[2140]. Были напечатаны и разосланы в советские войска плакаты на тему «Зверства самураев»[2141].
В советской прессе подчеркивалась хитрость и лживость японцев, которые «не выполняли… договор о нейтралитете», публиковались материалы о «подлых уловках» японских солдат и офицеров, которые якобы сдаются в плен, но при приближении наших бойцов кидают в них гранаты, а летчики («японские стервятники») «вырываются внезапно из-за сопки, по-разбойничьи, дают короткую очередь и удирают». В репортаже о положении в китайском городе Чанчунь упоминалось, что услугами извозчиков-рикш «пользуются только японцы»[2142] (то есть подло «ездят на людях»).
Победа Советского Союза над Японией и безоговорочная капитуляция последней были обозначены как «поражение японского империализма», что было заслугой «нашего великого народа, народа-победителя»[2143]. Подчеркивалось, что Япония получила возмездие за ее агрессию против России и СССР в прошлом, в том числе за то, что в 1904–1905 гг. она захватила Южный Сахалин, крепости Порт-Артур и Дальний. Ныне советский Дальний Восток был «избавлен от угрозы японского нашествия», так как «Южный Сахалин и Курильские острова дадут Советскому Союзу прямой выход в Тихий океан и будут служить базой обороны нашей страны от японской агрессии». Возвращение этих территорий в состав страны было закономерным, ввиду того что именно «русские люди исследовали побережье Берингова и Охотского морей, Камчатку и Сахалин, основали первые поселения на Курильских островах». В статье известного писателя Н. Задорнова отмечалось, что «подвигами Невельского и его спутников были завершены стремления русских к Тихому океану». Курилы были названы исконным владением СССР, а не Японии, так как «русские путешественники появились на Курильских островах еще в начале XVIII века» и только «в XIX веке на острова начали проникать японские колонисты». По своему географическому положению острова «непосредственно примыкают к Камчатке и служат как бы ее продолжением на юг», «с запада… омываются водами Охотского моря и прикрывают побережье Сахалина», «образуя неразрывное целое с советскими владениями на Дальнем Востоке». Поэтому «государственные интересы СССР повелительно потребовали, чтобы японский плацдарм на Сахалине был ликвидирован и чтобы безопасность советских границ была прочно обеспечена». Газеты писали, что «одни за другим были освобождены (а не заняты. — Ф. С.)… все города и порты Южного Сахалина». В городе Маока[2144] в торжественной обстановке был поднят красный флаг[2145].
Пропаганда обосновывала права Советского Союза и на Порт-Артур — «дорогой русскому сердцу», «славный город, гордость русских моряков». Писатель А. Степанов (автор исторического романа «Порт-Артур») писал в «Правде»: «Прошло сорок лет, и снова в Порт-Артуре звучит русская речь, снова по улицам города с удалыми песнями проходят русские полки, которым отныне присвоено почетное звание „Порт-Артурских“. На рейде красуются корабли Тихоокеанской эскадры». С гордостью он указывал на то, что «на вершине Высокой горы чуть виднеется скромная часовенка — памятник русским воинам, павшим при обороне Порт-Артура», и призывал советских моряков «обнажить головы у места гибели скромного с виду и великого по своему духу русского человека, героя порт-артурской обороны Романа Исидоровича Кондратенко». Советская пресса подчеркивала, что «кончилось хозяйничанье японцев в Порт-Артуре», «на высоком шпиле морского штаба развевается советское боевое знамя», «русская военно-морская база Порт-Артур начала новую жизнь»[2146]. (С 1945 по 1954 г., согласно советско-китайскому договору, в Порт-Артуре с прилегающими территориями была размещена советская военно-морская база.)
В период военных действий и после разгрома Японии советские власти вели пропаганду среди населения занятых Красной армией Южного Сахалина, Курильских островов, Маньчжурии и Северной Кореи. К ведению такой пропаганды советские войска и гражданская администрация были готовы — еще в июле 1938 г. было принято решение об открытии отделения военных переводчиков при Восточном факультете
Дальневосточного университета «в целях удовлетворения нужд армии и пограничного управления кадрами, владеющими японскими и китайскими языками»[2147]. В августе и сентябре 1945 г. советские пропагандисты вели работу по разложению среди японских войск, выступая через громкоговорители и распространяя листовки. Японцев убеждали в том, что политика их правительства несправедлива, агрессивна, рискованна и бесперспективна[2148].
В свою очередь, советским властям приходилось противостоять японской пропаганде. Еще в августе 1941 г. японские власти Маньчжурии разработали секретную инструкцию по массовой пропаганде, в задачу которой было поставлено «уделять большое внимание подбору газетных сообщений из-за границы: победам Германии нужно уделять много места, победам России, наоборот, — мало». Японские пропагандисты также должны были развеивать «слухи», которые распространялись «со стороны Советского Союза». Характерно, что в мае 1945 г. власти Японии не известили своих солдат о поражении Германии, однако те «сами узнали об этом и много говорили между собой о победах Красной армии». После начала советско-японской войны японское командование призвало население Маньчжурии развертывать «партизанскую войну против русских». Среди японских солдат специально были распространены сведения, что «русские убивают пленных»[2149].
Такая пропаганда приносила свои плоды. При занятии советскими войсками города Маока[2150] на Южном Сахалине значительная часть японского населения бежала из города, однако, увидев гуманное отношение со стороны советских войск, успокоилась и вернулась[2151]. В Маньчжурии, с целью успокоить местных японских колонистов, советское командование издало обращение, в котором говорилось, что «Красная армия с мирным населением не воюет». Мало того, советские войска защищали японских колонистов от самих же японских войск, которые принуждали колонистов убивать своих детей и совершать самоубийства перед приходом Красной армии[2152].
Было издано обращение советского командования к китайскому и корейскому народу, в которых Япония именовалась «разбойничьим гнездом», а японцы — «захватчиками», «милитаристами», «поработителями»[2153]. Миллионными тиражами выпускались листовки, проводились звукопередачи. Советская пропаганда велась под лозунгом «Великий Сталин послал
Красную армию в Маньчжурию, чтобы спасти китайский народ от японских захватчиков». Было отмечено, что население Маньчжурии «безбоязненно поднимает листовки, читает их и машет ими над головами, приветствуя летчиков»[2154]. Советские газеты писали, что китайцы с радостью встречали советских воинов-освободителей. Жители Фуюаня говорили: «Спасибо русским! Спасибо Сталину!» В Харбине «царило небывалое ликование». Над главными зданиями города были подняты красные флаги, через многие улицы — протянуты транспаранты с приветствующими Красную армию лозунгами на русском и китайском языках, радио передавало гимны союзных держав, советские марши и веселую музыку[2155].
Реализации советской пропаганды помогало то, что японцы сами восстановили против себя китайское население, которое «желало поражения Японии в войне и изгнания японцев из Маньчжурии»[2156]. К 1945 г. в этом регионе был расселен 1 млн японских колонистов, для чего китайцы изгонялись из своих деревень или «уплотнялись»[2157]. Японцы унижали китайцев, издевались над ними, по некоторым сведениям вырезая целые деревни. Жестокость породила ответные действия: в одном из сел «китайцы, заслышав шаги Красной армии, перебили всех японцев, оставив пленными лишь главарей в „подарок“ освободителям». Советская пресса отмечала, что «нет здесь более ненавистного слова, чем слово „японец“», поэтому «колонны разоруженных японских солдат приходится оберегать от возмущенных горожан», а к Харбину, «спасаясь от ненависти коренного маньчжурского населения, со всех сторон бегут японские резервисты (то есть колонисты. — Ф. С.) со своими семьями»[2158]. Китайцы радовались тому, что «японцы, точно крысы, удирают из Маньчжурии»[2159].
Сложнее обстояло дело с корейским населением Маньчжурии, так как корейцы «находились при японцах в несколько привилегированном положении», считались подданными Японии и в целом были «настроены дружественно к японцам». Тем не менее отношение китайского населения к корейцам было лучшим, чем к японцам, тем более что наиболее прояпонски настроенные корейцы в большинстве своем бежали вместе с японцами, поэтому вражды между корейцами и китайцами, которая осложнила бы ситуацию, не отмечалось[2160].
Монгольское население Маньчжоу-Го, в том числе созданные японцами монгольские воинские части, проявляло «очень сильные антияпонские настроения». Отношение монголов к Красной армии было доброжелательным. Хотя вначале они «испытывали большой страх перед нашими частями и, напуганные… японской пропагандой, боязливо сторонились советских бойцов и офицеров», затем они «воочию убедились в лживости японской пропаганды» и «прислали в подарок нашим частям… различные съестные припасы»