[475]. К письму прилагался список «судных дел о грабежах, разбоях, убийствах и изнасилованиях, совершенных чинами Добровольческой армии». Эти дела рассматривались в Люблинском, Радомском и Житомирском окружных судах[476].
Об уровне морального состояния контингента НДА после «похода» свидетельствовали многие очевидцы событий. «Партизан» Терентьев так описывал мытарства тех «бойцов» НДА, кто не попал в лагеря интернированных: нам «тяжелым камнем пала на душу перспектива будущего, большинство запили, занюхались кокаином». «Боец-партизан» писал в письме Б. Савинкову, что «кто был в Лунинце», тот долго будет помнить «пьяную оргию разочарованных». Некоторые интернированные добровольцы НДА безуспешно пытались уехать в Лодзь по линии польского военного министерства «на формировку». «Но, – писал Терентьев, – первое слово, которое мы встретили: вы – балаховцы». Не только в польском обществе, но и в структурах польского военного командования это определение ассоциировалось с погромами и насилием[477].
В январе 1921 г. начальник отдела главного контроля РЭК генерал императорской армии П. Н. Симанский и польский военный юрист полковник Лисовский провели ревизию финансовой отчетности НДА. «Подозрение» контролеров сразу вызвал «финансовый отчет» доверенного лица Булак-Балаховича, капитана Елина, на сумму в несколько сотен тысяч польских марок[478]. Контролеры установили, что он «не соответствовал действительности»: «авансовые выдачи на разные расходы на много миллионов не оправданы документами», «показано много расходов совершено непроизводительных», а также «не относящихся к деятельности отдела снабжения НДА». Так, без объяснения причин 550 тысяч марок было выдано Белорусскому комитету в Лунинце, 130 тысяч марок – Вольному экономическому обществу (т. е. полковнику Страдину) и т. п.[479]
Приходно-расходная книга НДА, как отметил генерал Симанский, была «составлена лишь перед самой сдачей отчетности в контроль и не велась систематически». В общей сложности контролеры выявили в качестве «неоправданных» расходы на сумму 28 826 318 польских марок (40 % от суммы, полученной Балаховичем из польского бюджета)[480]; а также на 780 тысяч царских рублей и 400 тысяч думских рублей[481]. После финансовой проверки, в феврале 1921 г., РЭК поставил в известность второй отдел штаба военного министерства о том, что генерал Булак-Балахович фактически отстранен от командования и что за его действия комитет «ответственности нести не может»[482].
Результатом проверки стало письмо Б. Савинкова начальнику второго отдела штаба военного министерства Б. Медзинскому от 15 января с просьбой: «Буду Вам чрезвычайно обязан, если Вы, до привлечения капитана Елина к судебной ответственности, найдете возможность посадить капитана Елина за проволоку, но, разумеется, не к интернированным балаховцам, а к военнопленным красноармейцам»[483]. Однако, как свидетельствовали современники и очевидцы событий, Булак-Балахович спас своего завхоза от суда и материальной ответственности, поскольку тот покрывал растраты самого генерала.
Известно, что командир бывшей НДА, генерал Булак-Булахович-старший, не принял близко к сердцу разгром армии. Виктор Савинков, который сопровождал «поход НДА» на восточные территории в чине есаула Донского корпуса, с изумлением писал, что после случившейся с армией трагедии (в боях с частями Красной армии почти 75 % личного состава НДА было перебито[484]) Булак-Балахович «въехал в Варшаву весело, слегка выпивши»[485].
После «похода» «батька» поселился в Варшаве, но жил скромно, «не отказывал в помощи никому (как солдатам, так и офицерам)»[486]. Предметом его экономических интересов стала организация лесных заготовок на выделенных ему польским правительством в качестве концессии участках в Беловеже. В отличие от него младший брат – генерал Юзеф Булак-Балахович в Варшаве «жил роскошно, держал лошадей и автомобиль»[487].
Предметом политических интересов С. Булак-Балаховича продолжала быть деятельность в качестве «вождя белорусского народа». 27 апреля 1921 г. он заключил соглашение с Государственным комитетом Белорусской народной республики (БНР) в лице главы делегации республики в Париже полковника Е. Ладнова и секретаря Президиума Госкомитета БНР Б. Тарашкевича. Госкомитет признал генерала С. Булак-Балаховича «Верховным командующим над всеми вооруженными силами Белоруссии». Стороны признали союз с Польшей и Францией и всеми вновь возникающими государственными образованиями на территории бывшей Российской империи. С. Булак-Балаховича ввели в состав Госкомитета с правом решающего голоса[488].
На белорусских землях Польши («кресах») он начал формирование «боевых отрядов» вдоль линии фронта под названием «рабочих дружин» из числа интернированных в лагерях солдат бывшей НДА, а также всех желающих. С февраля 1921 г. в лагерях интернированных солдат НДА агенты С. Булак-Балаховича развернули агитацию в «боевые отряды». Связь со своими агентами генерал держал через специальных курьеров, которые курсировали до места назначения с проездными документами, выданными поручиком второго отдела штаба Главного командования Польши Блоньским[489].
Основная масса добровольцев в «отряд русских беженцев» по настоянию Б. Савинкова была интернирована в польских лагерях, несмотря на желание польского военного министерства отпустить на свободу 10 тысяч человек из их числа. Русские беженцы в форме военных отрядов, сохранивших боевое деление, оказались в бытовых условиях, мало чем отличавшихся от тех, в которых находились военнопленные красноармейцы. В наиболее благоприятных условиях были размещены только интернированные казаки и армия УНР, поскольку на них польское военное руководство делало ставку в расчете на будущую антисоветскую политику. Таким образом, в Польской республике возник небывалый в истории прецедент: немалый контингент интернированных лиц в статусе беженцев сохранил военное деление и продолжал существовать в режиме военных гарнизонов.
После размещения русских беженцев из числа добровольцев, интернированных в лагерях Польши, польское правительство официально дистанцировалось от ранее строго засекреченной кампании по созданию «отряда русских беженцев» силами военного министерства под непосредственным руководством французской военной миссии в Польше.
§ 2. «Эти подразделения могут представить собой антибольшевистскую силу…»[490]
Как было отмечено в первой главе, в реализации проекта по созданию антисоветских формирований в Польше особую роль сыграл французский Генеральный штаб и французская военная миссия в Польше. 20 января 1921 г. командующий бывшей 3РА генерал Пермикин направил главе французской миссии генералу Нисселю благодарственное письмо, в котором особо подчеркнул значение «бескорыстной поддержки» с его стороны[491]. В письме Пермикина речь шла о «специальной» французской военной миссии во главе с генералом Троньо, которая была прикомандирована к 3РА. В ее составе был майор Шарль де Голль. Члены миссии сопровождали 3РА в течение всего Украинского похода, вплоть до отступления армии на польскую территорию. Французские офицеры, по словам Пермикина, «подымали дух своим присутствием», помогали «полными глубокого знания советами и личным участием в делах».
За «заслуги и помощь» в походе 3-й русской армии Пермикин представил к ордену Св. Владимира 3-й степени начальника специальной военной миссии генерала Троньо. Орденом Св. Анны 2-й степени были награждены члены миссии полковники Мосаман, Флеро, Марешаль и Коломер. Подполковник Лоле и майор Дюссо были награждены орденом Св. Станислава 2-й степени. Орденами Св. Анны 3-й степени генерал Пермикин наградил майоров де Голля[492], Обеньи и капитана Ла Пержа.
Лейтенант Роже де Понтон д̓Амекур был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени. Подполковнику Сюржю была пожалована золотая нагрудная медаль с надписью «За усердие» на Аннинской ленте, а сержантам Хутину и Рукьеру – серебряные нагрудные медали с надписью «За усердие» на Станиславовской ленте[493].
Командование 3РА после интернирования своего контингента в польских лагерях все меры РЭК по реорганизации восприняло в штыки: оно не хотело признавать «главнокомандующим» Б. Савинкова. Майор французской военной миссии в Польше Пакелье доносил в Генеральный штаб французской армии 31 декабря 1920 г. о том, что «в армии Пермикина неприязнь по отношению к Б. Савинкову… достигла угрожающих размеров». Б. Савинков, со своей стороны, обратился в Генеральный штаб польской армии с просьбой «установить наблюдения за отдельными генералами, заподозренными в реакционных взглядах, и запретить им перемещения без его разрешения», имея в виду генералов 3РА.
Главной причиной недоверия к Б. Савинкову французский офицер назвал растущую «германо-русскую пропаганду» в среде интернированных солдат и офицеров, которая, по его наблюдениям, разворачивалась под руководством генерала Дрейера[494]