но его члены, составлявшие советскую элиту на протяжении 70 лет, вовсе не были намерены сдавать свои позиции в ходе сложного процесса преобразований, который они сами инициировали. В отличие от большинства стран Центральной и Восточной Европы, коммунистическая власть в России не потерпела поражения на выборах и не была свергнута в результате народного восстания. Напротив, руководители времён перестройки придали ей некоторые признаки законности посредством проведения ряда социально-экономических преобразований. Кроме того, новое, посткоммунистическое руководство России возглавил бывший член Политбюро, а не политический заключённый вроде Вацлава Гавела в Чехословакии, Йозефа Антала в Венгрии или Леха Валенсы и других лидеров «Солидарности» в Польше. Сколько членов прежней элиты в этих особых обстоятельствах сумели сохранить влиятельные позиции в посткоммунистической России? И как были связаны происходившие изменения в элите с введением частной собственности в рамках полностью государственной в прошлом экономики?
Элита в истории
В своей знаменитой повести «Скотный двор» Джордж Оруэлл высказал немало гипотез о природе русской революции и её последствий. Его книга повествует о формировании элиты, о том, как элита, состоящая из «умных свиней», возглавивших революцию на скотном дворе, свергла власть хозяина, м-ра Джонса, и его работников, но преобразилась со временем в некое подобие того самого Джонса, которого сама когда-то прогнала