После отзыва полпреда Л. М. Карахана в октябре 1926 г. М. М. Бородин становится главной политической фигурой Москвы в Китае, которому подчинялись все советские представители в стране, включая Дальбюро ИККИ.
По мере продвижения НРА на Север в нее вливались все новые и новые воинские части местных милитаристов, из которых формировались дополнительные армейские корпуса НРА, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Эти части подлежали срочной реорганизации с целью их централизованного подчинения и единства снабжения, в том числе и финансового. В случае противодействия реорганизации эти части подлежали роспуску. Однако на деле все было не так просто. Ко времени выхода частей НРА к Янцзы ее состав увеличился почти в семь раз. Ставшие под знамена Национально-революционной армии военные руководители не готовы были играть подчиненную роль по отношению к основному ядру НРА, которое возглавлял Чан Кайши. Генералы-милитаристы, примкнувшие к НРА, рассчитывали поживиться в случае победы гоминьдановцев над своими врагами (с армией повторилась та же ситуация, которая была в Гуандуне в 1925 г., правда, в пределах одной провинции). Но территорий, которые предполагалось завоевать, явно не хватало, чтобы раздать их в качестве призового фонда попутчикам-милитаристам.
Следствием численного увеличения армии в ходе экспедиции явились ее децентрализация и ослабление роли главкома. Чан Кайши из главнокомандующего фактически превратился в одного из генералов.
Наиболее крупную роль среди генералов-попутчиков играл хунаньский милитарист генерал Тан Шэнчжи95, примкнувший к НРА в апреле 1926 г. перед самым началом Северного похода и назначенный командиром 8-го армейского корпуса НРА. По свидетельству военного разведчика под прикрытием должности вице-консула в Ханькоу А. В. Бакулина96, Тан Шэнчжи «…владеет землей в компании с несколькими буддийскими храмами и в то же время участвует в скупке земель с каким-то орденом миссионеров, состоит акционером многих торгово-промышленных компаний, в том числе и компании по содержанию публичных домов в Чанша. Имеет свой пароход на Янцзы, дома и отели в Чанша».
Вокруг Тан Шэнчжи стала формироваться так называемая баодинская группировка, которая отрицательно относилась к главкому и позволяла себе не исполнять его приказы. «Тан нужен и особенно сейчас, – писал В. К. Блюхер. – Он нужен как сила противодействия Цзяну (Чан Кайши. – Авт.)… но для этой роли он должен быть силен в меру… Надо его заставить не мешать революционной работе. Нужно поставить его в такую объективную обстановку, где бы он выполнял свою рабочую роль в национально-революционном движении страны. Тан хитрый мужик, ему в рот два пальца класть не следует».
Итак, в качестве противовеса Чан Кайши выдвигался «революционер» Тан Шэнчжи, попутчик «до поворота», которого начинали поддерживать советские представители. Разумеется, о новой креатуре русских не мог не догадываться Чан Кайши, так как это было секретом Полишинеля. Во всяком случае, это подталкивало к решительным действиям.
А. В. Бакулин, оставивший свидетельство о китайском милитаристе, был назначен на крышевую должность в генконсульстве, уже находясь в стране с мая 1925 г. в составе южнокитайской группы военных советников в Кантоне. Подобная метаморфоза произошла с ним при формировании уханьского правительства в конце 1926 г.
В сентябре того же года Фэн Юйсян вернулся из СССР в Китай и заявил о присоединении своих сил к НРА. Советский Союз вновь оказал его национальным армиям поддержку, восстановив их боеспособность и обеспечив их выступление с северо-запада на соединение с НРА.
На повестке дня в Гоминьдане осенью 1926 г. значился вопрос о перемещении национального правительства из
Кантона в Ухань, в процессе обсуждения которого начался интенсивный процесс поляризации сил в Гоминьдане. К этому времени в Гоминьдане развернулось движение за возвращение находившегося «на лечении» за границей лидера левого крыла Гоминьдана Ван Цзинвэя и назначения его на пост главы правительства.
Чан Кайши настаивал на переводе резиденции правительства и ЦИК Гоминьдана в Наньчан. Он аргументировал это тем, что временное местонахождение столицы должно зависеть от стратегических планов и военных действий. А так как основные военные действия в то время разворачивались в нижнем течении Янцзы, то и национальному правительству пока следовало находиться в Наньчане.
Левые в Гоминьдане, и особенно коммунисты, настаивали на переводе правительства в Ухань, где заместителем командира дивизии был коммунист Е Тин97 и, как считали, ширилось рабочее движение. 1 января 1927 г. Ухань, являвшийся трехградьем из Ханькоу, Ханьяна и Учана, был провозглашен столицей Китая находившимися здесь отдельными членами национального правительства и ЦИК Гоминьдана. Чан Кайши остался в Наньчане, а вместе с ним и большая часть членов ЦИК Гоминьдана и национального правительства, которые так и не добрались до Уханя. Так стали складываться два политических центра: левых – в Ухане и правых – в Наньчане.
Для Москвы эта проблема оказалась неожиданной и, как показал дальнейший ход событий, неразрешимой. Развитие дальнейшего противостояния между Уханем и Наньчаном отражало углубляющийся кризис в Гоминьдане и национальном правительстве, возрастание военного фактора как в лице Чан Кайши, так и генералов в освобожденных провинциях, расшатывание единого фронта, постепенное ослабление позиций уханьского правительства.
9 января 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) направило Бородину телеграмму, в которой как компромиссное решение предлагалось согласиться на пребывание главкома со штабом в Наньчане «ввиду фронта», «но Нацпра[вительство] и Цека» должны были находиться в Ухане.
Уханьское правительство опиралось на части НРА под командованием хунаньского милитариста генерала Тан Шэнчжи.
В отличие от Чан Кайши, пытавшегося поскорее занять районы нижнего течения Янцзы с такими крупными центрами, как Нанкин и Шанхай, где он рассчитывал на финансовую и политическую поддержку китайской буржуазии, Тан Шэнчжи стремился в первую очередь, соединившись с национальными армиями, свергнуть пекинское правительство. Претензии находившихся в Ухане членов ЦИК и национального правительства выступать от имени всего правительства и всего Гоминьдана, по сути, были нелегитимными, самозваными, так как они не представляли собой большинство входивших в высшие партийный и государственный органы членов. Это был своеобразный вызов Чан Кайши и оставшимся с ним членам правительства и руководства Гоминьдана, спровоцированный в том числе и М. М. Бородиным.
Фактически разрыв с Чан Кайши явился одним из центральных событий, приведших к резкому изменению хода Северной экспедиции, и в конечном итоге на фоне обострения противоречий привел к разрыву единого фронта. Бородин и проводимая им политика в Ухане спровоцировали Чан Кайши на размежевание с уханьским правительством и как следствие этого – на разрыв с Советским Союзом. Чан Кайши не без оснований считал Бородина противником размещения правительства в Наньчане и в феврале 1927 г. поставил вопрос об отзыве Бородина и направлении в Китай другого советника. Чан Кайши готов был пойти на существенные уступки, он даже не возражал, чтобы Ван Цзинвэй «поскорее вернулся для совместной работы». Но все это было увязано с незамедлительным отъездом главного политического советника из Китая.
Отношение к Чан Кайши являлось также «конкретным пунктом разногласий» между М. М. Бородиным и В. К. Блюхером. Последний считал, что момент для разрыва с Чан Кайши неблагоприятен.
Отголоски событий доходили и до Москвы, и чаще всего в интерпретации главного политического советника М. М. Бородина. Иначе как объяснить постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 10 марта 1927 г.:
«а) Признать, что Дальневосточное бюро должно быть единым для всех восточных стран, со включением в сферу его деятельности Китая.
б) Утвердить Дальбюро ИККИ в следующем составе: члены – тт. Бородин, Розенберг98, Рой99 и по 1 представителю от компартий Китая, Кореи и Японии.
в) Секретарем Дальбюро наметить т. Лепсе, поручив тт. Кубяку и Молотову переговорить с ним после приезда его в Москву».
Таким образом, отзывались все члены Дальбюро, за исключением одного Бородина, что последним могло трактоваться не иначе, как поддержка курса на разрыв с Чан Кайши, которому он неукоснительно следовал с начала января 1927 г. Об этом сам Бородин открыто заявил в докладе на собрании Общества старых большевиков 23 октября 1927 г. в Москве: «…Уже 3 января [1927 г.] мы шли на разрыв с Цзян Кайши».
Артур Розенберг планировался полпредом в Китай, куда он так и не доехал в связи с последующим развитием событий. Индус Манабендра Натх Рой появился в апреле и повлиять на события уже никак не мог. Ну а уже бывшие члены Дальбюро еще в течение месяца продолжали действовать по своему усмотрению, не оглядываясь особенно на Москву.
Попытки разобраться во взаимоотношениях, складывавшихся между руководящими работниками на Юге Китая, все-таки предпринимались. В конце января 1927 г. с этой целью, видимо, по указанию К. Е. Ворошилова, выступавшего в качестве председателя Китайской комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), в Ханькоу был отправлен М. Юшкевич, секретарь полпредства в Пекине. Юшкевич выехал из Ханькоу в Пекин 3 апреля 1927 г., а его доклад был направлен в Москву спустя месяц. Ворошилов адресовал поступивший к нему документ И. В. Сталину, А. И. Рыкову, Н. И. Бухарину100, Л. М. Карахану и Петрову (Ф. Ф. Раскольникову), сопроводив запиской от 8 мая 1927 г. следующего содержания: «Мною уже неоднократно отмечалась крайняя ненормальность в политическом руководстве на Юге – в Ханькоу. Доклад т. Юшкевича подтверждает высказывавшиеся мною неоднократно соображения о глубоких разногласиях между тт. Банкиром [М. М. Бородин] и Уральским [В. К. Блюхер], что пагубно отражается на работе. Вместе с тем документ подтверждает, что эти разногласия приняли форму, исключающую возможность нормальной работы».