8 декабря 1927 г. была перехвачена телеграмма Ван Цзин-вэя (того самого «левого» гоминьдановца, с которым на протяжении многих лет заигрывали советские представители в Москве и в Китае), направленная из Шанхая в Кантон: «Советское консульство является штаб-квартирой коммунистов. Мы ждем, что вы произведете обыск и выгоните советского консула. Все коммунисты подлежат аресту. Это важнейшая задача момента».
Такой резкий выпад в сторону советского консульства был обусловлен тем, что Ван Цзинвэй получил сообщение о готовящемся восстании.
13 декабря 1927 г., после подавления «Кантонской коммуны», был совершен налет на генеральное консульство СССР в Кантоне и арестован весь его штат вместе с лицами, находившимися в консульстве.
На следующий день вице-консула А. И. Хассиса199, секретаря В. А. Уколова, делопроизводителей Ф. И. Попова, К. С. Иванова и переводчика П. П. Макарова вывели на улицу и к каждому из них прикрепили надпись: «Русский коммунист! Каждый может делать с ним, что хочет». Со связанными руками их провели через весь город и на одной из площадей расстреляли на глазах огромной толпы китайцев.
Оставшиеся в живых генконсул Б. А. Похвалинский, четыре женщины и двое детей содержались под арестом в тюрьме в исключительно тяжелых условиях. 30 декабря 1927 г. их посадили на пароход и через Гонконг направили в Шанхай, где они пересели на японский пароход и через Японию возвратились на родину.
На следующий день после ареста и расстрела сотрудников генконсульства в Кантоне, 15 декабря, генеральному консулу СССР в Шанхае была вручена нота от имени нанкинского правительства о разрыве дипломатических сношений с СССР.
Парадокс ситуации заключался в том, что у Советского Союза не было дипломатических отношений с нанкинским правительством, сформированным в апреле 1927 г. Как, впрочем, таковых отношений у нанкинского правительства не было ни с одним западным государством, которые продолжали признавать только пекинское правительство. Международное признание нанкинского правительства произошло лишь в 1928 г.
Советские консульства в Южном, Центральном, Северном Китае и Маньчжурии и китайские посольства в СССР существовали на основании соглашения с пекинским правительством.
Нота НКИД СССР была направлена дипломатическим комиссаром провинции Цзянсу Го Тайци, а не министром иностранных дел национального правительства в Нанкине. В ноте, в частности, говорилось: «…11 декабря в Кантоне произошло восстание, закончившееся насильственным занятием города коммунистами, прервавшими средства сообщения и учинившими по всему городу пожары, грабежи и убийства. Это неслыханное происшествие со всеми сопутствующими трагическими последствиями приписывается главным образом тому обстоятельству, что коммунисты пользовались в качестве базы для руководства своими операциями советскими консульствами и советскими государственными коммерческими агентурами. Существуют опасения, что происшествия аналогичного характера могут иметь место и в других местах. Ввиду этого настоящим устанавливается, что предоставленное консулам СССР, находящимся в различных провинциях, признание будет аннулировано, что советские государственные коммерчесике агентуры в различных провинциях должны будут прекратить свою деятельность, с тем чтобы можно было уничтожить в корне дурное влияние и произвести тщательное расследование».
В ответной ноте от 16 декабря 1927 г. народного комиссара иностранных дел Б. Н. Чичерина все тому же Го Тайци разъяснялось существо ситуации:
«1. Советское правительство никогда не признавало так называемого национального правительства в Нанкине, от имени которого советскому консульству в Шанхае вручена нота от 15 декабря. «Национальное правительство» в Нанкине не может не знать, что все консульства СССР существуют на территории Китая на основании договора между Китаем и Советским Союзом, подписанного в Пекине в 1924 г., и каждое назначение консулов в Шанхай, так же как и в любой другой пункт Китая, происходило с ведома и согласия пекинского правительства. Шанхайские власти, так же как и другие местные китайские власти, принимали лишь к сведению эти назначения. Поэтому заявление в ноте «национального правительства» в Нанкине об аннулировании признания консулов в различных провинциях может означать только то, что захватившие власть генералы в Нанкине под давлением империалистов признали удобным иметь в районе своего господства главным образом консулов тех стран, которые сохранили с китайцами «неравные договоры»…»
Но подобная констатация факта ничего изменить уже не могла. Советские консульства и коммерческие представительства на Юге и в Центральном Китае надо было закрывать.
Только в Шанхае за время с 15 по 18 декабря распоряжением временного суда были закрыты отделение торгпредства, отделения Совторгфлота, Центрсоюза, Дальбанка, Текстильсиндиката, КВЖД, Госторга, Чаеуправления и Дальлеса.
17 декабря генеральное консульство СССР в Шанхае передало нанкинскому правительству ответную ноту советского правительства о разрыве дипломатических сношений. Защиту интересов советских граждан на Юге Китая взяло на себя германское консульство.
За три дня до этого Рахманин докладывал в Центр, что в связи с ожидавшимся отъездом консульства он считал целесообразным послать «Алексеева» в Ханькоу, с тем чтобы принять агентурную сеть, в этой связи требовались условия явки; в Шанхае на время резидентом оставить Горбатюка; связь с агентами должен был поддерживать переводчик – китаец-коммунист «Джон».
На следующий день Рахманин внес коррективы в свои же предложения. В связи с намеченным на 20 декабря 1927 г. отъездом генконсульства и отсутствием явки на Ханькоу он предложил оставить «Алексеева» резидентом в Шанхае; ему были переданы шифры и средства тайнописи. Почтовую и курьерскую связь предполагалось строить на Харбин. «Алексеев», по словам Рахманина, высказал готовность принять всю сеть, кроме одного агента, однако все зависело от сметы, которая составляла тогда 1500 долларов в месяц.
Центр согласился оставить «Алексеева» резидентом и утвердил запрашиваемую смету. Предлагалось справиться с созданием нелегального аппарата и наладить связи на Харбин и Владивосток. Не снималась задача и создания резидентуры в Ханькоу.
19 декабря 1927 г. из Шанхая была отправлена последняя телеграмма от Рахманина. В ней сообщалось, что своим заместителем он оставил «Алексеева», которому были сообщены полные сведения об агентах и который был лично связан с переводчиком, приезжим китайским коммунистом, и «Блюмом». Последние же поддерживали связь с остальной агентурой через связного. Кроме того, «Алексеев» должен был встретиться с владельцем фотографии, чтобы решить вопрос «крыши». На «Рихарда» (Штальмана) предлагалось возложить отдельную связь с новым, серьезным агентом Горбатюка. Возможность перенять работу в Ханькоу предполагалось выяснить после встречи с Сухоруковым.
Эта телеграмма была последней не только от Рахманина, но и из Шанхая, так как с отъездом генконсульства прекратилась радиосвязь с Центром. Отныне связь организовывалась только курьерами через харбинскую резидентуру.
В резолюции от 8 марта 1934 г. на письме, обращенном к Берзину в связи с предполагаемой заграничной командировкой Рахманина, отмечалось следующее: Рахманин, член партии, окончил Военную академию; ранее, в 1925–1927 гг., работал по линии Разведуправления на Дальнем Востоке – в Харбине и Шанхае; английский язык знает, но недостаточно хорошо; «кое-какую» агентурную работу проводил, но в нелегальных условиях не работал; подходит для консульской должности на Востоке или для другой подобной работы. Его следовало бы «прощупать», писал Берзин, и «на всякий случай иметь в виду».
В октябре – декабре 1927 г. подверглись налетам советские консульства и представительства хозяйственных и торговых организаций в Шанхае, Чанше и Амое. В декабре 1927 г. были незаконно задержаны советское торговое судно «Симферополь» и завфрахтованное Совторгфлотом китайское судно «Сыпингай».
К этому времени в генконсульстве в Ханькоу оставалось несколько сотрудников с семьями, в том числе и В. Т. Сухоруков (всего 10–12 человек). В ночь на 27 декабря Сухоруков получил телеграмму из Владивостока, сообщавшую о перехваченном приказе ханькоуским военным властям разгромить «этой же ночью» генеральное консульство СССР в Ханькоу и арестовать сотрудников консульства. Телеграмма из Владивостока позволила заблаговременно уничтожить все оставшиеся документы и материалы. Сухоруков дал указание радистам привести аппаратуру в полную негодность.
Дальнейшие события, со слов самого Сухорукова, развивались следующим образом. Весь советский коллектив с семьями размещался в трех небольших двухэтажных зданиях, окруженных двухметровым кирпичным забором. Около полуночи китайские солдаты проникли на территорию консульства. В подъезд дома, где жил Сухоруков, ворвалось не менее взвода солдат, однако взламывать двери в квартиру они не решились, а разместились на лестничой площадке, ожидая рассвета.
Около 8 часов утра солдаты начали бить прикладами винтовок в дверь, сопровождая удары истошными воплями. Пришлось открыть дверь. В квартиру ворвалось с десяток вооруженных солдат, которые бросились обыскивать комнаты, шарить в столах, сейфе, чемоданах. Личные вещи тут же были разграблены. В одном из ящиков письменного стола нападавшие обнаружили сверток с серебряными китайскими долларами. Начался жадный дележ денег. Во время этой сцены Сухоруков, насколько позволяли ему небольшие познания в китайском языке, пытался объяснить солдатам всю недопустимость их поведения, угрожая сообщить о происходившем в Шанхай. Но его призывы не возымели никакого действия. Разграбив все, что попалось под руку, и не найдя ни оружия, ни документов, солдаты покинули квартиру.
К счастью, в Ханькоу обошлось без арестов и расстрелов. Сотрудники же генконсульства были высланы в СССР.
Закрытие официальных и полуофициальных представительств Советского Союза в Центральном и Южном Китае не оставляло перед Центром иного выбора, кроме перевода разведки на нелегальное положение.