[1338], что означало их «закрепление» на новом месте жительства без права выезда, необходимость регулярно отмечаться в органах НКВД и ряд других правовых ограничений. Депортация народов была незаконным наказанием, примененным без суда и следствия, без выяснения вины каждого человека в совершении какого-либо преступления и в основном только лишь по причине принадлежности человека к определенной национальности.
В первый период жизни на спецпоселении положение депортированных людей было крайне тяжелым. Все недвижимое имущество, скот и значительная часть движимого имущества у них были изъяты государством при депортации. Жилье, в котором разместили спецпоселенцев на новых местах, часто не отвечало нормальным условиям. Многие из них были вселены в дома местных жителей в порядке «уплотнения». Как правило, каждой семье спецпоселенцев предоставлялась отдельная комната, однако далеко не всегда — так, в Казалинском районе Кзыл-Ординской области (колхоз имени Кагановича) «все спецпоселенцы были размещены в трех полуразваленных землянках»[1339]. Отметим, что в родных местах многие депортированные люди жили в собственных домах или квартирах.
Тяжелой была ситуация в сфере здравоохранения. Так, в 1940 г. в Казахстане многие спецпоселенцы «находились в антисанитарных условиях… часто заболевали», при этом медпомощь им не оказывалась. У размещенных в 1944 г. в Киргизии спецпоселенцев «наблюдались массовые заболевания малярией и желудочными заболеваниями». Оказание им медико-санитарной помощи было признано неудовлетворительным. Иногда в течение многих дней спецпереселенцам не выдавалось совершенно никаких продуктов. Сами они эти продукты в первое время получить или купить не могли, ввиду отсутствия работы, денег и карточек. Все это привело к резкому росту смертности среди репрессированных народов: в 1944–1946 гг. погибло 23,7 % чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев, 19,6 % крымских татар, греков, болгар и армян, 17,4 % калмыков[1340].
Аналогичным образом в первое время после депортации обстояла ситуация в сфере обучения детей спецпереселенцев. Например, в Тюменской области из 2019 детей калмыков к концу 1944 г. были охвачены школьным обучением только 219 человек (10,8 %). У большинства детей отсутствовали одежда и обувь. Отмечалось пренебрежительное отношение руководящих работников городских и районных отделов народного образования к обучению детей спецпоселенцев в школах[1341].
Слабой была политическая работа среди спецпереселенцев. Органы НКВД отмечали, что, например, калмыки «газет… не читают, что делается на фронтах, в стране, в области… не знают и питаются различными слухами, подчас исходящими от враждебных элементов». Не знали спецпоселенцы и свое правовое положение[1342].
Действительно, вначале отношение к депортированным людям было во многих местах бездушным и враждебным. В 1940 г. в Казахстане «со стороны ряда руководящих работников колхозов и совхозов имели место грубости, угрозы, а иногда и избиения спецпереселенцев». Директор Пресновского совхоза (Северо-Казахстанская область) Л. заявлял: «Все, что есть хуже в совхозе, даем полякам, и все им в последнюю очередь. Они враги, и пусть как хотят, так и устраиваются». За счет беззащитных спецпоселенцев некоторые «местные кадры» вымещали своих садистские и аморальные наклонности. Так, председатель колхоза «Новый быт» (Кокчетавская область) Д. «умышленно распространял слухи о воровстве, производимом якобы спецпоселенцами», при этом «сам, напиваясь пьяным, с группой приближенных к нему лиц, врывался в квартиры спецпоселенцев, производил обыски и избивал последних»[1343]. Некоторые председатели райсоветов и начальники органов НКВД выражали свое нежелание вообще принимать спецпоселенцев[1344], несмотря на указания из Москвы.
Виной этому была политическая обработка местных жителей — людям внушали, что к ним привезли «врагов народа» и бандитов. Так, секретарь Чулымского райкома ВКП(б) (Новосибирская область) Б. в октябре 1944 г. приказал: «Гоните калмыков к черту подальше от колхозов». Уполномоченный этого же райкома М. на общем собрании коммунистов в Филимоновском сельсовете заявил: «Калмыки — это враги народа, поэтому проявлять о них заботу и оказывать им помощь не следует». Такие же идеи оглашал первый секретарь Убинского райкома ВКП(б)К. Уполномоченный Ореховского райисполкома Костромской области Ш. называл спецпоселенцев «изменниками родины» и заявлял, что «если они все подохнут, то от этого будет только хорошо»[1345]. Такие установки со стороны партийных и советских руководителей вызывали ненависть местных жителей к спецпоселенцам. «Простые люди» верили в то, что «без причины не выселят с родных мест и не сошлют в чужие края целые народы — раз так, значит, они действительно совершили преступление»[1346]. Некоторые местные жители так и говорили: «Правительство правильно решило, что из окраин выслало вглубь страны враждебных нам людей. Многие из них в годы Отечественной войны наших русских воинов из-за угла убивали»[1347].
В нагнетании враждебности по отношению к спецпоселенцам власти явно «перестарались», и органы НКВД это быстро поняли, начав сигнализировать об этом в Москву. Из центра приходили указания «исправить ситуацию». Однако некоторые чиновники на местах сопротивлялись — так, когда работник райотдела НКВД поставил перед первым секретарем Убинского райкома ВКП(б) К. вопрос «о необходимости принятия мер к улучшению жилищно-бытовых условий калмыков», то К. «заявил, что работники НКВД защищают врагов народа калмыков и о таких работниках следует обсудить вопрос на бюро райкома ВКП(б)»[1348].
Незаконное наказание, насильственное выселение из родных мест, враждебное отношение и тяжелейшие социально-бытовые условия, в которых оказались депортированные с исконных мест проживания люди, закономерным образом стали основными причинами категорического неприятия ими факта депортации. Наиболее распространенной и вполне закономерной реакцией были возмущение и обида на допущенную в отношении целых народов несправедливость. Спецпоселенка X. писала своим знакомым в Крым: «Я выслана и, спрашивается, за что? За то лишь, что мои предки — греки. Ведь это невыносимо — быть 27 лет в русском подданстве, работать на благо народа и вдруг…» Гречанка Д. писала: «За 2,5 года оккупации мы не имели никакой связи с немцами — ни папа, ни я, ни мама у немцев не работали… Как я их презирала и как я ждала своих родненьких, а теперь такое презрение. Не было бы обидно, если б заслужили». Спецпоселенцы-чеченцы в Луговском районе Джамбульской области выказывались: «Лучше бы Советская власть расстреляла нас на месте, чем издеваться над нами»[1349]. Некоторые спецпоселенцы проявляли в вопросе оценки депортации народов «государственное мышление» — так, член ВКП(б) немец Ш., проживавший в колхозе имени Фрунзе (Восточно-Казахстанская область), считал, что «этим переселением дали пищу Геббельсу, он прокричит на весь мир об издевательствах над немцами»[1350]. Действительно, А. Гитлер был разъярен, когда узнал о депортации советских немцев и об упразднении немецкой автономии в Поволжье, и обещал за это отомстить[1351].
Некоторые спецпоселенцы пытались обращаться к государству за восстановлением справедливости или с просьбой хотя бы разъяснить их права. В апреле 1944 г. группа в составе 40 спецпоселенцев-чеченцев подала заявление председателю Кировского райисполкома (Фрунзенская область): «Наш народ погибает [от голода]… Если Государство не окажет помощи, то мы уже пропащий народ, или нам дайте помощь, или отвезите назад, если не сделаете помощи, прошу всех вместе с семьями нас расстрелять». 20 июля 1944 г. группа из 17 спецпоселенцев-армян, депортированных из Крыма в Башкирию, направила обращение первому секретарю ЦК КП(б) Армении Г. А. Арутюняну: «Мы совершенно не подготовлены к суровой зиме, у нас нет соответствующей одежды, обуви и т. д… Наше положение безвыходное… Причина выселения и всех наших страданий нам неизвестна»[1352].
25 сентября 1946 г. спецпоселенец, член ВКП(б), фронтовик Д. (по национальности — карачаевец) писал члену политбюро ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову, что «среди… переселенцев очень большое количество людей, которые ни в чем не виновны… Попали туда семьи замученных немцами коммунистов, семьи погибших на фронте, семьи военнослужащих и ряд других, и вот эти люди сплошь и рядом спрашивают, когда их отделят от семей полицаев и старост и когда их перестанут называть бандитами». Д. отметил, что его знакомый Б. — спецпоселенец-карачаевец, по профессии учитель — был в Красной армии с 1940 г., затем прошел всю Великую Отечественную войну и был демобилизован из армии в мае 1946 г., откуда сразу был направлен в места спецпоселения. После прибытия он пошел в РОНО, где ему сказали, что так как он карачаевец, то для него «учителем работы нет». Б. высказался: «Мне обидно, не знаю, за что я воевал»[1353].
Смерть И. В. Сталина дала спецпоселенцам повод надеяться на улучшение ситуации. В мае 1953 г. неизвестный спецпоселенец, подписавшийся как «Молдаванин», отправил письмо на имя Л. П. Берии: «Как пишут газеты, комиссия, назначенная Вами, обнаружила в б[ывшем] МГБ беззакония. Тов. Министр, дайте приказ, чтобы была тщательно проверена деятельность МГБ Молдавской ССР, и, думаем, будет польза. Вы увидите, как министр МГБ [И. Л.] Мордовец в 1949 г. выслал в Сибирь на вечное поселение лиц, сосланных и