арных» обществах, настолько совершенны, что уже неспособны к изменениям – ни себя, ни других. Главный герой повести «Хищные вещи века» понимает, что обитателей «Страны дураков» сводит с ума не злоумышленник, а сама система вещей, которая действует как нейростимулятор и уводит всех в иллюзорные миры. Но в иллюзорные миры отправились («полеты во сне и наяву») и граждане Советского Союза! Свою воображаемую «Страну дураков» братья Стругацкие, скорее всего, придумывали под впечатлением от западной хроники: беснующиеся на рок-концертах толпы фанатов, конвульсивные психоделические танцы, выступления религиозных сектантов, а также неофашистские марши в сочетании с хрониками Вьетнамской войны. Все это, мелко порубленное в одном смонтированном киноклипе, до сих пор кажется самым настоящим безумием с точки зрения «прогрессора» как человека, воспитанного в традициях культуры Просвещения.
В 1989 году вышел фильм «Трудно быть богом» немецкого режиссера Петера Фляйшмана. Это было модное тогда совместное предприятие четырех киностудий – СССР, ФРГ, Франции и Швейцарии. Однако гора породила мышь. Создатели, возможно, не договорились о жанре и в попытке составить конкуренцию «Звездным войнам» Джорджа Лукаса не сохранили равновесия между боевиком и философской притчей. В финале сотрудники Института экспериментальной истории через мониторы смотрят на жителей средневекового Арканаса и делятся мыслями: «“Важно понять, сможем ли мы управлять процессами развития и в какой мере прошлое довлеет над нами”. – “Не исключено, что и мы способны скатиться в пучину мрака, иррациональности и варварства”». Мы часто взираем на прошлое из будущего с ложным чувством превосходства, потому что знаем о том, что будет дальше. Знаем, что будут 1990-е годы: натуральный обмен, бандитские группировки, организованные по территориальному принципу, религиозные фанатики – настоящий Арканас! А теперь представьте в роли прогрессоров позднесоветских людей, которым еще предстоит шагнуть в новое десятилетие и новейшую историю.
В романе и фильме пришельцы колеблются между созерцанием и действием. Они хотят помочь бедным арканасцам и не считают себя вправе вмешиваться «в естественный ход истории». Здесь есть два интересных аспекта. Во-первых, модель, предложенная Стругацкими, по сути своей колониальная: будущее и прошлое противопоставлены друг другу, как метрополия и колония, цивилизация и дикость, элита и безликая масса. Хотя прогрессоры эксплуатируют Арканас только в качестве объекта наблюдения, поскольку они – как будто коммунисты. Во-вторых, размышляя о «естественном ходе истории», братья Стругацкие интерпретируют историю как природу. Еще Ролан Барт в сборнике «Мифологии» писал, что такие подмены свойственны буржуазному мифу, когда он пытается преподнести идеи свободного рынка или свободной конкуренции как адекватные биологическим потребностям человека. Вместе с тем прогрессоры часто испытывают чувство брезгливости, пребывая в Арканасе: им неприятны грязь, резкие запахи, а также сексуальная раскованность. В фильме «Трудно быть богом» исследователи все так же через монитор наблюдают сексуальную сцену с чувством отвращения – как если бы советские люди впервые увидели порнографический фильм. Получается следующая противоречивая модель: культура вытесняет природу, которая превращается в историю.
Идею о «естественном ходе» можно найти и в других фантастических фильмах, например в «Подземелье ведьм» (1988, реж. Юрий Мороз). В нем космические путешественники прилетают на далекую планету и обнаруживают там следы деятельности прогрессоров, которые, по выражению одного из героев, «гнали эволюцию». В процессе эксперимента все эпохи перемешались, и планете угрожает гибель. «Гнать эволюцию» – это нечто среднее между «гнать самогон» (актуально для антиалкогольной кампании Михаила Горбачёва) и «загонять клячу истории» (по выражению Владимира Маяковского).
К началу 1990-х годов мысль о том, что Октябрьская революция нарушила естественный ход истории, а коммунизм противоречил человеческой природе, уже превратилась в штамп. Противопоставление деструктивной «революции» и последовательной «эволюции» до сих пор встречается в политической риторике. Популярнейший фильм «Собачье сердце» 1988 года также сработал на эту идею. Конечно, никакого «естественного хода» у человеческой истории не существует, поскольку люди создают культуру, преодолевая силу природы. В этом легко убедиться, если подумать о том, насколько подавлены некоторые инстинкты у современного человека – например, инстинкт размножения, который сейчас уже путают с «целью жизни». Сексуальные отношения, перенесенные в сферу культуры, теряют свою природу и постепенно угасают, превращаются в подобие гимнастики или танца.
В фильме «Кин-дза-дза!» (1986, реж. Георгий Данелия) показана планета Плюк, где природа полностью уничтожена цивилизацией, которая скатывается в архаику. Искусство плюкан – музыка, танцы, демонстрации мод – крайне примитивно, а язык редуцирован до междометий. Это не первый фильм, в котором режиссер критикует современную культуру, однозначно массовую, поскольку элитарная попросту отсутствует. Антиутопия «Кин-дза-дза!» задумана как пародия на фильмы в жанре научной фантастики, причем в качестве модели мироустройства Георгий Данелия выбирает уже отработанные в своем творчестве отношения центра и периферии, города и деревни, поэтому вселенная представляется большой деревней, и никакие новые открытия и достижения неспособны изменить ее уклад. Зрители второй половины 1980-х годов считывали в этом фильме аллюзии на Советский Союз, в котором высокие технологии могли сочетаться с примитивными способами производства, а крупные промышленные города контрастировали с патриархальными окраинами. После распада СССР картина «Кин-дза-дза!» приобрела статус пророческой: представленная в ней абсурдная история вдруг начала узнаваться в реалиях, по мере того как постсоветская Россия превращалась в периферию глобального капитализма, а ее жители, в массе своей люмпенизированные, уже легко могли сравнить себя с мелочно-расчетливыми плюканами. Исторический эксперимент завершился, потому что «трудно быть богом» и гораздо легче в него поверить. Финальная песня из кинофильма «Приключения Электроника» (1979), где есть призыв «своими руками судьбу свою делай», сменилась мольбой-заклинанием из кинофильма «Гостья из будущего» (1985): «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко!».
В екатеринбургском «Ельцин-центре» есть зал Свободы. Зритель проходит вдоль колонн к большому панно Эрика Булатова – ныне одного из самых известных и дорогих российских художников. Композиция «Свобода» – это вариант композиций, придуманных Булатовым еще в 1970-е годы, когда он официально работал иллюстратором детских книг, а в сообществе московских нонконформистов писал картины, включающие в себя текстовые фрагменты. Монументальное панно размером со стену, помещенное в пространство грандиозного мемориального музея, производит такое впечатление, словно искусство нонконформизма в современной России приобрело статус нового официоза. В принципе, этого не случилось, хотя некоторые представители российской бизнес-элиты вложились в собрания нонконформистов и через них продемонстрировали свою антисоветскую позицию.
Кадр из фильма «Кин-дза-дза!», реж. Г. Данелия. © Киноконцерн «Мосфильм», 1986 г.
На картине Эрика Булатова слово «Свобода» треугольником врезается в синее облачное небо, как стрелка – указатель направления. Яркие небеса с облаками художник чаще всего писал по цветным фотографиям, и они выглядят скорее условными, чем натурными. Небо в данном случае – визуальная метафора к слову «свобода», которое вторгается в изобразительное поле и сходит на нет, сужаясь в резкой перспективе. Надо сказать, что восприятие работ Булатова часто зависит от размеров и контекста, в который они попадают. В контексте зала Свободы, где заветное слово ритмично повторяется несколько раз на огромных мониторах, вставленных прямо в колонны, картина-панно завершает этот марш пяти «свобод»: «мысли и слова», «собраний и объединений», «совести и вероисповедания», «передвижения» и «предпринимательства».
Показательно, что нет «свободы личности», но есть производные от нее. В финале экспозиции «Ельцин-центра» личность первого президента России исчезает и заменяется словом. Здесь уместно вспомнить лозунг предвыборной кампании 1996 года: «Россия! Ельцин! Свобода!». Тогда для всех было уже очевидно, что, вступая в эту гонку, Борис Николаевич находился на стадии деградации личности.
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть свобода
Это стихотворение Всеволода Некрасова, поэта-конкретиста и ближайшего друга Эрика Булатова, написано еще в 1964 году. С помощью монотонных повторов Некрасов пытается оторвать слово от значения и тем самым прийти к реальной свободе, ограниченной словом. А Эрик Булатов в интервью для «Ельцин-центра» объяснил свое панно следующим образом: «Само небо – для меня символ свободы, пространство, которое находится за пределами социального»[124].
Это очень распространенная позиция среди советских художников 1960-1970-х годов, и не только нонконформистов. Однако свободы не существует без социальных отношений. Вернее, такая свобода возможна в системе, которая допускает подобное существование, как это было в СССР в эпоху застоя: тогда советские граждане обрели большое количество свободного времени, которое могли потратить на личные интересы. Граждане новой России таким временем не располагали, вынужденные бороться за выживание. В конце 1980-х годов Борис Ельцин получил массовую поддержку, когда в присутствии телекамер начал ездить на общественном транспорте и посещать районную поликлинику. Вполне допускаю, что ему как первому секретарю Московского горкома ЦК КПСС было стыдно пользоваться партийными привилегиями, но как президенту капиталистического государства – уже нет. И если идеологи перестройки любили порассуждать о «человеческом факторе», то российские чиновники говорили о «человеческом ресурсе». «Люди – вторая нефть», – заявил в 2009 году вице-премьер Сергей Иванов, подчеркивая значимость этого ресурса.