Их положение в лагерях (за исключением некоторых привилегированных групп – петлюровцев, казаков в начальный период интернирования) было сопоставимо с неудовлетворительным положением военнопленных красноармейцев. Организаторы авантюрной «русской акции» во главе с Б. Савинковым и французским военным командованием вопрос о содержании и обеспечении добровольцев быстро закрыли. Польское военное командование, испытывая натиск со стороны советского полномочного представительства в Польше и упреки в несоблюдении условий Рижского мира, должно было официально отстраниться от любой их поддержки, что сразу крайне осложнило их положение. Польская общественность, в том числе руководство МИД, мало что знала об антисоветских формированиях, поскольку «русская акция» проводилась ее организаторами совершенно секретно.
Интернированные русских армий, бывшие союзники поляков, были поставлены на грань выживания[786]. Закономерно то, что в марте 1921 г., когда началась отправка военнопленных красноармейцев в Советскую Россию, в первом же эшелоне оказались интернированные антисоветских формирований, бежавшие из лагерей. Процесс перехода интернированных в категорию военнопленных с целью выехать из лагерей на родину любым путем, включая подкуп польских чиновников в лагерях, расширялся.
После интернирования русских армий в польских лагерях Б. Савинков снял с себя ответственность за их беспросветное положение и возложил ее на руководство армиями. В прощальной брошюре, изданной накануне отъезда из Польши, он подчеркнул как свою личную заслугу то, что «польский народ поделился последним куском хлеба» и интернированные «всегда имели крышу и были сыты», а также то, что им якобы был обеспечен польский паек в течение всего существования РПК[787].
У подавляющего большинства добровольцев антисоветских формирований, интернированных в лагерях, была другая точка зрения на происшедшее. Анонимный автор из лагеря Остров-Ломжинский так описал настроение интернированных добровольцев с 1922 г.: «У нас темно… к нам за колючую проволоку не проникает ни одного солнечного живительного лучика. Не протекает ни одного живительного слова святой Правды, а носится во мраке отвратительно-слизистая ложь, исходящая из Русского Эвакуационного Комитета, находящегося в Варшаве»[788]. Анонимный автор был одним из тех, кто в числе контингента добровольцев прибыл из Эстонии и Латвии в Польшу. Все они прошли Первую мировую войну. «С июля 1914 года и до настоящего времени мы приносили свою жизнь в жертву на алтарь Родины», – писал автор листовки. «По преступной небрежности и неумению других» добровольцы совершили «Крестовый поход» в Польшу и оказались за проволокой, «всеми забытые и никому не нужные».
В этом документе было выражено общее мнение о том, что «Крестовый поход» изначально для его организаторов был «предприятием коммерческим, преследующим исключительно цели набивания карманов», поскольку «армию грабили все, начиная с ее командующего и кончая последним интендантом и заведующим хозяйством: казаки и солдаты были раздеты, босые, не получали ни довольствия, ни денег; не было ни оружия, ни снарядов… Люди гибли». «Теперь мы сидим за проволокой, – писал интернированный доброволец, – пришел конец нашему терпению, доверию, нашей вере в “независимого социалиста”, понимающего независимость как свободу от стеснительных правил порядочности, честности и партийной этики». За 6 месяцев рядовые офицеры от РЭК только один раз получили 500 марок, а казаки – по 120 марок. Многие части не получали жалованья после интернирования вообще, в то время как «десятки тысяч в месяц Б. Савинков выплачивал своим многочисленным служащим». «Почему же вы не сидите с нами за проволокой?» – обращался он к «главнокомандующему»[789].
Однако Б. Савинков в прекрасном Париже, где он поселился, не слышал подобных вопросов. Он продолжал игру. Выехав из Польши, Б. Савинков вначале направился в Лондон, поскольку Финляндия отказала ему в визе, а правительство Чехословакии дало понять о нежелательности пребывания в их стране. В Лондоне 10 декабря 1921 г. по инициативе советского правительства народный комиссар внешней торговли Л. Б. Красин пригласил его на встречу и пообещал, что при условии прекращения антисоветской деятельности ему будет обеспечена любая должность в Наркомате иностранных дел за границей.
Б. Савинков поставил ему свои «условия»: власть Советам, расформирование ВЧК, признание права мелкой частной собственности на землю. Как участник «зеленого движения» он высказался за союз с правым крылом коммунистов, которые, как предполагал Б. Савинков, готовы признать частную собственность, свободу выборов в Советы и упразднение ВЧК. Совместными усилиями с «правыми коммунистами» «независимый социалист» предполагал «уничтожение Троцкого, Дзержинского и К°»[790].
Накануне Каннской конференции Б. Савинкова посетил секретарь У. Черчилля А. Синклер и сообщил о намерении Д. Ллойд-Джорджа признать Советскую Россию. Понимая, что игра близится к концу, Б. Савинков попытался разыграть «зеленую карту», однако Черчилль, Ллойд-Джордж, военный министр Н. Эванс, представители деловых кругов Англии высказали понимание позиции Б. Савинкова, но на продолжение «зеленой» борьбы средств ему не выделили.
В январе 1922 г. в разведывательное управление штаба РККА сообщали, что Б. Савинков, несмотря на свои республиканские убеждения, в Париже встретился с монархистом, генералом П.В. Глазенапом, который встал во главе монархической группировки в Будапеште. Хотя монархист Глазенап уехал из Польши, порвав с Б. Савинковым, видимо, последний не мог еще расстаться с ролью «главнокомандующего» Русской армией в Польше и знал, как и советский военный разведчик, что деятельность Глазенапа «протекает под покровительством венгерских властей». Разведчик доносил в штаб, что комитет монархистов в Будапеште организовал легион численностью 1500 солдат (2 батальона пехоты, 1 отделение артиллерии, 1 эскадрон кавалерии)[791].
От Т. Масарика и Э. Бенеша Б. Савинкову удалось получить некоторые суммы из вывезенного из России чехословацкими офицерами золота и имущества. В это же время Б. Савинков, как последователь польского лозунга «прометеизма», в феврале 1922 г. в Париже встретился с представителями национальной эмиграции из России и призвал их к сотрудничеству и созданию единого антисоветского фронта в период Генуэзской конференции. Однако лидеры национальной эмиграции не откликнулись на этот призыв. Затем, в марте 1922 г., в Швейцарии Б. Савинков встретился с Бенито Муссолини и высказал ему восторженные замечания по поводу итальянского фашизма[792], но, несмотря на это, средств на продолжение антисоветской борьбы получить не смог.
В этот период времени в польских лагерях развернулась серьезная борьба за влияние на контингент интернированных в Польше между монархистами (в лице генерала Врангеля) и руководством савинковского НСЗРиС. Усилить свое влияние на донских казаков стремились атаман Войска Донского в изгнании Богаевский и монархист генерал П. Н. Краснов из Берлина. С. Э. Павловский показал позже, во время допросов на Лубянке, что в это время «лагеря сделались самыми ожесточенными местами политических дискуссий, которые нередко кончались кровопролитными столкновениями»[793].
От имени Врангеля в лагерях действовал генерал-майор В. М. Новиков, который был приглашен на должность инспектора рабочих артелей в отделе труда РОКК (эмигрантского) и «заведующим над интернированными»[794]. Как известно, Врангель в этот период времени предпринял активные меры по организации рассеянных по европейским государствам групп военной эмиграции в подобие регулярной армии. Для работы с оставшимися в Польше добровольцами антисоветских формирований Врангель назначил генерала Новикова в качестве «главнокомандующего российскими войсками в Польше». Кроме того, еще в сентябре 1921 г. генерал получил приглашение от РПК возглавить партизанские отряды в Белоруссии[795]. Активность в расширении влияния на контингент интернированных пытался проявить и генерал Пермикин, что входило в противоречие с планами Врангеля и генерал-майора Новикова.
Не оставляли без пристального внимания контингент интернированных в лагерях и рабочих артелях сторонники Б. Савинкова. В письме начальнику польского Генерального штаба Философов подчеркивал, что «вопрос о положении русских интернированных на территории Польской республики есть вопрос не только технический и финансовый, но также и большой важности вопрос политический». «В интересах Польского правительства, – полагал Философов, – не только сохранить траты, производимые на интернированных, но также принять меры к тому, чтобы интернированные не становились орудием антипольской пропаганды». Философов продолжал эксплуатировать отработанный тезис о необходимости правительству Польши группы «вполне благонадежных и идейно связанных с Савинковым людей» демократического направления, на которую оно могло бы положиться в случае «каких-либо осложнений с советским правительством», целью которой было бы «польско-русское сближение»[796].
Политические группы НСЗРиС в лагерях интернированных и военнопленных стали формироваться с лета 1921 г. Как и все структуры Б. Савинкова, они получали субсидии от второго отдела штаба военного министерства Польши и «вели антибольшевистскую агитацию» в среде военнопленных красноармейцев и интернированных антисоветских формирований в духе «Третьей России». Группы НСЗРиС в лагерях находились в тесной связи с РЭК и Информбюро, которые получали субсидии от второго отдела Генерального штаба до 1 января 1922 г.