[2375]. На оккупированной территории СССР к маю 1943 г. до 370 тыс. человек также состояли в полиции[2376] (это была пиковая численность «полицаев»). Таким образом, если принять за основу численность вооруженных коллаборационистов из числа граждан СССР в 870 тыс. человек, то она составляла лишь около 1 % совокупной численности советских граждан, оказавшихся под оккупацией (84,85 млн человек), и оставшихся в живых советских военнопленных (1,84 млн человек)[2377], или 2,8 % от числа граждан СССР, призванных за годы войны в Красную армию (31 млн человек[2378]), и была меньше численности советских партизан (1 млн человек[2379]).
Таким образом, ни в коей мере нельзя говорить об «антисталинской революции», которая, по утверждению некоторых авторов, якобы развернулась в СССР[2380]. Количество вооруженных коллаборационистов из числа граждан СССР, даже если принять за основу максимальную из имеющихся оценок (1,5 млн военных коллаборационистов[2381] и 0,37 млн полицейских[2382]), составляло всего 6 % от числа граждан СССР, призванных за годы войны в Красную армию (31 млн человек), и было меньше численности советских партизан (2 млн человек[2383]).
Еще одним показательным моментом является проблема «невозвращенцев» — советских граждан, которые во время войны оказались в Западной Европе и после окончания войны не вернулись в СССР. К маю 1946 г. в странах было учтено до 300 тыс. советских граждан, отказавшихся вернуться на Родину. Как отметил начальник Управления уполномоченного СМ СССР по делам репатриации генерал-полковник Ф. И. Голиков, «основной причиной отказа от возвращения на Родину является боязнь ответственности перед Советским государством за пребывание в плену или на работе на территории стран Западной Европы в дни Отечественной войны». С целью профилактики «невозвращения» Ф. И. Голиков предлагал «организовать сбор и отправку писем от проживающих в Советском Союзе родственников» к потенциальным «невозвращенцам»[2384].
Старший редактор Совинформбюро М. Н. Долгополов, который в 1945 г. побывал в западных зонах Германии, в докладной записке на имя замнаркома иностранных дел С. Л. Лозовского сообщил об одной из своих встреч в Мюнхене: «На одной из улиц к нам подошел смуглый, восточного вида человек, который, узнав „своих“, решил с нами потолковать. На наш вопрос, кто он и что здесь делает, неизвестный ответил: „Я азербайджанец, попал в плен к немцам в самом начале войны. Таких, как я, здесь очень много. Я не служил ни в СС, ни у Власова. Работал санитаром… Очень хочу вернуться на родину, но боюсь репрессий. Все вернулись бы домой, но боятся, что их арестуют и вышлют“». «Невозвращенец» сообщил М. Н. Долгополову, что «все наши так говорят, и американцы тоже». Таким образом, «невозвращенству» способствовала пропаганда со стороны бывших союзников СССР. К 1946 г., по неполным данным, в Советский Союз было репатриировано 5 352 963 человека, но 1 457 604 человека продолжали оставаться за границей — из них 522 581 человек был «задержан союзными и другими иностранными государствами». Советские органы отмечали «стремление союзного командования скрыть… значительное количество освобожденных граждан СССР, превратив их после соответствующей обработки в „отказчиков“»[2385].
Закономерным образом «невозвращенцы» преобладали среди перемещенных лиц из числа представителей населения западных территорий Советского Союза: из оставшегося к 1 января 1952 г. на Западе 451 561 гражданина СССР 50 % составляли представители народов Прибалтики, 32 % — украинцы, 2,2 % — белорусы[2386]. Кроме того, по оценкам прибалтийских исследователей, в период с лета 1944 г. до начала 1945 г. из республик Прибалтики бежали в Швецию, Финляндию и другие страны минимум 250 тыс. человек[2387]. В Финляндии оказались в том числе 60 тыс. беженцев — ингерманландцев из Ленинградской области[2388]. После войны государственные органы Латвийской и Эстонской ССР вели пропаганду среди «невозвращенцев» соответствующих национальностей, направленную на убеждение их вернуться в СССР[2389].
Говоря об итогах политики Советского Союза в военный период, следует сделать вывод, что этот трагический этап в жизни нашей страны в целом характеризовался улучшением национальных отношений в СССР, значительным сближением народов Советского Союза[2390]. Война показала реальность сплочения всех этносов страны в единую политическую нацию. В годы самых тяжелых испытаний — особенно на фронте, в действующей армии — народы СССР не разбежались по своим «национальным углам», а были едиными, как никогда ранее и, наверное, никогда позже. Советские люди — жители основной территории страны — в подавляющем большинстве с первых и до последних дней войны выражали решимость принять активное участие в борьбе с фашистским агрессором[2391], включая даже те группы населения, которые могли таить обиду на советскую власть, — например, казачество[2392]. Об этом говорит и тот факт, что большинство советских перемещенных лиц боялось не того, что после окончания войны им не разрешат остаться на Западе, а того, что им не разрешат вернуться в Советский Союз[2393].
В достижении Победы в войне и сплочения советских людей решающую роль сыграла политика руководства СССР, которая базировалась на национально-патриотических — и при этом здоровых, недискриминационных основах. Придание русскому народу первенства и пропаганда героических страниц истории дореволюционной России не имели националистического, шовинистического характера. «Великодержавие» было предложено «в дар» всем народам СССР как общее национальное достояние новой советской нации, сплотившейся на основе русской истории, языка и культуры.
Несмотря на тяготы военного времени, людские и материальные потери, жестокость оккупации, репрессии в отношении целых этносов, Великая Отечественная война в целом оздоровила моральный климат в стране, подорванный репрессиями конца 1930-х гг., показала истинные качества каждого человека и породила у граждан СССР надежды на лучшее будущее. Однако после войны надежды на позитивные перемены в советском обществе были разрушены[2394]. В послевоенные годы в стране произошло новое «закручивание гаек».
Заключение
Итак, в предвоенный период советская национальная политика, построенная на «великодержавны», «советском партиотизме» и «дружбе народов», привела к тому, что в СССР начала складываться единая политическая нация. В годы Великой Отечественной войны реальность воплощения идеи советской нации была доказана на практике. Война, при ее жестокости и трагизме, объединила разные этносы СССР перед лицом общего врага. К концу войны единение народов Советского Союза, возможно, достигло пиковой отметки за весь период существования страны. Власть имела все возможности для грамотного использования этой ситуации, чтобы после войны завершить сплочение советской политической нации. Тем не менее сделать это не удалось. Слабая национальная политика послевоенного времени, этнические конфликты, распад Советского Союза и постепенное отдаление народов бывшего СССР друг от друга поставили точку в этом эксперименте.
Что же помешало успешной реализации идеи создания советской политической нации?
Во-первых, ошибки, связанные с форсированной реализацией в СССР построения социализма. Эти ошибки привели к расколу народа на политической почве, который начался после Октябрьской революции, достиг пика в годы Гражданской войны, усилился в результате кампаний по коллективизации и агрессивной борьбе с религией, а также в годы массовых репрессий. Характерно, что в период Великой Отечественной войны в СССР было отмечено падение авторитета коммунистической идеологии. Для многих людей стало очевидным, что войну «выиграл» национальный патриотизм, а не коммунизм. Тем не менее в случае исправления властями ошибок, допущенных в 1920-х и 1930-х гг., коммунистические идеи, очищенные от тоталитарной, репрессивной политики, могли бы стать связующим фактором для народов СССР. Советский Союз был первой страной в мире, взявшей коммунистическую идеологию в качестве государственной, и с начала 1920-х гг. она уже «засела» в сознании советского населения — особенно молодежи — как «своя» идеология, что могло благотворно повлиять на единение народов СССР. Однако допущенные властями ошибки исправлены не были.
Пропаганда «русского базиса» в советской политической нации требовала очень тонкого подхода в условиях, когда русские — государствообразующий народ — составляли чуть больше половины (58 %) населения СССР (и это без западных территорий, присоединенных в 1939–1940 гг.). Если бы сохранялось политическое единство русской нации в ее дореволюционном понимании (великороссы, малороссы и белорусы), то она составляла бы подавляющее большинство населения (78 %), что существенно упростило бы задачу. Однако советская власть сама сознательно разрушила это единство. Поэтому властям было трудно найти баланс — и избежать «излишнего» возвеличивания русского народа, чтобы не провоцировать «великодержавный шовинизм» и предотвращать отторжение «русского базиса» (местный национализм).