Выбор ИПИН в качестве научного учреждения, где могла бы функционировать такая группа, был не случаен. В 1930-е институт играл важную роль в сталинском проекте национального строительства и представлял собой признанный исследовательский центр всесоюзного масштаба, облеченный доверием и поддержкой советского руководства. С точки зрения вопросов методологического характера его сотрудники занимались «уточнением методов диалектического материализма» в этнографии и «борьбой с уклонами», а в планах научной работы ИПИН значились, например, такие направления, как изучение вопросов этногенеза, исследование «пережитков социального строя» и «надстроечных явлений», например религии, комплексное изучение «человека как производительной силы»[491].
В заседании по организации еврейской рабочей группы, проходившем 8 февраля 1931 года под председательством заведующего белорусским сектором Антона Супинского, кроме Пульнера приняли участие ученый секретарь ИПИН Михаил Худяков, сотрудники ЭО ГРМ Александр Сержпутовский и Аркадий Зарембский, бывший руководитель упраздненного музея ЕИЭО Абрам Брамсон, известный еврейский историк Юлий Гессен и другие [492]. Все они приветствовали начинание, ради которого собрались, но многие не могли скрыть недоумения по поводу прикрепления группы к белорусскому сектору, в то время как Пульнер объявил, что ее задача – «изучение евреев всего Союза»[493]. Гессен даже высказал пожелание, «чтобы работники, интересующиеся изучением небелорусских евреев, входили в состав других секторов»[494]. Оппонируя подобным голосам, Худяков заявил:
ИПИН построен не по национальному признаку а по территориально-экономическому Поэтому изучение ср[едне]-азиатских евреев должно было бы производиться в ср[едне]-азиатском секторе, но, с другой стороны, предусмотрены и межсекторные группы. Еврейская группа прикреплена к белорусскому сектору, но увязывает свою работу и с другими секторами. Прикрепление евр [ейской] группы к белорусскому сектору не исключает ее работу и вне белорусского сектора[495].
Затем на заседании была рассмотрена и одобрена программа работ только что учрежденной структуры. Среди прочего в документе декларировалось: «группой должна быть организована в ближайшее время евр [ейская] экспедиция»[496].
Несмотря на основательно проработанный план деятельности и попытки привлечь к сотрудничеству известных специалистов – таких как востоковеды Израиль Франк-Каменецкий и Андрей Борисов, этнограф Исаак Винников, статистик Вениамин Биншток, – группа не просуществовала и двух месяцев, вероятно – из-за отсутствия финансирования.
И все-таки инициатива Пульнера имела свои положительные результаты. Летом 1931 года по заданию белорусского сектора ИПИН и ЭО ГРМ он участвовал в обследовании интернационального (белорусско-еврейского) колхоза «Октябрь» в местечке Пропойск (ныне Славгород) и даже сумел приобрести некоторые предметы для коллекции музея – несмотря на то что «его экспедиция была фактически сорвана по вине неприсылки денег» [497]. По поручению тех же организаций он составил и «план в виде тезисов по реорганизации этнографической выставки евреев в Русском музее»[498].
Вскоре эти тезисы, переработанные в статью, появились на страницах журнала «Советская этнография». Их содержание с точки зрения политико-идеологических требований не выходило за рамки реэкспозиционных проектов, реализовывавшихся во многих советских этнографических и краеведческих музеях тех лет. Пульнер жестко критиковал дореволюционные «еврейские буржуазные музеи», которые, по его мнению, «замыкали еврейскую культуру в узкие националистические рамки, отрывали ее от всего окружающего, идеализировали, облагораживали» и к тому же отводили центральное место религии. В новых выставках автор призывал отразить «успехи советского строительства и культурной революции в еврейской среде и приобщение еврейских трудящихся к общей борьбе за выполнение плана социалистического строительства»[499].
В статье делался акцент на двух принципиальных позициях. Во-первых, Пульнер указывал:
Сионистские националистические теоретики, с одной стороны, и антисемитские – с другой, рассматривают мировое еврейство, проживающее отдельными группами в разных странах, как единую неделимую нацию. <…>
Евреи, проживающие в пределах СССР, как и евреи других стран, не представляют собой единого национального организма. Следует различать: 1) евреев западных, появившихся в Западной Европе после развала Римской империи и поселившихся в России, в значительной массе, в конце XVIII в., после раздела Польши и присоединения к России белорусских земель, Подолии, Волыни, Литвы; 2) евреев грузинских, 3) горских (Дагестан), 4) крымчаков (Крым) и 5) среднеазиатских или бухарских. Все они представляют собою отдельные этнические еврейские группы, проживающие обособленно друг от друга в окружении местных физико-географических условий, в окружении и тесной связи с местной социально-экономической средой, под влиянием которых и развивается культура каждой этнической группы.
Поэтому нельзя экспонировать все еврейские этнические группы, проживающие в СССР, совместно. Евреев грузинских следует экспонировать в окружении грузин, горских – Дагестана и т. д. Западных евреев, проживающих в УССР, БССР и РСФСР, следует экспонировать в каждой из названных республик[500].
Во-вторых, в качестве основного экспозиционного комплекса для репрезентации культуры «западных евреев» в прошлом и настоящем автор статьи выбирал еврейское местечко и предлагал «показать возникшие после Октябрьской революции и наступающие социалистические элементы местечка… их здоровую жизненную силу, преимущества и выгоды перед всем старым и умирающим», обратить особое внимание на «вредительскую и контрреволюционную роль духовенства», а также продемонстрировать «интернациональное единение трудящихся разных наций… вовлеченных в новые социалистические формы труда и быта»[501].
Уже несколько лет спустя Пульнер был вынужден пересмотреть свои подходы. На выставке «Евреи в царской России и в СССР», одним из главных творцов которой он являлся, были представлены разные еврейские субэтносы, а основным объектом, вместо еврейского местечка, сделались новые еврейские сельскохозяйственные поселения на юге Украины и в Крыму, но прежде всего – Биробиджан.
Такой поворот во взглядах ученого корреспондировал с отчетливо оформившейся политической линией. Режим поощрял «консолидацию наций», под которой подразумевалось растворение малых этнических единиц в более крупных. В преддверии переписи 1937 года наметился курс на сокращение списка советских национальностей. Статистики и этнографы пытались обнаружить свидетельства успешного слияния народов на пути к коммунистическому обществу[502]. Очевидно, эта линия наложила определенный отпечаток и на еврейское национальное строительство в СССР. Идея «разных евреев» оказалась несозвучной времени.
Подобным образом и местечко, признанное советскими публицистами «безобразной единицей капиталистического устроения», но окончательно так и не реформированное, уже не могло выступать основным объектом выставки, призванной предъявить успехи политики партии в решении «еврейского вопроса»[503]. В центре такой выставки должно было находиться главное достижение этой политики – дальневосточная еврейская автономия.
Впрочем, Пульнер, прекрасно чувствовавший изменения политической конъюнктуры, обратил внимание на возрастающую значимость биробиджанского проекта еще в 1934 году. Вместе с другими сотрудниками еврейского отдела Государственной публичной библиотеки он работал тогда над составлением «библиографии и сборника материалов по Биробиджану», а также подал руководству служебную записку о проведении в одном из библиотечных залов выставки, посвященной только что провозглашенной ЕАО[504].
Противоречия, связанные с деятельностью Пульнера на службе тоталитарного государства, неминуемо заставляют задуматься о внутренних интенциях, побуждавших руководителя еврейской секции ГМЭ постоянно действовать в двух противоположных, по сути, ролях – охранителя национальной культуры и одновременно проводника сталинской национальной политики. Заостряя, можно поставить вопрос: правомерно ли считать его продолжателем дела Ан-ского? Но едва ли на этот вопрос может быть дан однозначный ответ. Взгляды многих советских ученых претерпевали в тот период неизбежные изменения по мере того, как господствующая коммунистическая идеологии превращалась в социальную силу, склоняющую людей к конформизму[505].
Так или иначе, умело лавируя между опасностями быть обвиненным или в еврейском национализме, или в поддержке полной ассимиляции евреев, Исай Пульнер с неутомимым упорством продолжал собирать, обрабатывать и вводить в научный оборот – посредством статей и выставочных проектов – материалы по еврейской этнографии, при этом он активно использовал экспедиционные находки и методические наработки Ан-ского[506]. Предметы и документы, собранные Пульнером в 1920-1930-е годы и отложившиеся в фондах РЭМ, представляют собой важнейший источник для изучения еврейской традиционной культуры, а также истории советского еврейства. Они еще ждут своих исследователей