ть учебу и спорт». И здорово прочел — курсантскую жизнь он знал до мелочей. Рассказывал, как организовать свое время, чтобы выделить часок-другой в день для тренировки, и что эти тренировки дают для самочувствия и учебы. Ему задали множество вопросов. Хорошо ли вечером тренироваться, крепко ли потом спишь? Что делать, когда болят мышцы? Штанга закрепощает, а баскетбол раскрепощает — правильно? И все в таком роде. А также, конечно, о его боях и заграничных впечатлениях (он успел побывать в ФРГ).
Знакомство Валерия с коллективом ВИТКУ день ото дня становилось все более близким, и однажды утром полковник Евгений Васильевич Стефанов зазвал его к себе в лабораторию. Он был начальником кафедры, а в лаборатории ставил эксперименты, связанные с очисткой воздуха в специальных аппаратах. С Валерием он познакомился как бы между прочим, но, разговорившись, почуял в нем неподдельный интерес к технике. В лаборатории они рассматривали различные гидроустановки, и Стефанов показывал, где крепится форсунка, каким образом подается струя воды и что получается при изменении давления. Оба сели за поцарапанный стол, на котором лежали шланги, и на клочке бумаги набросали кое-какие формулы, чтобы понятней было, о чем идет речь.
Всю ночь Валерий ворочался, обдумывая параметры, подсказанные Стефановым, и не мог заснуть, несмотря на то, что в недавней лекции подробнейшим образом растолковал, что нужно предпринимать в таких случаях. Что делать, он был увлекающимся человеком! К утру Валерий убедился, что ореол вокруг двигателей внутреннего сгорания, которые до сих пор владели его технической мыслью, несколько померк, зато кондиционеры, как он понял, открылись для него с чрезвычайно привлекательной стороны. И потому после завтрака сам пришел в лабораторию к Стефанову.
А спустя некоторое время Валерий Владимирович сдал необходимые экзамены и был зачислен в адъюнкты ВИТКУ. И со всем жаром, на какой способно было его увлекающееся сердце, он погрузился в расчеты, замеры, которые ежедневно, как оказалось, надо было производить десятками.
…При соприкосновении воздуха с водой происходят сложные физические явления, связанные с теплообменом. Обсуждая с Валерием условия эксперимента, Стефанов порекомендовал ему изучить по этому вопросу данные, полученные английскими и американскими учеными, и, заметив смущение на лице адъюнкта, поинтересовался: «Как у тебя с языком?» — «Средне», — признался Валерий. «Немедленно!.. Слышишь? С сегодняшнего дня! И через два месяца эксперимент будем обсуждать по-английски». Рассказал, как однажды к Вернадскому обратился аспирант с просьбой растолковать неясные моменты в теории номогенеза. «Знаете, — посоветовал Владимир Иванович, — это очень хорошо разработано у испанца…» И назвал фамилию. «Но я не владею испанским!» — чуть ли не возмутился аспирант. «Овладейте! — спокойно ответил Владимир Иванович. — Даю вам две недели». Вернадский в своих лекциях много раз подчеркивал, что не представляет себе ученого, не знающего основных европейских языков. «Так что, дружок, — закончил Стефанов, — две недели, понимаю, нереально, а через два месяца изволь…»
Валерий пошел в библиотеку, выписал словари, учебники.
Итак, направлением его научной работы на несколько лет вперед должно было стать изучение аэрогидродинамических режимов, а результатом — создание аппарата с так называемым орошаемым слоем. Пройдя через него, загрязненный воздух должен очиститься и приобрести необходимую температуру и влажность. Считалось, что существуют определенные режимы движения воды и воздуха в таком аппарате, их надо было изучить при помощи многочисленных экспериментов, другого пути не было. А для этого необходимо создать экспериментальную модель с подключенными к ней измерительными приборами и мерными сосудами. Стефанов и Попенченко сконструировали такую. Получился внушительных размеров параллелепипед с прозрачной стенкой, снизу к нему примыкал воздуховод, сверху поступала вода.
Валерий по утрам садился около аппарата, открывал краны. Раздавался мерный сдавленный свист, он перерастал в гул, на винипластовой сетке появлялась белесоватая кромка. Вода в тысячу раз тяжелее воздуха, но, если воздушный поток увеличить, пленку воды легко сорвать, она придет, как говорят, в возмущенное состояние, начнет турбулезировать — это явление тоже было интересным… Валерий проделал уже около пятисот опытов, когда им с Евгением Васильевичем пришла в голову мысль крепить сетки не горизонтально, а наклонно. Стали отрабатывать новую схему. Она оказалась эффективной. Можно ли на ее основе создать промышленный агрегат? Существует математическая теория подобия, с ее помощью можно лабораторные данные использовать для освоения аппарата в промышленности. Требуется произвести определенные расчеты… Валерий подготовил доклад, выступил на научной конференции. Ученым понравилась методика, по которой они со Стефановым работают.
Время от времени он исчезал недели на две из училища. Все знали — уехал на соревнования, и с нетерпением ожидали, когда его покажут по телевидению. В 1963 году был учрежден Кубок Европы, который вручался лучшей команде. Нашим боксерам довелось встретиться с польскими спортсменами в Лодзи. Валерий был выбран капитаном советской сборной, с польской стороны в этом качестве выступал Збигнев Петшиковский, и на церемонии представления участников они обменялись вымпелами. Но боксировать предстояло не с ним, а с Тадеушем Валасеком.
И тут у Валерия случилась досадная и неожиданная осечка. Он столкнулся с такой системой защиты, преодолеть которую в полной мере не смог. Это была так называемая «глухая» защита. Сама но себе пассивная оборона, заключающаяся в неподвижном перекрытии всех уязвимых точек локтями, предплечьями и перчатками, известна с давних времен и описана в старинных учебниках, ею пользовались бойцы XVIII века. Она всегда считалась несколько унизительным приемом, и принято было прибегать к ней лишь в случаях крайней необходимости, да и то лишь на самый малый срок. Боксер в глухой защите как бы демонстрировал, что ему нечего противопоставить ударам противника, что он исчерпал все свои возможности и отдает себя на милость соперника и судьи.
Со временем этот прием был реабилитирован, однако всегда оставался произведением «низкого штиля». И уж, во всяком случае, никогда не применялся как элемент тактики, никому не приходило в голову основывать на нем целиком боевую задачу. Кажется, первым это сделал Мохамед Али, использовав глухую защиту как своеобразное и действенное тактическое оружие. Это было оригинальное новшество на ринге, еще раз подтверждающее замечательную одаренность негритянского боксера. Особенно показательны в этом отношении его бои с Фрезиером и Форменом. С последним он бился в Уганде на звание абсолютного чемпиона мира — и семь с половиной раундов отсиживался за перекрестием локтей и перчаток, позволяя конкуренту, ярость и мощь ударов которого не ведали границ, попусту растрачивать свои силы. Лишь изредка он переходил в молниеносные контратаки, потрясавшие Формена. А в восьмом раунде, почувствовав, что энергия соперника идет на убыль, незаметно изготовившись, он провел блестящую комбинацию, которую потом бесчисленное количество раз показывали в замедленном изображении все телекомпании мира. Формен был повержен.
Но то на профессиональном ринге! Там бой длится пятнадцать раундов, и есть, следовательно, возможность, проиграв семь раундов (или, выражаясь по-боксерски, отдав семь раундов), взять свое в восьмом. В любительском боксе всего три раунда, и здесь действует правило наказания за пассивность. Если боксер слишком долго избегает боя, каким бы способом это ни производилось: умелой ли работой ног, или сближением, «клинчеванием», или глухой защитой, — ему объявляют предупреждение, что влечет за собой лишение вспомогательных очков. Казалось бы, нет возможности строить свою тактику на пассивной обороне, но именно это и сделал Тадеуш Валасек.
Его план был прост, и он претворил его в жизнь с редкостным самообладанием. Едва Попенченко в своем стремлении обострить игру открывал скорострельный огонь, Валесек «убегал в бункер» — уходил в глухую защиту, обдуманную, статичную и не лишенную изящества, но пребывал в ней ровно столько, чтобы переждать первый вал разрывов, и, угадав легкое замедление в темпе противника, сам переходил в атаку, которую, правда, Попенченко без труда пресекал. Таким образом, у судьи не было повода «наказать» Валасека за пассивность.
Это было воистину захватывающее зрелище. Может быть, оно больше говорило глазу знатока, чем чувству неискушенного зрителя. В бою не было громыхающих падений, эффектных шлепков и тому подобных штук. Было напряженное единоборство двух умных больших мастеров, непрерывно изобретающих все новые комбинации, расставляющих друг другу ловушки, непрерывно наблюдающих друг за другом в вихревом поединке. Атакуя, Валасек не столько заботился о точности попаданий, сколько о быстроте, и мгновенно прекращал активные действия, как только возникала опасность. Атаки Попенченко были весомее и разнообразнее, но самое острие их, которое должно было бы пронзить Валасека, увязало в глухой защите. Раскрыть ее Валерию не удавалось.
Во время одной из схваток Тадеуш шепнул Попенченко: «Что ты бьешь меня так сильно, Валерий, я же не мешок!» Это еще одно свидетельство огромного самообладания Валасека. Он еще находил время шутить! После боя, пожимая друг другу руки, они обменялись следующими репликами: «А все-таки не выиграл!» — сказал Валерий. «Но ведь и ты не выиграл!» — парировал Валасек. Если бы в боксе была ничья, то она была бы самым закономерным судейским решением в этом отличном поединке мастеров мирового класса. Но ничьей в боксе нет. Подсчитав очки и присовокупив к ним личное зрительное восприятие (судейство в боксе субъективно), судьи отдали предпочтение поляку.
— Теперь в Москве через месяц! — крикнул Валерий, пролезая под канатами.
— Теперь у вас! — ответил Тадеуш.
Соревнования на Кубок Европы проводились в два тура, команды встречалис