[1950]. В ФРГ до сих пор есть деятели, преимущественно в среде праворадикальных и неонацистских сил, которые утверждают, что И. Г. Эренбург призывал «убивать всех немцев и насиловать немецких женщин». Представители таких кругов, в частности, выступают за переименование улицы в германском городе Росток, названной в честь И. Г. Эренбурга[1951].
Следует отметить, что вся советская пропаганда военного времени, а не только И. Г. Эренбург, использовала антинемецкую риторику, построенную на призыве «Убей!». Например, лозунг «Хочешь победы — убей немца!» был лейтмотивом выступления секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова на всесоюзном митинге молодежи 7 ноября 1942 г.[1952] На воспитание ненависти к немцам, которая оправдывалась как отмщение за их зверства на оккупированной территории, была нацелена публикация материалов об уничтожении нацистами мирного населения оккупированных советских областей[1953] и о «массовом насильственном уводе в немецко-фашистское рабство мирных советских граждан»[1954]. Согласно директиве Главного политуправления Красной армии, в апреле и мае 1943 г. в войсках были проведены «митинги о зверствах гитлеровских оккупантов» и аналогичные выставки. На этих митингах советские воины давали клятву «мстить». Пропаганда среди населения оккупированной территории СССР также была направлена на усиление ненависти по отношению к немцам: «Разве вы забыли, что немцы всегда были злейшими врагами нашего смелого и свободолюбивого народа?», «Эстонец, если ты хочешь жить — то ты должен убить немца!». Неприязнь к немцам и всему немецкому выразилась в переименовании ряда населенных пунктов с «немецкими» названиями (Шлиссельбург, Петергоф и Дудергоф в Ленинградской области[1955], а также многие города и села на территории бывшей АССРНП).
Ненависть к германским оккупантам вплоть до призыва «мстить» и «убивать», безусловно, была обоснованной после того, что они совершили на территории нашей страны. Если в начале войны нужно было только «дискредитировать, принизить немецкого солдата, который, как покоритель Европы, казался многим непобедимым»[1956], то затем ситуация изменилась. Советская пропаганда была перестроена с классовых на национальные рельсы, основываясь на принципе, что в условиях войны «советские люди не могут разделять немцев на классовые группы», так как «немец, выступающий на поле боя с оружием в руках, является смертным врагом, и его надо уничтожать во имя будущего своей Родины»[1957]. Максимализм призыва «Убей немца!» был обоснован целью победить врага любой ценой[1958]. На фронте ненависть к врагу являлась важнейшим условием боеспособности наших войск, мощной мотивацией их готовности к самопожертвованию, к битве не на жизнь, а на смерть[1959]. Без такой ненависти невозможно было сражаться и победить.
Однако в конце войны нагнетание ненависти и мстительности по отношению к вражеской нации становилось нецелесообразным, поскольку могло привести к усилению сопротивления наступающим советским войскам. К тому же у руководства СССР впереди была перспектива взаимодействия с немецким народом в Германии после войны. Поэтому важно было сохранить взвешенный и гуманный подход к немецкой нации с целью более гладкого вхождения восточной части Германии в советскую сферу влияния, для чего были приняты меры по охлаждению пыла антинемецкой пропаганды и переводу ее с национальных на классовые рельсы[1960]. В речи 6 ноября 1944 г. Сталин подчеркнул, что «советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому, что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и страдания»[1961]. Еще ранее, на съезде Союза советских писателей, состоявшемся в феврале 1944 г., выступающие говорили о чрезмерном изобилии публикаций на темы «Герцен о немцах», «Белинский о немцах», «Толстой о немцах» и т. п. Был сделан вывод, что «эти статьи в свое время были своевременно написаны и сыграли свою роль, но нельзя же в течение двух с лишним лет писать об этом». Известный писатель К. Чуковский подчеркнул, что все советские детские книги, изданные во время войны, необоснованно изображают немцев «простофилями, дураками, недотепами»[1962].
Особенно ярко изменение политики по отношению к немецкой нации проявилось в «осаждении» И. Г. Оренбурга. В опубликованной 11 апреля 1945 г. статье «Хватит!» он написал о том, что «Германии нет: есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности», а также фактически призвал к поголовной ответственности всех немцев за преступления нацистского режима[1963]. В ответ 14 апреля 1945 г. начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров опубликовал статью с красноречивым названием «Товарищ Эренбург упрощает», в которой подверг жесткой критике тезисы И. Г. Эренбурга о том, что «все немцы одинаковы», «все они в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев» и «все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики». Г. Ф. Александров подчеркнул, что «Красная армия… никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ»[1964]. На фронте статья Г. Ф. Александрова «вызвала оторопь», а И. Г. Эренбург получил массу писем и телеграмм в свою поддержку. В то же время нацистская пропаганда воспользовалась статьей Г. Ф. Александрова, чтобы 17 апреля 1945 г. заявить: «Илья Эренбург изолгался до того, что был изобличен во лжи своими же собственными руководителями»[1965].
Одной из причин поворота в политике по отношению к немецкой нации также было вступление советских войск на территорию Германии и начавшиеся акты мести, в том числе в отношении гражданского населения, особенно со стороны тех советских воинов, родные которых были убиты немецко-фашистскими оккупантами[1966]. О проявлениях «избыточной мести» и насилия со стороны советских войск открыто говорили посетившие в марте 1945 г. Восточную Пруссию И. Г. Эренбург и вице-президент комитета «Свободная Германия» Г. фон Айнзидель[1967].
Советскому руководству нужно было прилагать особые усилия, чтобы предотвратить распространение незаконных и разлагающих армию акций. Приказ И. В. Сталина от 19 января 1945 г. предписывал «не допускать грубого отношения к немецкому населению». Приказ по 2-му Белорусскому фронту гласил, что необходимо «направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя» и карать за мародерство, насилие, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения[1968]. 20 апреля 1945 г. было издано распоряжение Ставки, требовавшее «изменить отношение к немцам, как к военнопленным, так и к гражданскому населению, и обращаться с ними лучше». Такая позиция была обоснована тем, что «жестокое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен», а «гражданское население, опасаясь смерти, организуется в банды». Указывалось, что «более гуманное отношение к немцам облегчит… ведение боевых действий на их территории и… снизит упорство немцев в обороне»[1969]. Так как поворот в политике был достаточно крутым и противоречивым, политработникам пришлось немало потрудиться для изменения сформировавшейся ходом самой войны и предшествующей политической работы установки армии на месть Германии, чтобы вновь развести в сознании людей понятия «фашист» и «немец»[1970].
Приглушив антинемецкую пропаганду, советское руководство тем не менее не собиралось допускать уклона в обратную сторону. Постановление ГКО от 3 февраля 1945 г. предписывало «жестоко расправляться с немцами, уличенными в террористических актах». Распоряжение Ставки от 20 апреля 1945 г. предостерегало: «Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и к панибратству с немцами»[1971]. Пресекалось излишнее «очеловечивание» немцев-оккупантов и в материалах пропаганды. В частности, военный отдел Совинформбюро не дозволил выход в газете «Красная звезда» статьи, которая якобы ставила под сомнение «вандализм немцев», — автор статьи писал, что «стоит немцам объяснить, что, например, Пушкин — русский, а не еврей, как немцы проникаются к нему почтением»[1972]. Не могло советское руководство допустить и никакого германофильства, которое немедленно осуждалось как «низкопоклонство». В 1944 г. начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров был подвергнут жесткой критике за чрезмерное восхищение немецкими философами, в том числе Г. Гегелем и И. Фихте, обнаруженное в подготовленном с участием Г. Ф. Александрова третьем томе «Истории философии»[1973].
Л. Леонов в своей статье «Русские в Берлине» фактически подвел итоги антигерманской политике, осуществленной в военный период: «Война, которую мы успешно заканчиваем, существенно отличалась от всех, что за тысячу лет изведала Россия. Эта — грозила всему Советскому Союзу уже не только мукой национального бесчестья, не одной неволей или вечным рабством, даже не смертью! Она грозила нам полным небытием», так как враг «собирался омертвить не только настоящее наше и б