[1892]. (При этом наличие «диверсантов и шпионов» не подтверждалось никакими фактами.) Подобная установка стала одной из основ государственной политики по отношению к советским немцам. Например, в директивном письме ЦК КП(б) Казахстана от 4 октября 1941 г. говорилось: «Гестапо пытается широко использовать для диверсионной работы немцев, проживающих в СССР»[1893]. Отметим также особенность терминологии — советские немцы назывались не гражданами страны, а только лишь «проживающими» в ней.
Выселение этнических немцев производилось в уже существующие колхозы группами хозяйств, что, очевидно, преследовало цель распыления советских немцев среди других народов. 5 сентября 1941 г. было принято постановление политбюро ЦК ВКП(б) «Об административном устройстве территории бывшей Республики Немцев Поволжья», которая была поделена между Саратовской и Сталинградской областями[1894]. 8 сентября 1941 г. вышло распоряжение об «изъятии» немцев из Красной армии, на основании которого в 1942–1945 гг. была проведена демобилизация военнослужащих немецкой национальности (всего 33 516 человека)[1895].
В течение сентября и октября 1941 г. были приняты решения о депортации немцев из Москвы, Московской, Воронежской, Ростовской, Тульской, Запорожской, Сталинской, Ворошиловградской областей, Краснодарского и Орджоникидзевского краев, Кабардино-Балкарской, Северо-Осетинской, Дагестанской и Чечено-Ингушской АССР, Грузинской, Азербайджанской и Армянской ССР в отдаленные регионы страны[1896]. Были отмечены и локальные депортации — например, в декабре 1941 г. «в целях изоляции антисоветски настроенного немецкого населения… проживающего вблизи… шахт и промышленных предприятий», были переселены две немецкие сельхозартели из Тельманского района Карагандинской области в Ворошиловский район этого же региона[1897].
Всего за годы Великой Отечественной войны было насильственным образом переселено 949 829 советских немцев[1898]. Депортированные немцы получили статус спецпереселенцев, согласно которому они были обязаны строго соблюдать установленный для них режим и подчиняться распоряжениям спецкомендатуры НКВД, не имели права без разрешения органов отлучаться за пределы района расселения (самовольная отлучка рассматривалась как побег и влекла уголовную ответственность)[1899].
Находясь на спецпоселении, советские немцы подверглись вторичным репрессиям — принудительной отправке в так называемую трудармию, условия в которой практически не отличались от лагерных. В нее были мобилизованы советские немцы мужского пола в возрасте от 15 до 55 лет, годные к физическому труду, и женщины в возрасте от 16 до 45 лет, кроме беременных и имевших детей в возрасте до 3 лет[1900]. По некоторым данным, в конце войны выдвигалась, но не была осуществлена инициатива о создании подобной «трудармии» из немцев Германии в возрасте от 17 до 45 лет, годных к физическому труду[1901].
Кроме репрессий, удар по немецкому этносу нанесла советская пропаганда. Антигерманские мотивы, которые появились в закрытых пропагандистских материалах с осени 1940 г.[1902], с началом войны были многократно усилены. В июле 1941 г. ЦК ВКП(б) поставил задачу «воспитывать лютую ненависть к врагу»[1903], которым стали немцы — «захватчики», «разбойники», «насильники», «грабители», «изверги»[1904]. Выражалась уверенность, что достигнуть этой цели удастся при обращении к истории многовекового противоборства русских и немцев[1905]. И. В. Сталин в речи 6 ноября 1941 г. призвал «истребить всех немецких оккупантов до единого, пробравшихся на нашу Родину». Речь на параде 7 ноября 1941 г. он закончил словами «Смерть немецким оккупантам!»[1906]. По приказу
Главного политического управления РККА с 10 декабря 1941 г. лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был заменен на «Смерть немецким оккупантам!» на армейских печатных изданиях, с 20 декабря 1941 г. — на знаменах воинских частей[1907]. Характерно, что народы других стран, воевавших на стороне Германии (финны, румыны, итальянцы, венгры и др.), рассматривались в качестве «второстепенных оккупантов», к помощи которых нацисты прибегли с целью «разбавить» свою армию[1908].
Идеология ненависти по отношению к немцам распространялась средствами литературы и публицистики того периода: «Я призываю к ненависти!» (А. Толстой)[1909], «Убей его! / Если немца убил твой брат, / Если немца убил сосед, — / Это брат и сосед твой мстят, / А тебе оправданья нет» (К. Симонов)[1910]. На собраниях колхозников, проведенных в январе 1942 г. в Московской области, внушалось, что «немецкие фашисты — это звери, их нужно уничтожить всех», приводились факты того, как «немцы насиловали женщин, пытали детей, грабили мирное население»[1911]. Советские листовки утверждали: «Немец не человек, а зверь»; «Немцам недолго осталось жить. Красная армия всех их уничтожит, как бешеных собак». Лекции на тему «Русские писатели против немцев»[1912] имели своей целью подкрепить ненависть к немцам с помощью авторитета деятелей культуры разных эпох. В официальных выступлениях редко говорили, что войну против СССР развязала нацистская Германия, предпочитая фразу «На нас напали немцы»[1913]. Некоторые пропагандистские материалы указывали на поголовную виновность немецкого народа[1914]. Сентенции обратной направленности, когда утверждалось, что «война советского народа против фашистских захватчиков есть, вместе с тем, и война за лучшее будущее немецкого народа, за вновь обретенную честь, за свободную Германию»[1915], подвергались жесткой критике как «крупная политическая ошибка»[1916].
Пропаганда среди населения оккупированной территории СССР также была направлена на усиление ненависти по отношению к немцам как к вражеской нации: «Уничтожайте проклятых поработителей нашей родины — немцев! Добивайте их в лесу, на дороге, в сарае топором и дубиной, обрезом, колом!» Советскую женщину призывали помнить, что ее «немцы не считают за человека», что «немецкие захватчики — это дикие звери и насильники». Женщин призывали «беспощадно истреблять их, как истребляют бешеных собак», в том числе пассивными методами — сокрытием продовольствия и одежды: «Пусть они дохнут с голоду и гибнут от холода — туда им и дорога!» Листовка, обращенная к советским детям (ноябрь 1942 г.), гласила: «Много горя принес нам немец. Немец убил твоих товарищей, издевается над твоей матерью и отцом. Он погнал твоего старшего брата и сестру на страшную каторгу в Германию. Недавно немцы в Минске расстреляли 100 мальчиков и девочек в возрасте от 5 до 12 лет… Ты сам видишь — немец не человек, а зверь». Детей призывали верить в то, что «Красная армия освободит их от немцев» и что «немцам недолго осталось жить. Красная армия всех их уничтожит, как бешеных собак»[1917].
Советские листовки воспитывали ненависть к немцам — «собакам»[1918], «поганым тварям», которые «уже два года живут разбоем в русских деревнях», «вырывают у русских изо рта последний кусок хлеба, обрекая тем самым их на мучительную голодную смерть», «распоряжаются… землей», «гонят… на каторгу в Германию». Сельских учителей призывали «учить детей ненавидеть гитлеровских поработителей всеми силами души», разъяснять, что «немецкое иго хуже известного в истории татарского ига, что цель А. Гитлера — установить в нашей стране крепостной строй, заставить русских людей гнуть спину на немецких помещиков и капиталистов» (здесь использовалась понятная детям «советская» риторика). Многие советские пропагандистские материалы, направленные на население оккупированных территорий, в том числе широко распространявшийся листок «Вести с Советской Родины», вообще не содержали других национальных мотивов, кроме ненависти к немцам[1919].
Каждого жителя оккупированной территории СССР призывали: «Всеми доступными способами вреди немцам», «бей проклятого немца, бей всех немецких пособников, бей до полного уничтожения!». Такие призывы имели национальные особенности. Латышам материалы пропаганды сообщали о фактах нацистских зверств и грабежей, а также напоминали об «антигерманских традициях» латышского народа[1920]. 21 июля 1943 г. советское радио передало на латышском языке статью первого секретаря ЦК КП(б) Латвии Я. Э. Калнберзина о борьбе латышского народа против немцев[1921]. К. М. Озолинь, начальник оперативной группы ЦК КП(б) и СНК Латвии, отмечал, что латышские партизаны рассказывали местному населению «о немецкой оккупации в истории Латвии, о том, как немцы с нами обращались», то есть «зажигали ненавистью». Латышский ученый-историк Я. П. Крастынь разрабатывал материалы по теме «Борьба Латвии против немецких поработителей в XX в.»