Организаторы из второго отдела штаба хотели видеть в числе делегатов представителей всех групп интернированных, работавших в лесничествах, на строительстве дорог и мостов, на фабриках Польши[831]. Делегатами съезда должны были стать представители от интернированных, заключенных в лагерях, а также представители печати[832], высших учебных заведений, Союза русских инженеров в Варшаве, Русского комитета[833], делегаты от отделения РОКК в Ровно, а также от групп русских эмигрантов, осевших в Ровном Корце и Остроге. По настоянию Яковлева на съезд был вызван поручик Грудзинский (бывший начальник конной дивизии Яковлева), чиновник староства в Торуни. На съезде ожидали Философова. В число делегатов не бвли включены представители организаций монархического направления, к которым капитан Чарноцкий относил РОКК (эмигрантский) в Варшаве во главе с Л. И. Любимовой[834].
Стенографический отчет заседания съезда дает все основания сделать вывод о глубоком расколе в среде делегатов съезда. Кроме того, делегаты заявили, что они «были назначены, а выборы фактически не производились». На съезд не прибыли представители от многих артелей, от отдела труда РОКК, Русского комитета, а также те делегаты, которых действительно избрали в лагерях[835]. Представители от казачьих дивизий сразу выразили недоверие инициатору съезда есаулу Яковлеву и потребовали присутствия делегатов от общественных организаций (Попечительного комитета, Русского комитета, Земгора). Делегаты от дивизии «Смерти» и 1-й стрелковой дивизии 3РА от участия в съезде вообще отказались[836].
Съезд делегатов закончился лишь решением о создании комитета по проведению выборов в лагерях. Было решено обратиться к польскому правительству за помощью. Подавляющая часть приглашенных делегатов отказалась участвовать в съезде, объяснив это тем, что цель съезда – использование их на работах в лесных концессиях, взятых Вендзягольским, братьями Булак-Балаховичами и другими представителями руководства антисоветских формирований. На этом съезд закончился. Попытка польского военного ведомства таким образом решить проблему лагерей интернированных закончилась ничем. Каких-либо сведений о продолжении работы вторым отделом штаба по организации трудовых союзов бывших интернированных пока не обнаружено.
О положении интернированных антисоветских формирований, как и военнопленных красноармейцев, зимой 1921/22 г. было хорошо известно польскому военному руководству. 1 февраля 1922 г. начальник второго отдела штаба И. Матушевский сообщал генералу К. Соснковскому: «Из имеющихся в распоряжении второго отдела материалов, которые получены из переписки интернированных[837] и печати, следует сделать вывод, что факты побегов из лагерей… вызваны условиями, в которых находятся коммунисты и интернированные (отсутствие топлива, белья и одежды, плохое питание, а также долгое ожидание выезда в Россию). Особенно прославился лагерь в Тухоле, который интернированные называют «лагерем смерти» (в этом лагере умерло около 22 000 пленных красноармейцев)»[838].
Казалось, репатриация на родину ставших обузой для польского бюджета беженцев (интернированных антисоветских формирований), могла быть естественным и самым простым выходом из сложившегося положения. Однако командный состав польского военного ведомства проявил особое упорство в противодействии нормальному ходу этого процесса. Процесс репатриации в Россию стал осложняться с первых дней работы смешанной комиссии по репатриации; членам российско-украинской делегации (РУД) польское руководство на местах чинило всевозможные препятствия в работе по выявлению истинного положения в лагерях. Политика, которую проводило военное командование в период работы репатриационной комиссии с контингентом военнопленных красноармейцев в 1921 г., продолжилась и в 1922 г. Уместно напомнить, что начиная с августа 1921 г., делегатов РУД перестали допускать для инспекционных осмотров в наиболее крупные и проблемные лагеря – Стржалково и Тухола[839].
Польская военная власть также чинила препятствия красноармейцам и интернированным в передаче ими достоверной информации о положении в лагерях, жалоб на действие и бездействие чинов польского военного руководства. В ряде случаев практиковались крайние меры: пытки, избиения, насилие и другие наказания тех красноармейцев и интернированных, информация и жалобы которых доходили до членов РУД[840]. Эти действия были не единичны и не случайны, что позволяет говорить о сознательном противодействии военного командования и польской делегации смешанной комиссии работе РУД по репатриации амнистированных беженцев.
Факты говорили сами за себя. В лагере Стржалково сразу после получения информации об объявлении амнистии, в декабре 1921 г., 800 интернированных выразили желание вернуться на родину. В наказание за это всю зиму 1921/22 г. они провели в «изоляции без постельного белья и постельных принадлежностей». В лагерях Щепёрно и Калиш 12 января 1922 г. лагерная администрация объявила запись желающих амнистированных выехать на родину. В результате все 100 человек, изъявивших желание выехать, были посажены под арест и лишены пайка[841].
24 февраля 1922 г. за желание вернуться в Россию в лагере Стржалково группа интернированных была избита. В их числе, в частности, были бывший штабс-капитан Липовецкий, бывший товарищ прокурора Русанов, бывший штабс-капитан Козловский и другие. РУД зафиксировала также, что 1 марта в том же лагере и по той же причине были избиты «советские граждане Жуковский с сестрой, Коренко с женой и другие». РУД располагала и другими фактами избиения польским руководством лагерей лиц, желающих вернуться в Россию[842].
Документы Архива внешней политики РФ свидетельствуют, что РУД и полномочное представительство РСФСР в Варшаве следовали букве Соглашения о репатриации и отстаивали интересы всех российских граждан без разделения их на категории и по политическому принципу. В ноте от 5 января 1922 г. полномочное представительство выразило «категорический протест против невероятных условий содержания, против издевательств и жестокостей, применяемых к российским гражданам»[843].
13 февраля 1922 г. советское полномочное представительство в Польше от имени советского правительства вынуждено было направить в МИД Польши ноту с просьбой принять меры по облегчению репатриации «бывших солдат армий, сражавшихся против России и ныне находящихся интернированными в лагерях Польши», если они добровольно выразят на это согласие. В ноте было подчеркнуто также, что, вопреки статье V Рижского мирного договора, в лагерях имеют место «военные формации, сохранившие свою военную организацию и находящиеся под руководством и влиянием враждебных России организаций»[844].
17 февраля ноту в МИД Польши направило полномочное представительство УССР. Оно обратило внимание на присутствие в лагерях в Польше интернированных бывшей армии УНР «как отдельной группы войск», с сохранением воинского деления, назначений и прочего. Полномочный представитель УССР в Варшаве поставил вопрос о передаче лагерей Калиш, Щепёрно и Стржалково в ведение РУД[845].
Необходимо отметить, что министр иностранных дел Польши К. Скирмунт[846] отдавал себе отчет в том, что упорство «военной партии» во главе с Ю. Пислудским в желании продолжить антисоветскую политику негативно сказывается на развитии советско-польских отношений, особенно торговых. Во время беседы с советским полномочным представителем Л. М. Караханом он обещал «оказать полное содействие» в решении поставленной им проблемы, связанной с фактическим срывом работы по репатриации[847].
Но на местах имело место другое видение проблемы, уже в марте 1922 г. в НКИД и Центрэвак советский полномочный представитель был вынужден направить справку о ряде нарушений Соглашения о репатриации польской стороной. Начальник эвакуационного отдела Центрэвака А. Ястребов сообщал в НКИД: «За последнее время крайне усилились аресты российско-украинских граждан, направляемых в Польделегацию на предмет зарегистрирования». «Обращение с арестуемыми, – подчеркивал Ястребов, – тоже чрезвычайно грубо: репатрианты подвергаются при этом побоям и угрозам расстрела»[848]. Только в феврале 1922 г. РУД отметила 47 таких случаев.
Насилия над репатриантами практиковались и в период их транспортировки. 3 марта 1922 г. НКИД сообщал в полномочное представительство в Польше: «О движении Стржалковского эшелона получены сведения, окончательно подрывающие всякое доверие обещаниям поляков». Оказалось, что вопреки утверждениям польской стороны, из лагеря не были высланы все гражданские пленные, число которых составило 126 человек. Кроме этого, из состава контингента военнопленных, вышедшего из Стржалкова 9 февраля 1922 г. (446 человек) исчезли 28 пленных. Из них 10 военнопленных были «насильственно сняты в Барановичах, в том числе – староста эшелона». По «непроверенным сведениям», еще 10 человек остались в Польше добровольно. Судьба 8 человек так и осталась невыясненной. Во время следования эшелона к границе, которую он пересек только 24 февраля 1922 г., «пленные подвергались издевательствам и избиениям». «Насилие над людьми, – возмущенно добавлял начальник отдела Запада МИД Якубович, – бывшими в течение долгого времени жер