И на 40-м километре Гизатуллин первый. Теперь все уже начинают прочить его в чемпионы, а опытные марафонцы Тихомолов и Кузнецов входят в первую пятерку. «Дуэт» Терентьев — Любимов перемещается на 6—7-е места.
Решающими стали последние пять километров. Мощный рывок делает Кузнецов и выходит на 2-е место. И тут не выдерживает Гизатуллин — все-таки как это трудно правильно распределить свои силы на такой длинной дистанции! В итоге, лидируя 45 километров, он оказался четвертым.
Первым к финишу приходит Тихомолов. Видно, как нелегко ему достаются эти последние метры. А сзади показывается Кузнецов. Его время на 25 секунд лучше. Значит, он стал чемпионом? Нет, оказалось — поздравлять горьковчанина рано, главные события были впереди. После 45-го километра Терентьев стремительно уходит от Любимова. Его скорость становится просто фантастической, но не поздно ли? Нет, Федор рассчитал все точно. Его финиш был удивительным, он шел мощно, с какой-то яростной одержимостью. Так идут в последний бой. Уже в финишном створе он обошел лыжника, который ему безнадежно проигрывал. Время Терентьева оказалось лучшим. В тридцать семь лет он вновь доказал, что он сильнейший! Совершенно справедливо эту победу называли спортивным подвигом.
…Весной того же года они сидели в маленьком саду у Карпова под яблонями и вишнями, одетыми в белый наряд.
— Послушай, Федя, — сказал Андрей Алексеевич, — ты сколько еще выступать собираешься?
— Кажется, в Уктусе я доказал, что есть еще порох в пороховницах, — обиженно проворчал Терентьев.
— Что и говорить, доказал ты всем свою силу. Только вперед надо смотреть. Знаю, ты думаешь об Олимпиаде в Инсбруке. Но давай-ка заглянем правде в глаза: это нереально. Я не сомневаюсь — ты можешь выиграть две, три, ну четыре крупные гонки. А потом что? Будешь сползать на 9—10-е места? Много есть лыжников, для которых войти в десятку предел мечтаний. Но ты-то Терентьев! Это не для тебя, ты просто не имеешь права ронять свое имя. Ты же многого достиг: пришел перворазрядником, а сейчас заслуженный мастер, был солдатом, а стал офицером. Я считаю, что твоя последняя победа не меньше, чем золотая олимпийская медаль. Я верю, ты станешь хорошим тренером — голова у тебя светлая, а уж об опыте и говорить не надо. Но учиться необходимо.
Долго раздумывал Федор над словами своего тренера. Конечно, он понимал, что рано или поздно придется расставаться с большим спортом. И прав Карпов: выход один — перейти на тренерскую работу. Осенью шестьдесят второго года старшего лейтенанта Терентьева зачислили на военный факультет Ленинградского института физической культуры имени П. Лесгафта.
Совсем это не просто после очень долгого перерыва засесть за учебники. До поздней ночи порой приходилось Терентьеву штудировать физику, химию, историю физической культуры, педагогику, анатомию и другие науки. Но недаром Федор Михайлович славился упорством — первую экзаменационную сессию он сдал успешно.
20 января 1963 года имя Федора Терентьева еще раз прозвучало по радио — диктор на соревнованиях в Кавголове объявил, что знаменитый лыжник стал победителем в гонке на 30 километров. А вечером того же дня Терентьева уже не было в живых, он трагически погиб в результате несчастного случая. Похоронили его в родных местах, которые он так любил, а через несколько месяцев рядом с ним в землю положили и Евдокию Федоровну, которая не смогла пережить смерть младшего сына.
С тех пор многое изменилось в лыжном спорте. Стали другими скорости, заблистали имена новых гонщиков. Но в истории советского спорта навсегда останутся имена тех, кто прокладывал путь к сегодняшним достижениям, кто впервые добывал олимпийское золото. И среди них одно из самых почетных мест принадлежит Федору Михайловичу Терентьеву. Он был настоящим спортивным бойцом, а бойцы остаются в строю навсегда.
ВСЕВОЛОД БОБРОВ
…Стремительно ворвавшись в нашу жизнь, он стал олицетворением озорной, неугомонной вдохновенности, своеобразным воплощением неудержимой мощи и непоколебимости духа нашего народа — народа-победителя. Русский удалец с небрежно откинутым вихром на мгновение застыл в ожидании подходящего момента, чтобы рвануться, спикировать на штрафную площадку и, разметая защиту, нанести кинжальный удар — таким Бобров навсегда останется в памяти многочисленных болельщиков. Долго считалось, что ему везло, что он счастливчик. Бобров не любил этих разговоров: уж он-то знал, что стоят ему эти голы. Но люди с восторгом подхватывали легенду: им хотелось видеть именно удачливость, светлую, огневую, как чудо, словно ниспосланную судьбой.
Всеволод Бобров был признан не только болельщиками и журналистами. Его спортивные и человеческие качества высоко оценивали и коллеги-футболисты. Вот, например, отзыв прославленного ленинградского вратаря Леонида Иванова: «Смешно, конечно, утверждать, что нынешние футболисты слабее прежних, но по всему комплексу футбольных качеств — умению забить мяч в, казалось бы, невероятной ситуации, видению поля, взрывной реакции, искусству рывка и дриблинга — такого игрока, как Всеволод Бобров, в советском футболе больше не было». Значение таланта Боброва лишь возрастает от того, что он не был одинокой звездой на сером фоне. Надо было обладать особыми свойствами, чтобы выделяться на фоне Константина Бескова, Бориса Пайчадзе, Александра Пономарева, Сергея Сальникова.
Борис Андреевич Аркадьев, тренер, которого Бобров боготворил, рассказывал: «Я сразу же понял, что встретился с великим футболистом. Ну и талантище это был. Если бы к спорту было применимо слово «гений», то к Всеволоду оно бы, бесспорно, подходило. Это был «спортивно-игровой гений». Ведь он был лучшим и в футболе, и в хоккее с мячом, и в хоккее с шайбой. У него был поразительный метод усваивать технику подражанием. Ему не надо было повторять упражнения по тысяче раз, он усваивал чужую технику, чужие приемы на глазах».
Свидетельства Иванова и Аркадьева об уникальности, неповторимости таланта Боброва не единственные. О том же писали и Мартын Мержанов, и Игорь Нетто, и братья Старостины — сами живая легенда нашего футбола.
Родился Всеволод Бобров в 1922 году в тихом и незаметном городке Моршанске. Впрочем, отсюда семья вскоре переехала в Сестрорецк.
Михаил Андреевич Бобров до 1917 года трудился на Путиловском заводе. В годы революции боролся за Советскую власть. Навсегда запомнил Сева его увлекательные рассказы о революционерах, о боях рабочих дружин, о легендарном штурме Зимнего дворца.
В Сестрорецке М. А. Бобров сначала работал инженером, затем преподавал в школе ФЗУ. Он был блестящим мастером своего дела. Но было у Михаила Андреевича и еще одно увлечение — спорт. Долгие годы играл он в футбол и хоккей, и играл превосходно.
День, когда проходила игра, становился семейным праздником. Дома готовился вкусный обед, пеклись пироги. Спиртного Михаил Андреевич не признавал, после игры за чаем с вареньем шел неторопливый разговор о спорте.
Зимой отец заливал во дворе небольшой каток. Пятилетний Сева уже лихо бегал на коньках, гонял шайбу. По вечерам с братом Володей играли против отца. Сначала он легко их обыгрывал, но вскоре ему пришлось брать себе в помощь… дочку.
Клюшки дети делали сами. Выпиливали из фанеры крючки, скрепляли их гвоздиками, приделывали к палкам и обматывали ремнем. Труд в доме Бобровых любили. Впоследствии всемирно известный спортсмен славился среди своих друзей как «мастер — золотые руки». Дома все чинил сам, любил, когда его просили об этом друзья. Хранил целую коллекцию слесарных, столярных и прочих инструментов, не терпел, когда они залеживались без дела.
Постепенно спортивные схватки с отцом и со сверстниками — зимой на льду, летом на траве — превратились в серьезное увлечение. Позднее Бобров вспоминал, что уже тогда ему не давала покоя неодолимая страсть к скорости, к обводке, к стремительному, неукротимому прорыву. В детскую городскую команду Сева вошел, когда ему было двенадцать лет. Здесь он быстро подружился с вратарем Аликом Белаковским.
Впоследствии Белаковский закончил военно-медицинскую академию, стал врачом Центрального спортивного клуба армии. Боброва и Балаковского связывала трогательная мужская дружба. Врач тонко чувствовал застенчивый и выдержанный характер товарища, придирчиво и неприметно следил за его здоровьем. Знали бы те, кто откликался свистом на мнимую бездеятельность Боброва, на ого неторопливое возвращение из атаки, что за тайну приходится хранить врачу Белаковскому: знаменитый форвард с детства страдал аритмией сердца.
В школе учился Всеволод легко. Хуже приходилось с музыкальными занятиями, на которых особенно настаивала мама. Невозможно было усидеть за разучиванием гамм, когда за окном раздавался тугой звон мяча или призывное пощелкивание клюшек. С четверть часа еще можно было промучиться, но затем Сева под убедительнейшим предлогом выскальзывал из дома. К счастью, мама быстро поняла, какие игры волнуют ее бесшабашного отпрыска, — страдания прекратились.
В 1937 году Сева поступил в школу ФЗУ. После ее окончания, получив специальность слесаря-инструментальщика, он стал работать на заводе имени Воскова.
Учебу продолжал в вечерней школе. Впоследствии Бобров скажет, что самые дивные годы в его жизни — это детство, рядом с мамой, в дружной, родной семьли где никто никогда не обижал друг друга; с благодарностью прославленный спортсмен будет вспоминать о заводе, где старшие учили его не только мастерству, но и трудолюбию, скромности, честности.
Навсегда запомнил Всеволод слова своего наставника, потомственного питерца Ивана Христофоровича Первухина: «Нет для русского рабочего человека ничего дороже чести. А честь наша — это наша страна. Много невзгод пришлось испытать ей, и многое она еще испытает. Но эта земля — наша земля, и только мы ее подлинные хозяева. Для нас, Сева, Родина — не футболка, ее не сменишь. И жить надо не для себя — для нее, для всех людей — братьев своих и товарищей».