Рис. 2.6. Справка о расстреле Боруха Хубермана. Киев. 1937
Иначе сложилась судьба супругов Гусовских – библиотекаря ИЕПК Ривы Пинхусовны (1905-?) и ее мужа, главного бухгалтера института Хаима Нухимовича (Наумовича; 1898–1944). Взятые под стражу в апреле 1938 года как активные участники сионистской организации, они сумели выйти на свободу в январе 1939-го «за недоказанностью состава преступления»[300]. Появление такой экзотической по тем временам формулировки стало результатом окончания «ежовщины» и наступления «бериевской оттепели»[301].
Те же «обстоятельства времени» сказались и на судьбе старшей машинистки ИЕПК Доры (Двойры) Исааковны Штиф (1879 – после 1939), вдовы бывшего руководителя филологической секции Нохема Штифа (1879–1933), арестованной 1 октября 1938 года по делу «Украинского бундовского центра»[302]. У нее, связанной родственными узами с видными деятелями «буржуазных» партий (муж – один из руководителей «Фолкспартей», родная сестра – Малка Ефройкина, жена Израиля Ефройкина, сооснователя той же «Фолкспартей», родной брат – Моисей Зильберфарб, основатель Социалистической еврейской рабочей партии СЕРП), не было шансов остаться не замеченной органами. Характерно, что первоначальное обвинение – связь с бундовским подпольем – в феврале 1939 года заменили другим, не менее произвольным: участие в антисоветской деятельности мужа и брата (обоих к тому времени уже давно не было в живых)[303].
Поскольку следователей интересовали главным образом «преступные связи» Доры Штиф, о ИЕПК в ее показаниях упоминалось разве что попутно, когда речь заходила о контактах брата-эмигранта во время визитов в Киев или об окружении покойного мужа. Но на страницах трехтомного «бундовского» дела и сам институт, и его ведущие сотрудники мелькают довольно часто. Так, одному из обвиняемых, еврейскому писателю Нояху Лурье (1881–1960), на допросе 28 августа 1938 года был задан вопрос о «подпольной деятельности» Бунда в стенах ИЕПК и «связях с иностранными разведками», на что последовал ответ, заготовленный следствием, по всей видимости, заранее:
В 1930 году в связи с ликвидацией евсекции при ЦК КП(б)У центр бундовской антисоветской работы на Украине был перенесен в Киев, в Институт еврейской культуры при Академии наук.
Руководитель института Либерберг, его заместитель Горохов, Губерман, Эрик под руководством Левитана превратили институт в контрреволюционный националистический очаг, используя во вражеских целях материальные и культурные ценности, установили контакт с фашистским Виленским еврейским институтом.
Либерберг и Горохов по заданию ЦК Бунда, таким образом, установили тесную связь с закордонными еврейскими научными учреждениями и использовали это для борьбы с Советской властью[304].
Позднее, 26 марта 1939 года, при оглашении своих показаний на заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР Лурье заявил: «Этого не было. Я это отрицаю. Следователь в протокол записал это сам, и я должен был это записать (видимо, подписать. – Е.М.). Никакой подпольной организации „Бунд" не было»[305].
Можно только догадываться, с какой целью сценаристам этого дела, последнего массового дела эпохи Большого террора на Украине, понадобилось задним числом вовлекать в него осужденных по другим процессам «троцкистов», «террористов» и «шпионов», к тому же большей частью уже расстрелянных или умерших в заключении, да вдобавок еще и объявлять их бундовскими подпольщиками. Что касается Доры Штиф, то ее, как и Лурье, на указанном судебном заседании оправдали и освободили из-под стражи. Перед оглашением приговора в своем последнем слове она подчеркнула: «Под нажимом следователя я себя оклеветала, но, к счастью, не оклеветала других»[306].
По совпадению в один день с Дорой Штиф, 1 октября 1938-го, арестовали и Бузю (Бориса Ильича) Спивака (1894-?). В противоположность ей, он действительно являлся бундовцем с дореволюционным стажем и уже в советское время около десяти лет провел в ссылке и лагерях (с 1921-го по 1931-й – на Соловках и в Нарымском крае)[307]. На службу в ИЕПК Спивак поступил, видимо, в середине 1934 года – научным сотрудником исторической секции[308]. В следственном деле, правда, значилось, что он работал «переводчиком с русского языка на еврейский»[309]. Прошлое Спивака явно не составляло секрета для институтского начальства, и его уволили в ноябре того же 1934-го, когда над ИЕПК сгустились тучи[310]. Однако около четырех лет спустя при аресте он был обвинен в принадлежности не к «бундовскому центру», как Штиф, а к не менее мифической «меньшевистско-бундовской организации». Спустя еще год, 5 октября 1939-го, в отношении Спивака последовал приговор Особого совещания: восемь лет ИТЛ[311].
Некоторые выводы и наблюдения
Очевидно, что закрытие ИЕПК произошло вследствие изменений в национальной политике сталинского режима и не имело непосредственного отношения к наступившей вскоре эпохе Большого террора, хотя часть сотрудников, в том числе такие видные деятели, как Иосиф Либерберг, Макс Эрик и Михл Левитан, стали жертвами репрессий. Как это ни покажется кому-то странным, какого-либо единого дела, объединявшего всех «окопавшихся» в институте «врагов», не существовало. «Враги» оказались самых разных мастей: вредители на идеологическом фронте и троцкисты-террористы, националисты и шпионы, меньшевики и бундовцы. Соответственно, и арестовывали их по мере актуализации тех или иных «преступных деяний».
Как уже отмечалось, чаще всего основанием для репрессий становилась принадлежность в прошлом к «буржуазным» партиям, разумеется, преимущественно еврейским, но это отнюдь не придавало следственным делам «национальной окраски» – этнический фактор в тот период, в отличие от процессов конца 1940-х – начала 1950-х, особой роли не играл. Вместе с тем выяснилось, что далеко не всех сотрудников ИЕПК с запятнанной политической биографией настиг «карающий меч советского правосудия» – невзирая на имевшиеся компрометирующие материалы, а порой и уже наклеенные ярлыки. К примеру, в деле Доры Штиф имеется запись, что «до последнего времени Штиф была связана с группой еврейских националистов: Добин, Лурье, Слуцкий и другими»[312]. Тем не менее двое из перечисленных – научные сотрудники филологической секции Шимон Яковлевич Добин (1869–1944) и Бер Айзикович Слуцкий (1877–1955) – оставались на свободе, хотя их местонахождение было известно следствию[313].
Что послужило причиной подобной «избирательности»? В своих воспоминаниях Евгения Гинзбург, сама прошедшая все круги ада в эпоху Большого террора, отмечала, что «нарушение логики» являлось «законом этого безумного мира»[314]. Но все-таки можно предположить: у исполнителей, перегруженных огромным количеством фабрикуемых дел, попросту не до всех доходили руки.
А кое-кому, например литературоведу и историку Абраму Юдицкому (1886–1943), работавшему в исторической секции ИЕПК, удалось спастись, вовремя скрывшись с глаз чекистов. Его сын свидетельствует:
С начала тридцатых годов началась настоящая охота на активных членов распущенных… социал-демократических партий – меньшевиков, эсеров, бундовцев. Конфиденциальный источник в киевском ОГПУ-НКВД сообщил отцу, что он как бывший бундовец тоже в списках и во избежание ареста должен немедленно «исчезнуть». И отец с матерью и со мною, годовалым, бросили все и отправились в Москву[315].
На Юдицкого действительно имелся компромат – как и на его начальника, руководителя исторической секции Ушера Маргулиса (Марголиса; 1891–1976)[316]. Из воспоминаний Саула Борового явствует: во время первой волны арестов Маргулис еще находился в Киеве и опасался, что придут и за ним[317]. Дожидаться этого он не стал, тоже перебравшись в Москву. Как мы уже знаем, туда же ранее переехал и Меер Винер. Все они уцелели. Судя по этим и другим примерам, иногда такая тактика срабатывала[318]. По-видимому, у киевских чекистов в обстановке, когда «врагов народа» приходилось арестовывать десятками и сотнями, недоставало ни времени, ни служебного рвения, чтобы искать улизнувших у них из-под носа «подозреваемых».
Всего, по нашим данным, возможно неполным, во второй половине 1930-х годов репрессиям подверглись двадцать человек, которые в разные годы работали в киевском Институте еврейской пролетарской культуры, восемь из них были расстреляны [319]. Это, конечно, лишь небольшая часть его сотрудников, но оттого последняя глава истории разгромленного научного учреждения не выглядит менее трагичной.
Приложение
№ 2.1Докладная записка о состоянии Института еврейской пролетарской культуры[320]
[Не позднее 4 марта 1936 г.][321]
Проверкой, проведенной отделом науки ЦК КП(б)У, установлено:
1. Институт еврейской пролетарской культуры с первого дня своего существования установил связь с контрреволюционными организациями и элементами, находящимися в Польше. При открытии института были посланы в г. Варшаву приглашения: центральному органу Бунда; бывшему министру Центральной Рады Зильберфарбу[322]; известному еврейскому фашисту Дубнову[323].
2. На протяжении ряда лет работники института поддерживают связь с контрреволюционными элементами с заграницы. Нами установлено, что институт посещали и принимались работниками института следующие лица:
а) Бывший министр Центральной Рады Зильберфарб дважды приезжал в институт из Варшавы в 1930 году. Его сестра ШТИФ до сих пор работает в институте. Ее муж член ЦК сеймовцев, сама ШТИФ быв[ший] член партии сеймовцев. Недавно на ее имя в институт были присланы фашистские листовки из Германии[324].
б) В конце 1935 года под видом интуриста приезжал из Варшавы ПАТ – член ЦК и руководитель Варшавской организации Бунда[325]. В настоящее время ПАТ на страницах бундовской печати в Польше клевещет на Советский Союз. ПАТ был принят работниками института в стенах института и на квартире, в частности его принимал[и] ДОБИН и ДОБИНА. Сам ДОБИН с 1904 по 1919 г. состоял в партиях: Бунд, сионистов и еврейских социалистов и являлся одним из руководителей киевской организации Бунда. ДОБИНА – дочь раввина, быв[ший] член партии Бунда[326].
в) В конце 1935 года в институт приезжал из Польши член Бунда ГИЛИНСКИЙ[327]. Он был принят сотрудниками института, как в институте, так и на квартирах. ГИЛИНСКИЙ ближайший друг ЭРИКА по совместной работе в Польше. Сам ЭРИК приехал из Польши в 1929 году, окончил в Польше офицерскую школу, состоял в партии Поалей Цион, отец его крупный купец в г. Данциге. Настоящая фамилия Эрика – МЕРКИН, в институте руководит секцией литературы и языка[328].
г) Сотрудник института ЛЕЙБОВИЧ ведет переписку с сионистской организацией в Палестине[329].
д) Сотрудник института МИТЕЛЬМАН ведет переписку через Москву с сионистской организацией в Палестине[330].
3. Работники института (ЛИБЕРБЕРГ, ХИНЧИН) поддерживали тесную связь с ныне арестованным контрреволюционером, бывшим заведующим] евсекции ЦК ВКПб ЧЕМЕРИССКИМ[331].
Нами выявлено, что от него они получили секретный архив евсекции ЦК ВКПб, содержащий переписку с заграницей, и хранили у себя в институте, а затем сдали в обл[астной] архив, и лишь во время проверки института ХИНЧИН заявил об этих документах.
4. В институт проникли террористические элементы. В конце 1935 года органами НКВД арестован сотрудник института ЛЕХТМАН – член террористической группы[332].
Сотрудник института ГОЛЕНДЕР в конце 1935 года открыто заявил директору института, что он намерен бросить камень в окно квартиры т. КОСИОРА (здание института находится рядом с квартирой КОСИОРА)[333]. Несмотря на то, что до сих пор у него существуют такие настроения, ГОЛЕНДЕР продолжает работать в институте[334]. Сам ГОЛЕНДЕР был в Бунде с 1903–1917 гг., руководил варшавской организацией Бунда до 1915 года, член киевского комитета Бунда 1915–1919 гг., ездил в Польшу – 1920 г., исключен из партии за желание выехать в Польшу в 1922 году.
5. Институт является центром сосредоточения многочисленных представителей бывших буржуазных еврейских партий. На всех руководящих участках института сидят бывшие активные деятели еврейских контрреволюционных партий.
Директор института ГОРОХОВ состоял в малом Бунде 1908–1911 гг., в Бунде 1911–1919 гг., коммунистическом] Бунде в 1919 г.[335] Две книги «Ленин по вопросам педагогики и школьного строительства» и «Ленин о политехнизме» задержаны Главлитом в 1935 году за извращение Ленина и Сталина, что «систематически практикуется и в других работах ГОРОХОВА, изданных в предыдущие годы» (из приказа Главлита 22.IV-1935 года)[336].
Руководитель секции литературы, указанный выше ЭРИК (МЕРКИН). В его секции из 8 работников – 7 выходцев из Бунда и других буржуазных партий: ЛЕВИТАН – бывший бундовец с 1902 по 1919 гг., был членом ЦК Бунда[337]; БИЛОВ – был в Бунде 1905–1908 г., в американской социалистической партии 1908–1917 г., в комбунде 1919–1920 г., в КП(б)У 1920–1922 г.[338]; БЕНДАС – был в ЕКП 1920–1922 г.[339]; КУРЛЯНД – состоял в Поалей Цион 1920-22 г.[340]; ВЕЛЕДНИЦКИЙ – быв[ший] сионист[341].
Руководитель исторической секции МАРГУЛИС – быв[ший] член евр [ейской] социалистической] партии, сын торговца[342]. В этой же секции работает ХИНЧИН – член КП(б)У, состоял в Бунде 1917–1919 г., был уполномоченным ЦК Бунда по Белоцерковскому округу; ГИТЕРМАН – член партии, был в Бунде[343].
Руководитель педагогической секции РЕЗНИК – был в Бунде 1917–1920 гг., отец духовного звания[344]. В этой же секции КРУГЛЯК был в Бунде 1917–1919 г.[345]
Руководитель экономической секции БЛЯШОВ – член КП(б)У; был в Бунде 1915-20 г., исключался из ВКПб в 1921 г., сын раввина. Недавно, руководя занятиями партшколы, заявил, что в конце второй пятилетки диктатура пролетариата отомрет[346].
В секции филологии работают: ДОБИН [в] 1914–1919 гг. состоял в партиях: Бунд, сионистов и еврейских социалистов. Являлся одним из руководителей киевской организации Бунда. ЛОЙЦКЕР – бывший сионист[347]. СЛУЦКИЙ – был в партии Бунда и сионистов, редактировал троцкистский словарь[348]. ВИЛЕНКИН – был в Бунде[349].
В секции этнографии работает СКУДИЦКИЙ – исключенный из комсомола и арестовывавшийся органами НКВД за троцкизм[350].
Руководитель секции Биробиджана КАДАШЕВИЧ – состоял в Бунде 1917-21 гг., исключен из КП(б)У[351].
В архиве заграничной прессы и библиотеке работают: НУСИНСОН – состояла в Бунде 1917–1920 гг., исключена из РКП[352], РУДНИЦКАЯ – отец раввин, была в ЕКП 1917–1921 гг.[353], ЦИОНОВСКАЯ – член КП(б)У, была в Бунде 1906–1918 гг.[354]
Всего в институте имеется 25 выходцев из буржуазных еврейских партий. Больше половины парторганизации также состоит из выходцев. Во время проверки партдокументов ни у одного не забран партбилет.
Институтом подготовлено через аспирантуру 20 человек бывших сионистов и выходцев из других партий, значительная часть которых работает сейчас на преподавательской работе.
6. В работах института пропагандируются националистические бундовские идеи и явно игнорируется и извращается ленинская национальная политика.
За все время существования института не издана ни одна книга, вскрывающая контрреволюционную националистическую сущность Бунда и сионизма. За 1935 год задержаны 3 книги, подготовленные институтом и извращающие ленинизм.
Институт готовит к изданию архив ЛИБЕРМАНА, одного из основоположников бундизма, которого институт пытается представить как одного из первых марксистов[355]. Для этой работы был специально вызван из Америки два года тому назад МАРМОР – сионист 1914–1919 гг.[356]
В изданной работе «Октябрь и еврейские трудящиеся на Украине» указывается, что бундовцы вместе с большевиками организовывали январское восстание[357].
В изданной книге «Еврейская буржуазия и еврейский пролетариат первой половины XIX столетия» доказывается отсутствие среди евреев мощной торговой буржуазии[358].
В работе «Еврейские мелкобуржуазные социалистические партии в Центральной Раде» доказывается прогрессивно революционное значение Центральной Рады[359].
Институт занимается только литературой дореволюционной. Изучением экономики еврейских колхозов и районов институт не занимается. Участия в переводах Ленина и Сталина институт не принимает.
Зав[ведующий] отделом науки ЦК КП(б)У (Кровицкий)[360]
С подлинным верно:[361]
ЦДАГОУ Ф. 263. Оп. 1. Спр. 37113. Т. 4. Арк. 82–88. Машинопись. Заверенная копия. Подпись заверившего лица – автограф.
Опубликовано в извлечениях с текстуальными изменениями: 3 ар-xiBiB ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. Київ, 1998. № 3/4(8/9). С. 138–139.
№ 2.2Заключение (на основе материалов группы рецензентов) о печатных работах научно-исследовательского Института еврейской пролетарской культуры[362]
5 июня 1936 г.
За все годы своего существования Институт еврейской пролетарской культуры ничего не сделал по изданию классиков марксизма-ленинизма на еврейском языке, не занимался разоблачением еврейских буржуазно-националистических партий, не вел борьбы с остатками националистической идеологии как в истории, так и в литературе.
Институт избегал разработки современных вопросов литературы, этнографии, языка, экономики и истории послеоктябрьского периода.
Значительная часть работ института и его сотрудников пронизана явно националистическими трактовками, идеализацией бунда и троцкизма. Основным методом протаскивания контрреволюционных идей национализма и троцкизма была публикация на страницах выпускаемых институтом книг большого количества цитат контрреволюционеров без всякой критики, а в редких случаях критики не партийной, беззубой.
Книга «Бергельсон в отражении критики», автор Брянский, редактор Левитан, изд[ания] 34 г.[363], меньше всего дает представление о творчестве Бергельсона и его пути от импрессионизма к социалистическому реализму и наводнена цитатами фашистских еврейских литераторов-эмигрантов, вроде Ш. Нигера, Н. Майзеля и др.[364] Брянский приводит цитату контрреволюционера Ш. Нигера: «Не нужно притворяться незнающим о тех инквизиторских формах, которые в СССР установлены для писателей, согрешивших против официальной партийной идеологии». Автор Брянский сопровождает эту цитату следующим: «Маскировка здесь, как видно, была слабой и не могла представить полностью антисоветской физиономии Ш. Нигера».
Брянский дальше предоставляет слово Нигеру для контрреволюционной клеветы: «Я могу себе представить партийных политиков, которые распространяют свой контроль над творчеством художника и поэта. Но я не могу себе представить поэта, писателя, особенно настоящего писателя, который бы добровольно закабалился или духовно покончил с собой».
На это Брянский ограничивается следующим: «Здесь Нигер постарался играть на наиболее чувствительных струнах художника, он его пугал художественным падением».
Брянский подает без всяких замечаний такую цитату Нигера: «Особенно интересно не столько содержание, сколько тон читательских претензий (советских читателей). Это тон хозяина, который ругает своего слугу писателя за то, что он к сроку не выполнил порученной ему работы».
Книга «Этюды и материалы к истории еврейского литературного движения в СССР», автор А. Абчук, изд[ания] 1934 г.[365]В этой книге под видом материалов к истории литературы приводится огромное количество длиннейших цитат различных контрреволюционных писателей-эмигрантов (Нигер, Вайтер, Горелик, Троцкий, Вендорф, Исакович)[366].
В книге приводятся цитаты Троцкого: «В корне неправильно противопоставлять буржуазной культуре и буржуазному искусству пролетарскую культуру и пролетарское искусство. Эти последние вообще не будут, так как пролетарский режим – временное переходящее явление»[367] и Воронского – «Никакого пролетарского искусства и не может быть в переходную эпоху пролетарской диктатуры»[368].
Абчук эти цитаты только комментирует: «Троцкий пишет, что писатель-интеллигент более способен отразить в художественной литературе нашу революцию».
Помещая цитату Хащевацкого о том, что «мы должны прийти с такой платформой: без пролетарской идеологии, но бороться против контрреволюции, предоставить писателю полную свободу», Абчук не дает никакого отпора[369].
В книге А. Померанца «Пролетпен» (название союза еврейских писателей Америки) под редакцией Левитана, изд[ания] 1935 г., приводятся материалы и иллюстрации националистических социал-фашистских писателей[370]. В частности, приводится полностью контрреволюционная пародия на пролетарский гимн, напечатанная в американском «Форвертсе»[371].
В журнале «Фармест» («Соревнование») № 12 1935 г. помещена статья Левитана «Тарас Шевченко и еврейская литература»[372].
Статья загромождена цитатами контрреволюционных еврейских критиков из сионистского, меньшевистского и кадетского лагеря (Жаботинского, Горелика, Черкасинского, Фруг[а] и т. д.)[373].
«Еврейская книга в СССР от 1917 по 21 г.» изд[ания] 1930 г., редактор Квитный[374]. Автор в [о] введении пишет, что сборник имеет целью «установить канун и начало советской литературы, библиографически описать ее». На самом деле этот сборник является описанием всей контрреволюционной и националистической литературы, изданной за эти годы. В разделе «Политические партии и партийная литература» приведена вся программная и агитационно-пропагандистская литература бунда, социалистов-сионистов, поалейционистов и клерикальная литература.
В этом же разделе «Партийная литература» даны переведенные на еврейский язык отдельные произведения Троцкого, Зиновьева. Под заголовком «Ленинизм» дана книга Каменева. Подавая перечень этой литературы, авторы ссылаются на то, что в период 1917-21 г. «создалась своеобразная в истории небывалая ситуация, когда революция и контрреволюция существуют вместе, рука об руку, однако при условиях, когда революционная [рука] держит контрреволюционную в железных тисках своей диктатуры».
В книге «Генеральная репетиция» (политико-литературный сборник о 1905 г., составленный Вербером и Хинчиным), проводится явно контрреволюционная троцкистская и бундовская пропаганда, наглое искажение цитат Сталина и Ленина[375].
Помещая в книге статью т. Сталина о бунде, авторы искажают ее, выбрасывая из статьи наиболее острые характеристики бунда как националистической организации. Так, выброшено то место, где т. Сталин пишет: «В размежевании и обособлении дальше некуда идти. Бунд достиг цели: он межует рабочих разных национальностей до драки, до штрейкбрехерства»[376].
Тов. Сталин начинает свою статью с характеристики и критики бунда, а затем переходит к историческим данным. Авторы выбрасывают все начало статьи и начинают с исторических данных.
Т. Сталин в «Вопросах ленинизма», стр. 23, пишет: «Выходит, что наши русские „перманентники“ не только недооценили роль крестьянства в русской революции, но и значение идеи гегемонии пролетариата»[377]. Авторы слова «значение идеи гегемонии пролетариата» выбросили. Приводя цитату из истории ВКП(б) Ярославского, авторы фальсифицируют его, подавая цитату в таком виде: «В брошюре „Наша революция", которая вышла в 1926 году, Троцкий доказал, что без прямой государственной поддержки европейского пролетариата пролетариат России не сможет удержаться у власти». У Ярославского же сказано: «в 1907 году» и «доказывал»[378].
На странице 239 приводится отрывок из бундовской литературы, освещающей бунд как руководителя вооруженного восстания 1905 года.
Книга Г. Горохова «Ленин о педагогике и школьном строительстве» изд[ания] 1934 г. и «Ленин о политехнизме» изд[ания] 1932 г. изъяты Главлитом, так как автор в этих книгах допустил около 50 искажений цитат из Ленина и Сталина[379]. В искаженном виде преподнесены выдержки из программы ВКП(б). С абсолютной точностью, с полной нумерацией пунктов оригинала приводится большая выдержка из программы Бунда.
Брошюра Юдицкого «Еврейская буржуазия и еврейский пролетариат в первой половине XIX столетия» изд[ания] 1931 г. изъята Главлитом[380]. Автор в этой книге исходит из националистической концепции об имманентном историческом процессе истории евреев с собственными «национально-еврейскими» движущими силами, где все «еврейское» это свое родное, а все «не еврейское» это чужое, враждебное.
Книга «Путь к Октябрю» Юдицкого состоит сплошь из бундовских материалов, из 40 документов, помещенных в хрестоматии, 31 – бундовских и 4 партии сионистов-социалистов. Ни одного ленинского и сталинского документа в хрестоматии нет. Нет даже выступления Ленина против бунда на 2-м съезде РСДРП. К этой хрестоматии бывший директор института т. Либерберг написал предисловие, в котором протаскивает бундовскую теорию, доказывая, что еврейские рабочие в дни Октября были в арьергарде всего пролетариата, что они «не приняли» Октябрьской революции[381].
В работе научного сотрудника Хабенского «Еврейские мелкобуржуазные социалистические партии в Украинской Центральной Раде» («Летопись революции» № 3–4 1932 г.)[382] повторяется утверждение Скрыпника о прогрессивном революционном значении Центральной Рады[383]. На стр. 178 доказывается, что Центральная Рада действительно боролась за самостоятельность Украины. На стр. 42 и 43 автор отрицает влияние большевиков на евреев рабочих и доказывает, что «большинство еврейских рабочих в Киеве, Луганске и Екатеринославе были связаны с меньшевиками и частично эсерами»[384]. Хабенский, приводя цитату Ленина об Украине на стр. 168, 169 выбросил из нее слова Ленина о возможности разрешения национального вопроса только лишь пролетарской революцией, скомбинировал цитату для того, чтобы доказать, что Ленин утверждает концепцию Скрыпника[385].
Вся работа Хабенского изобилует цитатами из контрреволюционных изданий и газет меньшевиков и бундовцев.
Институт готовит к печати архив народника-семидесятника А. Либермана[386], пропагандировавшего националистические организационные принципы, впоследствии ставшие основой бундизма. Институт же, идеализируя Либермана, представляет его предтечей марксизма. В предисловии пишется: «Письма А. Либермана имеют еще особый интерес потому, что он принадлежал к тем немногим революционным народникам, которые уже ориентировались не только на крестьянство, он пропагандировал сближение, объединение и слияние рабочих и крестьян». Сам же Либерман о себе писал, что он социалист, но не революционного направления[387].
Все работы института по языковедению пронизаны национализмом, отрицательным отношением ко всем новым явлениям в еврейском языке, ставшими[388] в результате пролетарской революции. В журнале «Ди идише шпрах» («Еврейский язык»), а затем в журнале «Афн шпрахфронт» («На языковом фронте») печатались статьи Штифа, Добина и других, доказывавших, что вся советская еврейская пресса и публицистика пользуются непоправимым[389] еврейским языком, что является следствием русификации его. Язык еврейской советской публицистики называется «бумажным языком». Современному еврейскому языку противопоставлялись архаические элементы, пронизанные религиозным содержанием. Например – «Раше из нит мешиге» («Раше, – комментатор талмуда, – не глупый»). Культивировались выражения из языковой практики спекулятивных элементов («Шмендрик мит дер лотрие» – «босяк с лотереей»; «Шмергаль» – вексель, который не может быть оплачен).
Широко применялись элементы польского языка, которые непонятны трудящим[ся] массам евреев Украины («Рабуш» – разбойник, по-еврейски «газлен»; «зазенте» – плохая женщина, по-еврейски «шлехте фрой»; «матулке» – булочка и т. д.). В журнале «Афн шпрахфронт» («На языковом фронте») № 1 за 1934 г. помещена статья Добина, который утверждает, что в области философии классики марксизма имеют выдающиеся труды, а «в отношении языка классики марксизма таких трудов не имеют. Исследование языка и его развития в классовом обществе на протяжении определенного периода времени – с целым сплетением классовой дифференциации и классовой борьбы в языке – такого, кроме работы Лафарга „Французский язык во время и после революции"[390], мы не имеем во всей марксистской литературе»[391].
Белоцерковский
Инструктор ЦК КП(б)У
5/VI-1936r.
ЦДАГОУ Ф. 263. Оп. 1. Спр. 37113. Т. 4. Арк. 2–9. Машинопись. Подпись и дата – автографы.
Опубликовано в извлечениях: 3 арх!в1в ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. Київ, 1998.№ 3/4(8/9). С. 140.