Бюрократических препятствий на пути «Кровавой шутки» к советским читателям более не имелось. Однако выяснилось, что имеется чисто техническое препятствие: в распоряжении издательства отсутствовал текст на идише, с которым мог бы работать переводчик. Беленький даже обратился за помощью в Тель-Авив, к Ицхак-Дову Берковичу, но тот текст не прислал, а в ответном письме намекнул, что сначала необходимо урегулировать вопрос об авторских отчислениях за издание книг Шолом-Алейхема в СССР[1202].
В поисках решения проблемы редакция направила переводчицу Мириам Бахрах в библиотеку им. Ленина, поручив ей изучить «Кровавую шутку» по подшивкам газеты «Haynt» и сопоставить оригинал с изданием «Пучины». В отчете, представленном Бахрах в начале 1969 года, роман получил высокую оценку как произведение «большой разоблачительной силы», сокращенная русская версия Давида Гликмана подверглась суровой критике, а в заключение делался вывод: «…для нового собрания сочинений Шолом-Алейхема роман „Кровавая шутка" должен быть переведен заново» [1203]. Автор отчета явно рассчитывала, что перевод закажут именно ей[1204].
Прошло несколько месяцев, и, рапортуя о ходе работы над собранием сочинений, редактор, ответственный за проект, пообещал предоставить начальству библиотечный экземпляр «Кровавой шутки» в переводе Гликмана – «для прочтения»[1205].
Скорее всего, несмотря на мнение Бахрах, рассматривался вопрос об использовании этой русской версии, но, разумеется, в исправленном и дополненном виде[1206].
Так или иначе, все трехгодичные хлопоты оказались напрасными – по причинам, не имевшим прямого отношения ни к роману, ни к его переводу. Весной 1970 года произошло событие, расстроившее редакционные планы: из Комитета по печати в издательство поступило распоряжение вернуться к шеститомному формату собрания сочинений Шолом-Алейхема[1207]. Конкретные обстоятельства принятия этого решения неизвестны, но естественно предположить, что оно стало следствием общего изменения советской внутренней политики после разрыва дипломатических отношений с Израилем: в стране начиналась агрессивная антисионистская кампания, а возможности еврейской культурной деятельности еще сильнее ограничивались[1208].
Вопрос о двух романах – «Потоп» и «Кровавая шутка» – в издательстве больше не обсуждался: они попросту не вмещались в установленный объем. Дебатировалась лишь судьба второй части повести «Менахем-Мендл», но не по идеологическим, а по чисто административным причинам: с переводчиком Авраамом Беловым был заключен договор, и тот успел сдать готовую работу. В конце концов места и для этого текста не нашлось, а гонорар Белову все-таки уплатили, правда уменьшенный[1209].
Почти все остальные намеченные произведения уложить в шесть томов удалось. Второе издание собрания сочинений Шолом-Алейхема на русском языке – наиболее полное и к тому же со вкусом иллюстрированное – увидело свет в 1971–1974 годах. Книги писателя в Советском Союзе продолжали регулярно выходить и позднее, но столь же масштабные издательско-переводческие проекты уже не предпринимались. Третье издание шеститомника, являвшееся, по сути, сокращенной версией второго, стало достоянием читателей на закате советской власти – как раз в ту «промежуточную» эпоху, когда редакция «Советиш геймланд», почувствовавшая «веление времени», из номера в номер печатала позабытую «Кровавую шутку»[1210].
Еврейские критики разных направлений в разные исторические периоды солидарно оценивали «Кровавую шутку» как творческую неудачу Шолом-Алейхема. Все они читали роман в подлиннике и не питали иллюзий по поводу его художественной ценности. В первую очередь именно откровенная слабость произведения, а отнюдь не запреты по идеологическим мотивам, и послужила причиной его трудной издательской судьбы в СССР. Напротив, если изредка, в конце 1920-х и в годы перестройки, «Кровавую шутку» в Стране Советов и публиковали, то прежде всего из соображений политической актуальности, иными словами – как раз по мотивам, которые можно назвать «идеологическими».
Десятилетиями «необыкновенный роман» не привлекал внимания издателей и за пределами СССР. Предсказание, что он будет быстро переведен на различные европейские языки, не сбылось. Лишь под занавес XX века появились его переводы на иврит и английский[1211]. Воспользовавшись формулировкой советского литературоведа Герша Ременика, приведенной выше в настоящей статье, позволим себе утверждать: для современных русских, американских, европейских и израильских читателей роман «Кровавая шутка» может представлять только исторический интерес.
Приложение
№ 6.1Письмо директору Гослитиздата от читателя
25 февраля 1959 г.
Директору Гослитиздата
товарищу Владыкину Г. И.[1212]
Гослитиздатом подготовлено к изданию собрание сочинений Шолом-Алейхема. Однако в это собрание сочинений не включено много произведений.
Убедительно прошу Вас рассмотреть мою просьбу о дополнительном издании 3–7 томов и включить в эти тома следующие произведения: Потоп, Кровавая шутка, Дочь Сиона, Сендер Бланк, Дети черты[1213].
О Вашем решении прошу сообщить.
25/II 59 г. Стрельцин
Стрельцин Леонид Михайлович
Инженер Министерства транспортного строительства
Адрес: Москва-54, Лужниковская ул. № 13 кв. 5
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 737. Л. 89. Автограф.
№ 6.2Служебная записка от редактора отдела писем Гослитиздата
21 сентября 1959 г.
В редакцию литератур народов СССР
Отдел писем издательства доводит до сведения редакции следующее: подписчики на собр. соч. Шолом-Алейхема вносят предложение выпустить дополнительный том к издаваемому собранию сочинений автора, в который должны войти произведения – «Кровавая шутка» и «Потоп».
21/IX 59 г. Ред. отд. писем[1214]
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 737. Л. 63. Автограф.
№ 6.3Внутренняя рецензия Арона Вергелиса для Гослитиздата
7 сентября 1959 г.
ЗАМЕЧАНИЯ К ПРОСПЕКТУ СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМАОсуществляемое Гослитиздатом издание избранных произведений Шолом-Алейхема является важным культурным мероприятием. На русском языке такое издание появляется впервые. Широкие круги советских писателей[1215] ждут от него по возможности полного и правильного представления о творчестве великого писателя.
Вышедшие в свет первые два тома Шолом-Алейхема свидетельствуют о том, что редакция литератур народов СССР Гослитиздата стремится удовлетворить запросы читателей. Но вместе с тем они, как и проспект шеститомника в целом, обнаруживают ряд серьезных недостатков и неудач.
1. Проспект и первые два тома не дают представления об идейной эволюции писателя. Более того, они могут создать неверное представление об основополагающих принципах его творчества. Шолом-Алейхем выступил в 80-х годах как борец за реализм, за народную демократическую литературу, против реакционного бульварного сочинительства и распространения клерикального дурмана. Свою идейно-художественную концепцию он разработал в памфлете «Суд над Шомером» и в серии статей о теме нищеты в творчестве еврейских писателей. Нельзя понять идейное содержание первого периода творчества Шолом-Алейхема без этих работ. Между тем в проспекте шеститомника их нет, и, естественно, становятся непонятными идейные устремления писателя.
2. Еще большим пробелом является то, что составители не включили в первый том роман «Сендер Бланк» – боевое произведение молодого писателя, в котором он дает резкую критическую картину быта и психологии еврейской буржуазии. «Сендер Бланк» – не второстепенный роман. Без него выглядит обедненным творчество Шолом-Алейхема. Особенно искажается социальный смысл литературной работы писателя в 80-х годах.
3. Неудачей авторов проспекта является и то, что в первом томе соседствуют без логической мотивировки, с одной стороны, «Стемпеню» и «Иоселе Соловей», относящиеся к первому периоду творчества Шолом-Алейхема, и, с другой стороны, «Тевье-молочник» и «Менахем-Мендл», знаменующие собой классический период в его литературной деятельности. Смешение таких разных и отличных друг от друга по форме, стилю и идейному содержанию произведений может только запутать читателя.
4. В проспект шеститомника не включен также роман «Потоп». Хотя по художественному мастерству это произведение нельзя считать классическим, оно тем не менее важно для воссоздания истинной картины творческого пути Шолом-Алейхема, его неразрывной связи с народом, с прогрессивными силами общества. В этом романе писатель выразил свое понимание Первой русской революции. Воплощение темы революции составляет целый этап в творчестве Шолом-Алейхема. Поэтому роман «Потоп» должен иметь свое место в его собрании сочинений. С идейной точки зрения представляется целесообразным печатать роман с некоторыми купюрами.
Для исправления указанных недостатков было бы желательно включить в план издания дополнительный том, в который включить романы «Сендер Бланк» и «Потоп», а также наиболее важные литературно-критические выступления Шолом-Алейхема.
А. Вергелис[1216]
7.1Х.1959 г.
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 737. Л. 69–71. Машинопись с авторской правкой. Подпись – автограф.
№ 6.4Докладная записка Моисея Беленького в Гослитиздат
25 июня 1960 г.
Заведующему Редакцией литератур народов СССР Гослитиздата тов. Дароняну С. К.[1217]
Глубокоуважаемый Сергей Карпович!
На днях я имел возможность подробно познакомиться с рецензией на VI том Шолом-Алейхема, составленной А. Вергелисом[1218]. Несколько недель тому назад я уже устно изложил Вам свою точку зрения на этот «документ». Однако, поскольку вопросы, поднятые в рецензии, имеют важное принципиальное значение, то нахожу целесообразным письменно изложить свое отношение к ним.
1. Вергелис берет на себя роль спасителя. Мол, он спас редколлегию и издательство от страшной беды, подсказав им идею о необходимости включения в VI том «Сендер Бланк», «Суд над Шомером» и «Тему нищеты в еврейской литературе». А потому он умоляет в «какой-то форме указать, что по недосмотру редакционной коллегии или по другой причине „Сендер Бланк" выпал из первого тома и поэтому помещается в последнем» (стр. 1).
Вам, Сергей Карпович, хорошо известно, что Вергелис настоятельно рекомендовал включить в наше шолом-алейхемовское издание не только «Сендер Бланк», но и «Потоп», и «Кровавую шутку». Почему-то Вергелис в своей рецензии скромно и стыдливо об этом умалчивает. Не дошло ли до него мнение редколлегии, которая обсуждала его предложение? Почему редколлегия отвергла совет Вергелиса? Повторяться не стану. В протоколе заседания имеется ответ на этот вопрос[1219]. Что касается статей Шолом-Алейхема «Суд над Шомером» и «Тема нищеты», то Вергелис зря намекает на свои заслуги, он этих статей не знал и не предлагал. Они включены в шестой том по предложению членов редколлегии.
Включение же «Сендера Бланка» в VI том, по мнению рецензента, является вольностью, нарушающей хронологию. И Вергелис поучает: «Такие вольности (слава Аллаху, что вольности, а не преступления!) позволительны для дополнительного тома. В плановом же томе, сохраняющем порядковый номер, установленный проспектом (номер!), неожиданные решения подобного характера должны быть объяснены, чтобы не оставалось места для неясностей и разночтений» (стр. 1). Что же, поясним, чтобы «не оставалось места для неясностей и разночтений» (выражения какие!). Наше издание Шолом-Алейхема построено по жанровому принципу, а внутри каждого жанра произведения расположены в хронологическом порядке. Поэтому любой том может открываться произведением, написанным Шолом-Алейхемом в 80-х годах, и заключаться произведением, написанным им в последние годы его жизни. Шестой том составлен по этомуже принципу. Согласно проспекту, в нем должны быть произведения, которые не вошли в циклы первых пяти томов, пьесы и письма. Таким образом, умозаключение (к тому же откровенное, как пишет Вергелис) о том, что «шестой том представляет сейчас довольно-таки странное зрелище: после того как в пяти томах читателю предлагались романы, повести и рассказы, последовательно (!) написанные Шолом-Алейхемом, начиная с 80-х годов прошлого столетия и до 1916 г., вдруг в шестом (завершающем) томе составители, вспомнив» (стр. 1) и т. д. – является умозаключением, построенным на песке, на незнании принципа издания первых пяти томов.
2. По идейным мотивам Вергелис отвергает первый диалог из книги Шолом-Алейхема «Еврейские писатели» и одно письмо.
О диалоге[1220]. Поскольку здесь Шолом-Алейхем жалуется на то, что писание дает ему «горести, колики, слезы» и т. п., то, утверждает Вергелис, этот диалог нужен был составителю для того, «чтобы возбудить вопрос о положении еврейских писателей и о еврейской газете. И тут, без сомнения (какая самоуверенность!), не обходится без подтекстов, без намеков и не без высказанной надежды на „современное звучание". Известно (удивительная осведомленность!), что именно с этой точки зрения читатель с ущербной душой читает подобные места» (стр. 3). Надо поистине страдать подозрительностью маньяка или обладать азефской психологией, чтобы написать вышеприведенные строки. Кого имеет в виду Вергелис, когда он говорит о читателях с ущербной душой? Не самого ли себя? Именно у него, душеущербного, диалог Шолом-Алейхема вызывает какие-то «надежды на современное звучание». Нет, уж нечего с больной головы на здоровую сваливать. А что у Вергелиса действительно душа ущербная – об этом свидетельствует как то, что он советует издавать «Потоп» и «Кровавую шутку», так и то, что в своей рецензии он предлагает включить в шестой том статьи Шолом-Алейхема о Варшавском (см. стр. № 7 вергелисовской рецензии)[1221].
Вергелис двурушничает. В расчете на людей, незнакомых с оригиналами, он запугивает «намеками, подтекстами и надеждами на современное звучание». Вергелис резко ополчился против «диалога», в котором речь идет о бедственном положении одного писателя, и вместе с тем предлагает включить статью (о Варшавском), которую Шолом-Алейхем начинает такими словами: «Удивительна история народа израильского, еще удивительнее история нашей литературы… Собственно, у нас нет таких поэтов, прозаиков, как у других народов, т. е. нет таких, которые занимались бы только литературой. Можно сказать, у нас нет ни одного писателя, который жил бы на доходы от литературы… тот, кто умеет писать, не может писать (подчеркнуто Шолом-Алейхемом. – М. Б.), ибо он обременен заботами о заработке, о хлебе насущном. Таланты поэтому у нас гибнут…» Выходит: криминал составителя превращается, по Вергелису, в добродетель рецензента. Нет, не искренние заботы об улучшении издания Шолом-Алейхема побудили Вергелиса написать рецензию. Своим опусом он стремился дискредитировать работу редколлегии и издательства.
Вергелис, как было мною выше отмечено, рекомендует включить в VI том «две превосходные статьи Шолом-Алейхема о народном поэте М. Варшавском» (стр. 7). Одну цитату я уже привел из этих «превосходных» статей. А вот вторая. «Герои Варшавского смиренные праведники, они веруют в господа бога и с любовью претерпевают все горести, идущие как от бога, так и от людей, своих и чужих…»
Процитирую еще одно место из этих статей: «Герой Варшавского великий оптимист, и хотя ночь длинна и темна, все же он убежден, что солнце взойдет со стороны Сиона. Он уже видит его свет издалека, он слышит небесное песнопение птиц, которые отовсюду прилетают…»
Наконец, позволю себе привести еще одно место из этих статей: «То время было временем „сионизма": сионистические вечера, собрания и дискуссии. А так как на собраниях были горячие споры и сухие – иногда слишком сухие речи – то нуждались в закуске, в компоте…
Первое время этим компотом были „истории" Шолом-Алейхема, а впоследствии к ним прибавились и песни Варшавского».
Нетрудно понять, что хотелось бы Вергелису иметь в VI томе. И он смеет упрекнуть составителя в том, что он забыл принцип партийности в издательском деле. Нет, я его не забыл и провожу в жизнь. А Вергелис, прикрываясь им, лицемерит. Напялив на себя колпак ортодоксальности, он хочет во что бы то ни стало протащить то, что нам чуждо п.
О письме. Криминальной оказалась одна шолом-алейхемовская фраза. Приведем ее. «Никаких тенденций журнал держаться не будет – он не будет ни палестинцем, ни антипалестинцем, ни анти-антипалестинцем, а простым евреем». Предположим, что эта фраза может вызвать кривотолки. Добросовестный рецензент, обратив на это внимание, подсказал бы: уберите лучше эту фразу, в письме можно допустить такую незначительную купюру. А Вергелис? Он узрел в этой фразе злой умысел составителя. И рецензент шипит и кричит: ату его! Составитель специально включил это письмо в расчете на «определенный» контингент читателей (стр. 3). Определенный, это, видимо, все тот же душеущербный. Злобное отношение к литературе, клевета на советского читателя – вот что собой представляет такая писанина. Что касается самой фразы, то, на мой взгляд, Шолом-Алейхем в нее вкладывает свое демократическое кредо, имея в виду, что журнал должен быть адресован простому человеку из народа («простому еврею»)[1222][1223].
3. О примечаниях. Напомню Вам, Сергей Карпович, что Вы, Светланов Ю. Г.[1224] и я имели втроем разговор с автором примечаний и предложили ему их переработать[1225]. По досадному недоразумению они в неисправленном виде попали к Вергелису на рецензию. И, конечно, недоработанные примечания содержат нечеткие и неполные формулировки.
4. О «Мариенбаде». Вергелису это произведение явно не нравится, ибо, с его точки зрения, «в творчестве Шолом-Алейхема „Маринбад“ не имеет самостоятельного значения» (стр. 7). Что это такое? Однако Шолом-Алейхем не нуждается в моей защите. Но возникает естественный вопрос: почему Вергелис статьи о Варшавском превозносит, а «Мариенбад» – острую сатиру писателя на нравы и мораль еврейской буржуазии – пренебрежительно именует фельетоном? Рецензент, прикидываясь наивным, пользуясь тем, что Вы и тов. Светланов Ю. Г. не читают по-еврейски, спрашивает: «что побудило вытащить это произведение („Маринбад“. – М. Б.) и втиснуть его в заключительный том, который и без того пестрый, многожанровый, неровный?» (стр. 7). «Наивный» Вергелис почему-то не только не заметил социального звучания этого произведения, но и не понял, что оно является прямым продолжением «Дачной кабалы» и «На теплые воды», помещенных (а не втиснутых) в шестой том.
5. Наконец, о тоне всей рецензии. Вся она пропитана болезнью, именуемой манией величия. Посмотрите, сколько раз в ней выставляется напоказ персона Вергелиса. Приведу только по одному-двум примерам, взятым с каждой страницы (всего рецензия содержит 7 страниц). «Мне представляется отрадным», «Приветствуя это решение, я должен, однако…» (стр. 1). «Я повторю прописные истины, если скажу», «Именно с таким чувством я взял в руки» (стр. 2). «Я далек от мысли» (стр. 3), «Пусть меня простят» (стр. 4). «Я уже говорил» (стр. 5), «Я уже высказался» (стр. 6), «Я думаю, что нашлись бы», «Я хочу посоветовать» (стр. 7).
Литературное и издательское дело необходимо строжайше оградить от тщеславия, зазнайства и невежества, от людей с ущербными душонками.
М. Беленький[1226]
Москва, 25 июня 1960 г.
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 737. Л. 34–39. Машинопись с авторской правкой. Подпись – автограф.
№ 6.5Докладная записка Моисея Беленького в издательство «Художественная литература»
19 декабря 1966 г.
Зав. редакции литератур народов СССР
тов. Лебедевой Л. И.[1227]
Глубокоуважаемая Лариса Иосифовна,
Препровождая проект Проспекта, хочу подчеркнуть, что, на мой взгляд, в новое русское издание Шолом-Алейхема необходимо включить «Потоп» и «Кровавую шутку».
Роман «Потоп» – единственное художественное произведение в еврейской литературе о событиях, связанных с Первой русской революцией. Тонкий юмор «Кровавой шутки» разоблачает антисемитские инсинуации в условиях царского самодержавия, бьет по нынешним фальсификаторам истории еврейского народа, которые измышляют кровавые наветы и фабрикуют против евреев гнусные фальшивки[1228].
Как видно из Проспекта, составлению подлежат первый, четвертый и восьмой тома. Р. Рубина[1229] на заседании редколлегии изъявила желание составить четвертый. С вашего согласия готов взять на себя труд по составлению первого и восьмого томов.
М. Беленький Москва,
19 декабря 1966 г.
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4001. Л. 75. Машинопись. Подпись – автограф.
№ 6.6Письмо Ицхак-Дова Берковича Моисею Беленькому
И. Д. Беркович[1230]
ул. Бальфура, 18
Тель-Авив
21.1.67
Любезный (незнакомый) друг М. Беленький,
Отвечаю на Ваше письмо от 7 января. С великим удовольствием я выслал бы Вам для нового русского издания сочинений Шолом-Алейхема роман «Кровавая шутка». Но, к сожалению, я его не имею.
Роман «Кровавая шутка» печатался один раз в варшавском изд-ве «Централь» после Первой мировой войны, когда Польша была оторвана от всего мира[1231]. Вот тогда к нам в Америку каким-то чудом прибыла корректура только первой части романа. Мы также сохранили в сейфе одного нью-йоркского банка 1 экз. романа, напечатанного в газетах.
В настоящее время «Бейт Шолом-Алейхема» («Дом Шолом-Алейхема») готовит полное Собрание сочинений Шолом-Алейхема на яз. идиш в 20-ти томах, по 2 книги в каждом томе[1232]. Следовательно, мы сумеем выслать Вам «Кровавую шутку», когда она увидит свет. Полагаю, что она будет опубликована до того, как «Кровавая шутка» понадобится переводчику. Ведь роман этот – одно из последних сочинений Шолом-Алейхема.
Обращаю Ваше внимание, что роман «Кровавая шутка» был по-русски опубликован в 1912-13 гг. в московском журнале «Современник» под редакцией Александра Амфитеатрова и вышел отдельной книгой под таким названием: «Шолом-Алейхем. Кровавая шутка. Роман в двух частях. Авторизованный перевод с еврейского С. Равич. Универсальное книгоиздательство Л. А. Столяр. Москва»[1233]. Может быть, Вы воспользуетесь этим изданием? Мне известно, что Шолом-Алейхем много трудился над русским вариантом своего романа, вычеркивал, дописывал целые куски и т. п. Если в Москве не найти этой книги, то запросите Ленинград. Из писем, полученных мною 8 лет тому назад из Ленинграда, я понял, что в б-ке им. Салтыкова-Щедрина хранятся все русские издания Шолом-Алейхема.
А сейчас позвольте воспользоваться случаем и при Вашей помощи выяснить у лиц, которые обладают соответствующими правами, некоторые вопросы.
Произведения Шолом-Алейхема издаются по-русски советскими издательствами большими тиражами (последнее 6-титомное в 225 000 экз.). В сталинский период наследники Шолом-Алейхема, вдова писателя и его дети в Америке, несколько раз получали гонорар (авторское)[1234]. После смерти Сталина прекратили выплату без объяснения причины. В настоящее время все наследство Шолом-Алейхема передано «Бейту Шолом-Алейхема». Бейт – это нейтральная, беспартийная, чисто литературная организация по собиранию и сохранению архива, творений, писем писателя, их изучению и публикации. Эпистолярную часть «Бейта» составляют письма еврейские, русские и древнееврейские. Больше всего – русских. Полагаю, что одних русских писем несколько тысяч. Они написаны в хорошем шолом-алейхе-мовском русском стиле и с характерным для него юмором. Было бы весьма справедливо, если изд-во «Художественная литература» взяло бы на себя труд по изданию русских писем Шолом-Алейхема под редакцией специалистов, издало бы их таким же образом, как были опубликованы письма Чехова.
Итак, в чем же заключается моя просьба? Нельзя ли заключить договор (сделку) между издательством «Художественная литература» в Москве и «Бейтом Шолом-Алейхема» в Тель-Авиве, согласно которому изд-во выплачивает «Дому» авторское за все, что оно будет издавать из сочинений и писем Шолом-Алейхема, а «Дом» представит в фотокопиях все, что он имеет из творений Шолом-Алейхема по-русски.
Жду Вашего положительного ответа.
С приветом,
И. Д. Беркович
Перевел с яз. идиш М. Беленький
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4001. Л. 71–73. Машинопись. Подпись М. Беленького – автограф.
№ 6.7Проспект Собрания сочинений Шолом-Алейхема[1235]
[Январь-февраль 1968 г.][1236]
Государственный Комитет Совета Министров СССР по печати
Открыта подписка на Собрание сочинений Шолом-Алейхема в восьми томах
Великий еврейский писатель Шолом-Алейхем (псевдоним Ш. Рабиновича, 1859–1916) – слава и гордость не только своего народа, но и всего прогрессивного человечества.
Шолом-Алейхем удивительно многогранен. Он прозаик, драматург, критик и поэт. И во всех своих произведениях он изображал тяжелую жизнь народа в условиях царского режима, капиталистической эксплуатации и национального гнета. Любовь к народу вдохновляла писателя на беспощадное высмеивание уродствующих[1237] явлений жизни, узости кругозора, вредных иллюзий. Смех Шолом-Алейхема служил самозащитой народа в его борьбе за изменение своего социального бытия.
Шолом-Алейхем в переводе на русский язык означает приветственное «мир вам». Выбор этого псевдонима оказался для писателя не случайным. Повести и романы, рассказы и новеллы Шолом-Алейхема вошли в каждый дом простого человека как слова привета и доброжелательства. Его творчество гуманно, реалистично и правдиво.
Труды великого писателя донесли до потомков его светлые идеалы. Их живое пламя согревает сердца передовых людей, борющихся за социальный прогресс и социальную справедливость. Именно потому творчество Шолом-Алейхема пользуется неослабевающим вниманием советского человека.
В настоящее Собрание сочинений Шолом-Алейхема входят все наиболее значительные художественные произведения, литературно-критические статьи, воспоминания и письма писателя.
Редакция учла запросы читателей и включила в Собрание сочинений «Потоп», «Кровавую шутку», «Мошкеле вор» и другие произведения Шолом-Алейхема, которые не были помещены в первом русском шеститомном издании.
Собрание сочинений открывается предисловием В. Ф. Тендрякова и строится по жанрово-хронологическому принципу[1238].
Содержание томов
Том первый
Ранние новеллы: «Выборы», «Тайбеле», «Выше и ниже» и др. Первые романы: «Сендер Бланк и его семейка», «Стемпеню», «Иоселе-Соловей». Рассказы, написанные по-русски. Стихотворения.
Том второй
Повести: «Менахем-Мендл» и «Тевье-молочник». Цикл рассказов: «Монологи».
Том третий
Циклы новелл: «Неунывающие» и «Касриловка».
Том четвертый
Циклы рассказов и новелл: «Рассказы для детей», «Железнодорожные рассказы», «Рассказы, не вошедшие в циклы».
Том пятый
Романы «Потоп» и «Кровавая шутка», повесть «Мошкеле вор».
Том шестой
Роман «Блуждающие звезды».
Том седьмой
Повести: «Мальчик Мотл» и «С ярмарки».
Том восьмой
Пьесы: «Поздравляем», «Агенты», «Люди» и др. Литературнокритические статьи: «Суд над Шомером» и «Тема нищеты в еврейской литературе». Воспоминания: «Дедушкин отель», «Как меня звать», «На волосок от смерти» и др. Письма.
Условия подписки
Стоимость всего издания… руб…. коп.
по… руб…. коп. за том.
При подписке вносится задаток в размере стоимости одного тома. Оплата выходящих томов производится при получении. Задаток засчитывается при получении последнего тома.
Подписка принимается всеми магазинами, распространяющими подписные издания.
Издательство «Художественная литература» Союзкнига
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4001. Л. 34–38. Машинопись.
№ 6.8Заключение Мириам Бахрах для издательства «Художественная литература»
[Январь-февраль 1969 г.][1239]
ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ
«Кровавая шутка»
(К вопросу о тексте романа и его переводе на русский язык)
(Объем романа в оригинале – примерно двадцать пять листов)[1240]
Над романом «Кровавая шутка» Шолом-Алейхем работал в 1912 году. Он писал свой роман по горячим следам событий – одновременно с нашумевшим «Делом Бейлиса», и главы романа появлялись в печати рядом с репортерскими отчетами об этом процессе[1241].
Спровоцированное черносотенцами во главе с царским министром юстиции Щегловитовым «Дело Бейлиса» воскрешало кровавый навет Средневековья. Несмотря на всю его абсурдность, потребовалось много усилий, чтобы распутать клубок тенденциозных обвинений. Однако передовые общественные деятели России, поддержанные лучшими людьми Запада, разоблачили злонамеренную клевету. Замысел режиссеров ритуального процесса был сорван: им не удалось направить гнев народа против «еврейской опасности» и тем самым отвлечь народные массы от революции.
Обратившись к теме «кровавого навета», Шолом-Алейхем создал роман большой разоблачительной силы. При этом выдающийся новеллист сумел увлекательно построить сюжет крупного произведения, которому элементы детектива придают особый эффект и занимательность.
Главные герои романа – Герш Рабинович и Григорий Попов – только что окончили гимназию. На выпускном вечере Попов убеждает своего приятеля Рабиновича на год обменяться документами. Ему, потомственному русскому дворянину, трудно представить бесправное положение евреев в царской России. Он хочет на личном опыте проверить, насколько антисемитизм является элементом государственной политики российского самодержавия. При этом ему даже представляется, что он совершает выгодный обмен и облегчает себе поступление в университет: ведь у Герша – золотая медаль, а у него в аттестате – сплошные тройки.
Метаморфоза совершилась – Григорий и Герш поменялись ролями. И начинается цепь удивительных событий… Несмотря на золотую медаль, мнимый Герш Рабинович не принят в университет. Ему грозит высылка из университетского города. «Правожительство» он получает только благодаря хлопотам своего квартирохозяина Давида Шапиро, устроившего его в школу дантистов. В семье Шапиро он вскоре становится своим человеком. Более того, он надеется даже породниться с этой семьей: Бетси, дочь хозяев, стала ему дороже всех на свете[1242]. Он хочет открыть ей свою тайну и предполагает, что она, полюбившая бедняка-еврея, будет несказанно счастлива, узнав, что ее избранник – не шкловский мещанин Герш Рабинович, а потомственный дворянин Григорий Попов. Однако различные обстоятельства мешают объяснению влюбленных…
…А потом наступает час тяжелого испытания: молодому человеку, поселившемуся в доме Шапиро, предъявляют обвинение в том, что по ритуальным мотивам он убил соседского мальчика Володю Чигиринского. В действительности Володя стал жертвой шайки бандитов, предводительствуемых его отчимом, который боялся, что мальчик раскроет темные дела преступников. Полиции, конечно, известны истинные виновники убийства, но, по предписанию высоких инстанций, против мнимого Рабиновича завязывается судебное дело.
Тем временем мнимый Попов благоденствует: невзирая на тройки в аттестате, он принят в университет и в качестве репетитора живет в аристократической семье Бардо-Брадовских. Его рекомендовал туда сам ректор университета, который сначала был немало удивлен тем, что сын предводителя дворянства хочет учительствовать, но потом согласился принять участие в милой проказе симпатичного студента, якобы на пари обещавшего прожить год без родительской дотации.
Бардо-Брадовские очень довольны Григорием Ивановичем. Петя и Сережа обожают нового учителя. А их сестра Саша кажется юноше сказочной принцессой. Разумеется, он отдает ей свое сердце и, хоть не смеет рассчитывать на взаимность, все же замечает, что девушка заметно охладела к князю Пьеру Ширяй-Непятову, которого прочат ей в женихи.
Однако идиллия безжалостно прерывается: новоиспеченный Григорий Попов узнает о трагедии мнимого Герша Рабиновича. Он немедленно спешит на выручку товарища. Попытки объясниться в полицейском управлении ни к чему не приводят: его не хотят слушать и даже склонны принять за сумасшедшего. Тогда он отправляется к старику Попову. Бывший предводитель дворянства с опаской принимает неизвестного молодого человека. А потом они вместе едут в тот город, где должен состояться процесс над извергом-убийцей христианского ребенка. Они приезжают вовремя – к самому началу процесса. Заявление старого Попова вызывает общую растерянность. Обвиняемый, разумеется, освобожден… Судебная интрига распалась…
…Жизнь обоих героев постепенно входит в обычную колею – каждый занимает то место, которое определено ему социальными условиями… От прошлого остаются одни только воспоминания, трогательные и горькие…
«Кровавая шутка» – многоплановое произведение. Естественно, что Шолом-Алейхем прежде всего раскрыл злонамеренность и несостоятельность кровавого навета – этой клеветы, превращающей евреев в каннибалов. Показал он и антинародность политиканов, стремившихся любой ценой сохранить в России самодержавный строй, враждебный трудящимся массам всей многонациональной страны.
Шолом-Алейхему чужды националистические иллюзии. Поэтому он отвергает идею сионизма, которую защищает, главным образом, Григорий Попов, живущий по паспорту Герша Рабиновича. Мнимый Рабинович воображает, что «земля обетованная» станет для евреев панацеей от всех бед. Но друзья-евреи смеются над ним. Ясна и авторская позиция: надклассовой идее общенационального единства Шолом-Алейхем противопоставляет реальный классовый антагонизм. Не случайно местные богачи – супруги Фамилиант нарисованы в романе с такой сатирической остротой. Как и другие представители еврейской буржуазии, они глубоко чужды еврейской бедноте. Таким образом, ни о каком сионистском альянсе не может быть и речи.
С обычной для Шолом-Алейхема выразительностью и красочностью в «Кровавой шутке» изображаются нравы, быт, жизнь простых людей, которым писатель-гуманист отдает все свои симпатии.
Литературная судьба романа не совсем обычна. Опубликованный в 1912 году в варшавской еврейской газете «Хайнт» (№ 12 от 13 января – № 302 от 31 декабря), он дважды издавался на русском языке в переводе Гликмана («Пучина» – 1928 и 1929 гг.)[1243]. Автор перевода, безусловно, заслуживает признательности: благодаря его усилиям широкие круги советских читателей смогли получить представление о романе Шолом-Алейхема. Но сейчас перевод явно устарел и не отвечает требованиям, которые предъявляются к переводам в наше время. Не свободен он и от серьезных погрешностей.
Прежде всего – о структуре романа. В оригинале текст разбит на сто девять глав, завершающихся эпилогом[1244]. В переводе композиция нарушена: появилась часть первая, состоящая из сорока одной главы, и часть вторая – из двадцати одной главы и эпилога[1245].
Вот как называются главы в оригинале:
<…>[1246]
В переводе главы имеют следующие названия:
<…>[1247]
При анализе композиции романа совершенно очевидно, что границы глав не совпадают, подчас главы переставлены местами, часто несколько глав слиты в одну (например, в оригинале есть главы 36-я «Люди-мухи», 37-я «Может быть, провокатор?», 38-я «Связка книг». В переводе они составляют одну главу 29-ю «Люди-мухи»). Некоторые главы вообще отсутствуют (например, глава 61-я «Гелиотроп и йодоформ»). Немало глав превратилось в упрощенный пересказ (например, глава 44-я «Предпраздничный визит», кратко изложенная в 32-й главе перевода «Первый поцелуй», или глава 10-я «У вегетарианцев», которая вместилась в один абзац, вошедший в главу 9-ю «Тринадцать медалистов»). Многие главы адаптированы настолько, что напоминают «с живой картины список бледный».
В названиях сохранившихся глав встречаются досадные неточности. Так, глава 1-я «Давай меняться!» получила нейтральную форму «Обмен». Между тем Шолом-Алейхем очень точно выбирал заголовки: как правило, они повторяются в тексте в виде рефрена, а иногда и завершают главу, подводя ее итоги. Отсюда и стилистическая погрешность в названии главы 2-й. Вместо «Они поменялись» – «Сделка состоялась». Думается, слово «Сделка» абсолютно чужеродно в данном контексте. А глава 60-я «В волчьей пасти» (буквально – «В зубах волка») стала называться «У волка в лапах».
Аналогичные недочеты типичны не только для названий глав, но и для всего перевода вообще. Обратимся, для примера, к тексту главы «Рехнулся» (31-я в оригинале, 26-я в переводе):
«Сарра Шапиро не прогадала, поручив именно Тумаркину поговорить с квартирантом, – кто бы еще, не будучи сватом, взялся вести разговор о столь „деликатной материи"?
У Тумаркина, как только он услышал от Сарры Шапиро, в чем заключается поручение, глазки забегали, словно мышки. Быстро-быстро накручивая на палец прядки волос, он принялся убеждать Сарру, чтобы она не тревожилась: уж кто-кто, а он-то наверняка сумеет объясниться с Рабиновичем.
– Только деликатно, дипломатично, – раз двадцать внушала ему Сарра, – и тихонько, никто чтоб не слышал.
– Дипломатично, дипломатично, – вторил он ей, не вникая в собственные слова. Ему не терпелось сейчас же встретиться с Рабиновичем, потолковать с ним незамедлительно, сию минуту. Но Сарра его удерживала, снова и снова втолковывая, что говорить и как говорить, потому что это ведь не игрушка, это „деликатная материя"…
– Деликатная материя, – повторял за нею Тумаркин громко, в полный голос.
– Шшш… не кричите так громко, что это вы разоряетесь? Будто собираетесь нас облагодетельствовать, – урезонивала его Сарра. – Помните же, по секрету, чтоб ни одна душа не проведала!
Тумаркин повторял за нею каждое слово и все порывался уйти.
– Чтобы ни одна душа не проведала…
– Ни даже птица!
– Ни даже птица…
– Что это у вас за манера, – напустилась на него Сарра, – повторять слова, как попугай?
– Как попугай… – подхватил он, но тут же осекся. – Можете положиться на меня. Будьте уверены. Все будет в порядке. Все будет прекрасно. Все будет отлично.
И Тумаркин направился к Рабиновичу для беседы – секретной, дипломатической.
Последнее время они так сдружились, что виделись почти через день. Они даже настолько сблизились, что перешли на „ты".
– Послушай-ка, – сразу же начал Тумаркин, вваливаясь в комнатушку Рабиновича, где тот писал письмо за расшатанным столиком, – послушай-ка, что я тебе скажу… Только брось свою писанину, прикрой как следует дверь, да садись на свой стул вот сюда, к окошку. А я примощусь на койке, напротив тебя, чтобы мне лицезреть твою физиономию, потому что у меня к тебе важное дело, секрет…
Услышав „Секрет", Рабинович побледнел… Ему прежде всего пришло в голову: „Узнали, кто я такой". Но, будучи не из робких, он поднялся, притворил дверь, тряхнул шевелюрой и сел напротив товарища, лицом к лицу.
– Секрет? – Расскажи, послушаем, что там у тебя за секреты.
Тумаркин принялся по своему обыкновению быстро-быстро листать книгу, которую держал в руке, потому что он, когда говорит, должен что-нибудь делать руками, и приступил к делу прямо, без всяких околичностей:
– Отвечай только на вопросы. Ты любишь дочку хозяйки, а дочка хозяйки любит тебя – так чего же тут выматывать Душу?»
В переводе глава «Рехнулся» начинается так:
«Тумаркин, принявший на себя роль дипломатического представителя Сарры Шапиро, в один из ближайших дней пришел к Рабиновичу и приступил к исполнению своей „деликатной миссии" несколько своеобразно:
– Слушай! – сказал он Рабиновичу, с которым за последнее время окончательно сдружился и перешел даже на „ты“. – Садись, пожалуйста, я должен поговорить с тобой серьезно и конфиденциально!
Рабинович побледнел и в первую минуту подумал: „Уж не узнали ли, кто я?“ Он сел, закрыл плотнее дверь, провел рукой по шевелюре и ответил:
– Говори! Какие такие у тебя секреты?
Тумаркин взял быка за рога:
– Скажи, пожалуйста, вот что: ты любишь хозяйскую дочь, и она любит тебя. Какого же черта ты тянешь?» (стр. 122–123).
Приведенный отрывок из романа свидетельствует, что русский текст подвергся значительной деформации: из него выпал колоритный разговор Сарры Шапиро с Тумаркиным, которому она доверила столь «деликатную миссию», как объяснение с Рабиновичем. От этой ампутации серьезно пострадала не только Сарра, но и Тумаркин, манеры, характер, привычки которого лаконично и выразительно проступают в этом разговоре через тщательно выписанные детали. Живописные детали утрачены и при описании интерьера комнатушки, в которой ютится Рабинович…
А где же отсутствие робости у Рабиновича – свойство, многократно подчеркнутое в оригинале и объясняющее особенности поведения героя, где его характерный жест – «тряхнул шевелюрой», подмененный нейтральным: «провел рукой по шевелюре»?
Вместо красноречивой реплики Тумаркина: «Ты любишь дочку хозяйки, а дочка хозяйки любит тебя», появилось стертое «Ты любишь хозяйскую дочь, и она любит тебя». Так исчез стилистический нюанс, при помощи которого сразу можно было определить, по чьему наущению действует добровольный сват.
Вкрался в перевод и алогизм: Рабинович «сел, закрыл плотнее дверь». Вряд ли можно совершить такое действие сидя. В оригинале: «Он поднялся, притворил дверь… и сел».
Нарочитым представляется также произвольное включение пословицы в лексикон действующих лиц: «Взял быка за рога». Пословицы вообще слишком навязчиво вторгаются в ткань русского текста – там, где автор «Кровавой шутки» их не предусматривал. Это подтачивает стилистическое равновесие, разрушает национальную специфику.
Таким образом, глава «Рехнулся» характеризует не всегда бережное отношение перевода к лексике и стилю оригинала, а также его типичные тенденции к сокращению, пересказу и адаптированию шолом-алейхемовского текста.
Многочисленными примерами подобного искажения текста оригинала испещрен весь перевод.
Это приводит к следующему выводу: для нового собрания сочинений Шолом-Алейхема роман «Кровавая шутка» должен быть переведен заново. Его необходимо представить читателям во всей полноте и значительности, в подлинном соответствии с оригиналом.
М. Бахрах[1248]
Москва В-261, Ленинский проспект 72, кв. 274
Телефон 130-05-23
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4002. Л. 62–77. Машинопись с рукописными вставками двумя разными почерками. Подпись – автограф.
№ 6.9Редакционное заключение о подготовке Собрания сочинений Шолом-Алейхема в 8 томах[1249]
25 ноября 1969 г.
Настоящее издание произведений Шолом-Алейхема должно охватывать все жанры творчества писателя, показать более полно, чем до сего времени, разнообразие и богатство его идейного содержания, художественных форм, всего стиля художника.
К подготовке нового 8-томного Собрания сочинений редакция приступила в конце 1966 г. В конце декабря того же года на обсуждение проекта такого издания в редакцию был приглашен актив, состоявший из писателей, литературоведов и переводчиков. В результате длительного делового обсуждения был разработан проект проспекта Собрания сочинений в 8 томах и вместе с тем избрана редакционная коллегия, в которую вошли: Б. Полевой, М. Бажан, М. Беленький, И. Рабин, Р. Рубина и Г. Ременик[1250].
Следующее заседание редколлегии состоялось в январе 1967 г. На нем был заслушан доклад М. Беленького о работе над проспектом Собрания сочинений. Такой проспект с некоторыми поправками был утвержден членами редколлегии, а затем между ними были распределены права по составлению отдельных томов.
Особое место на заседании редколлегии заняло обсуждение о возможности включения в 8-томное Собр. соч. двух романов Шолом-Алейхема – «Потоп» и «Кровавая шутка». Все члены редколлегии высказались за целесообразность включения этих двух романов в Собр. соч. Редакции было поручено отрецензировать эти романы. В феврале 1967 г. роман «Потоп» был отрецензирован известным литературоведом Э. Фальковичем[1251]. Автор рецензии рекомендует включить роман в Собр. соч. Затем была заказана вторая рецензия на этот же роман кандидату филологических наук Е. Лойцкеру, который также считает, что роман следует включить в новое издание[1252].
Поскольку единственный экземпляр романа «Кровавая шутка» на еврейском языке находится в библиотеке им. Ленина, а издательский абонемент на получение из библиотеки книг долгое время был закрыт, редакция поручила М. Бахрех[1253] (известной переводчице) ознакомиться с произведением в стенах библиотеки и дать нам на него свое заключение[1254].
Рецензия Бахрех на роман «Кровавая шутка» находится в деле. Автор рецензии настоятельно рекомендует включить роман в Собр. соч.
В деле также находится отрывок из статьи М. Бажана «Слово светлой веры в человека», опубликованной в журнале «Дружба народов», № 5 за 1966 г. Поскольку статья касается романов «Потоп» и «Кровавая шутка», считаю необходимым полностью привести этот отрывок.
Роман «Потоп», где главными действующими лицами являются революционеры – русские, украинские, евреи – Березняк, Романенко, Башевич и другие, – весь пронизан напряжением революционных лет.
«Дружба народов», № 5, 1966, стр. 249
О «Кровавой шутке»
В Киеве в 1913 г. начинается позорный процесс Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве мальчика. Убила его еще в 1911 году шайка уголовных преступников. Весь мир был возмущен, особенно сознательные массы русского, украинского, польского народов. Лучшие люди русской литературы вслед за М. Горьким и В. Короленко подняли голос гневного протеста… Шолом-Алейхем напряженно следил за длительным ходом следствия и процесса. Царские холуи вынуждены были оправдать Бейлиса, но тщетны были старания вытравить из людской памяти это дело, заклеймившее несмываемым позором всю клику погромщиков.
Использовав материалы процесса, Шолом-Алейхем написал роман «Кровавая шутка» (1912–1913). Несколько искусственное построение сюжета, усложненная фабула все же не мешает уяснению основной идеи произведения: антисемитизм стремятся навязать русскому, украинскому и другим народам правящие круги царской России, самому же народу, его интеллигенции антисемитизм чужд и враждебен. Благородное интернациональное сознание писателя, непоколебимая вера в народ побудила его в ту же пору разжигания национальной вражды выступить против националистической демагогии и провокации.
«Дружба народов», № 5, стр. 250
Вступительную статью к Собр. соч. Шолом-Алейхема первоначально согласился написать И. Эренбург. Однако смерть писателя прервала его работу, и статья была заказана М. Бажану, который и представил ее в редакцию в конце 1968 г. Статья интересна, глубока и всеобъемлюща.
На заседании редколлегии было решено также снабдить каждый том не только примечаниями, как это имело место в 6-томном Собр. соч., но и развернутой историко-литературной справкой, касающейся включенных в том произведений.
Конкретно о каждом томе.
В первый том Собр. соч. Шолом-Алейхема включены ранние произведения писателя: романы «Сендер Бланк и его семейка», «Стемпеню» и «Иоселе-соловей», повести и рассказы «Выборы», «На Бердичевской улице», «С дороги», «Тайбеле», «Высший и низший», «Надежда» и др. Романы помещаются в имеющихся переводах, опубликованных в первом издании Собр. соч. Шолом-Алейхема. Повести и рассказы впервые переведены на русский язык. Все новые переводы тщательно сверены М. Беленьким с подлинником.
Среди ранних художественных опытов Шолом-Алейхема были произведения, написанные им на языке иврит. Из древнееврейских новелл в первый том включена небольшая по объему повесть «Шимеле». В том вошли и произведения, написанные писателем на русском языке: «Мечтатели» и «Типы малой биржи». Они даны в том виде, в котором появились в свет при жизни автора. Впервые вошли в том и ранние стихи Шолом-Алейхема. Все они пронизаны социальными мотивами: горечью и болью за человека, страдающего от самодержавного гнета, глубокой верой в победу социальной справедливости.
Заключает том развернутая историко-литературная справка и примечания (М. Беленький).
При составлении второго тома были учтены пожелания читателей встретиться с произведениями Шолом-Алейхема, не вошедшими по разным причинам в русское шеститомное издание. Так, например, пополнены письма повести «Менахем-Мендл», впервые переведенные на русский язык А. Беловым[1255] и опубликованные в «Огоньке», 1964 г., и в «Неве», 1965 г.[1256] Кое-что переведено заново. В том включены: «Менахем-Мендл», «Тевье-молочник», «Монологи». Заключает том также ист. – лит. справка и примечания (Е. Лойцкер).
В третий том Собр. соч. Шолом-Алейхема включены новеллы и рассказы, объединенные в два цикла: «Неунывающие» и «Касриловка».
В шеститомник не вошли 14 миниатюр под общим названием «Отмирающие типы» из цикла «Неунывающие» и повесть «„Летние“ романы» и новелла «С новым годом» из цикла «Касриловка». В данный же том включены все произведения этих циклов. В конце тома – ист. – лит. справка и примечания (М. Беленький).
В четвертый том включены «Железнодорожные рассказы», «Рассказы для детей» и «Рассказы, не вошедшие в циклы». Все эти произведения входили в 5-й том шеститомного Собр. соч. Примечания – А. Фрумкина.
Во всех четырех томах соблюдена единая транскрипция имен, единое научное написание традиционных книг и произведений.
В заключение хочу сказать, что поскольку сейчас для нашего издательства вновь открыт абонемент Библиотеки им. Ленина, в самое ближайшее время редакция получит русский перевод романа «Кровавая шутка», который будет представлен для прочтения в главную редакцию[1257].
25/XI – 69 г.
Редактор Г. Фальк[1258]
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4002. Л. 49–53. Машинопись с авторской правкой. Подпись – автограф.
№ 6.10Служебная записка от редакции литератур народов СССР в бухгалтерию
27. V.70 г.
В бухгалтерию издательства «Художественная литература»
В связи с принятым решением издавать не 8-томное Собр. сочинений Шолом-Алейхема, а 6-томное, просим считать бывший 2-й том – ныне 4-м, бывший 4-й – ныне 3-м, бывший 3-й – ныне 2-м.
Зав. редакцией литератур народов СССР (Л. Лебедева)
Редактор (Г. Фальк)
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 4002. Л. 48. Машинопись. Копия. Дата проставлена от руки.
Об авторах