Он говорил по-английски, и, когда кончил, лорд Рассел, подвинувшись к нему, негромко спросил:
— Вы жили у нас в Англии? Вы хорошо владеете английским!
— Я работаю над диссертацией, — ответил Попенченко. — Английский выучил сравнительно недавно.
Рассел покачал головой:
— Я был бы счастлив иметь такого сына, — сказал он.
Таня Вологдина, невысокая веселая девушка с ладной фигурой, к боксу была равнодушна. Она не любила и спортивных передач по телевизору, и, если так совпадало, что во время вечеринок передавали футбол и ребята усаживались напротив «ящика», она прямо негодовала: «Надо же, для чего мы сюда пришли?» Ей хотелось танцевать.
Как-то, когда собрались на дне рождения подружки, с ребятами творилось что-то неописуемое. Передавали бокс, дрался какой-то Попенченко. Таня, конечно, прекрасно знала, что на этом Попенченко с ума сошел весь Ленинград, но не портить же было вечер! Она подошла и выключила телевизор.
Что тут началось! На нее накинулись, телевизор опять включили, гвалт стоял невыносимый. Ребята размахивали руками: третий раунд, третий раунд, как она не понимает, третий раунд. Подумаешь, третий раунд. И, хлопнув дверью, ушла в другую комнату.
…Однажды в воскресный зимний день Таня с подругой пошли в Эрмитаж. Народу здесь, как всегда в выходные дни, было много. В одном из коридоров в сутолоке нос к носу столкнулись с двумя моряками. «Здравствуй!» — воскликнула подруга. Один из моряков оказался ее приятелем. Другой был высоким статным офицером с короткой стрижкой и удивительно знакомым лицом. Таня никак не могла вспомнить, где она его видела. Представились, как положено. Высокий назвался картавя:
— Валерий!
Они прошли, разговаривая и разглядывая картины, галерею 1812 года, «малых голландцев», испанский зал, и только тут, улучив минутку, — подружка шепнула, что это тот самый Валерий, который Попенченко. Таня и виду не подала, что когда-нибудь слышала эту фамилию.
Когда компания вышла на Дворцовую площадь, подруга с приятелем незаметно отделились. Таня с Валерием остались вдвоем. Они бродили по набережной Фонтанки, стояли на мосту и опять куда-то шли. Валерий вспоминал годы учебы в суворовском, первые свои бои. Его словно прорвало, он говорил, говорил и не мог остановиться. Наверное, потому что на него вопрошающе и с ожиданием смотрели голубые глаза и на ресницы их садился снежок… У Апраксина двора, куда неизвестно как вышли, он принялся декламировать стихи. Он читал Есенина, Лермонтова и своего любимого Пушкина.
Прошло три месяца, и молодые сыграли свадьбу. Семья Вологдиных была многоликая, дружная, и Валерия приняла с радостью. Происхождение свое семья вела от крепостного и этим очень гордилась. В первый же свободный вечерок Валерия усадили за стол и раскрыли перед ним семейный кондуит. В нем было нарисовано родословное древо. «Вот, — показали ему, — основоположник фамилии». В XVIII столетии управляющий графа Строганова купил у помещика из Вологодской губернии молодого крестьянина «сообразительности и телесной крепости превосходной» и привез в Пермь. На Урале граф развивал металлургическое дело, и нужны были рабочие руки. Здесь парню, чтобы отличать его от других крестьян, вывезенных из разных губерний России, присвоили фамилию Вологдин. Вот и пошли Вологдины.
Скоро Валерий знал всю историю семьи и охотно рассказывал своим друзьям. Когда они приходили к нему, он сам теперь сажал их за стол и раскрывал кондуит. Внук первого Вологдина, Петр Александрович, обосновался в Куве. Крестьянскую реформу он встретил в двадцатилетием возрасте. Кончил так называемую земледельческую школу, в которой преподавали начатки агрономии и геологии. Работал горным смотрителем, но известность в крае получил как умелец и изобретатель всяких машин и приспособлений. Он сконструировал тележку для откатки руды из шахты, веялку, получившую большое распространение, проводил опытные посадки картофеля и ягодных кустарников, чтобы отобрать высокоурожайные сорта. Самостоятельно выучился играть на разных музыкальных инструментах, рисовать. Собрал обширную библиотеку, попользоваться которой приезжали любители книг издалека. Славу ее дополняла коллекция акварелей, исполненных на сюжеты из жизни пермяков и коми.
В своем городе он разбил парк и построил клуб «для семейных вечеров», а возле него поставил солнечные часы. Они сохранились до сих пор.
У Петра Александровича было шестеро детей. Всем им он дал превосходное образование. Один сын стал профессором металловедения, другой — юристом и деятелем народного образования, третий — выдающимся ученым в области высокочастотной техники. Четвертый, тоже профессор, — Виктор Петрович, Танин дедушка, — создал первую в стране лабораторию электросварки. Виктор Петрович играл на виолончели и скрипке, жена его была профессиональной пианисткой, дети играли в любительском оркестре.
Любовь к технике и музыке унаследовало и младшее поколение Вологдиных. Собирались то у одних, то у других на квартире, пели, играли на фортепьяно. Валерий быстро со всеми сблизился. Инженерные проблемы он понимал, и, когда при нем затевались разговоры на подобные темы (а в основном об этом и велись разговоры), он живо их подхватывал; когда же он рассказывал о своих кондиционерах, его слушали со вниманием и в ника-ли во все мелочи. Он даже пробовал петь на семейных музыкальных вечерах!
Словом, у него появилась семья, о которой он мечтал всю жизнь. Он был счастлив. Работа над диссертацией продвигалась быстро. Вскоре он успешно ее защитил.
Он продолжал работать в Ленинграде. Было несколько предложений переехать на работу в другие города. Одно из таких предложений поступило из Москвы. Валерий с Таней обсуждали его. Ему хотелось переехать в Москву. Там оставалась мать. Руфина Васильевна вышла на пенсию, жаловалась на одиночество. Валерий скучал по ней. Ему хотелось, чтобы они жили вместе. Тем более что появился на свет еще один член семьи, Максимка. Бабушка помогала бы воспитывать его. Ведь сам он теперь много разъезжает, Тане приходится нелегко: она продолжает учиться в кораблестроительном институте…
Поездки эти гораздо реже, чем раньше, были связаны с участием в соревнованиях, хотя приглашения выступить на ринге поступали к нему со всех концов страны и из-за рубежа. Он отказывался, приходилось беречь время, силы. Но гораздо больше предложений выступить приходило от молодежи — всем хотелось увидеть чемпиона. И уже не на ринге, а на сцене, перед ними. На сцене сельского клуба и Дворца культуры, в городке космонавтов, в актовом зале института, в цехе завода… На него обрушилась небывалая слава! Отказывать людям, желающим увидеть и услышать его, он не считал себя вправе. И, поцеловав Таню и Максимку, он садился в поезд и мчал в Сибирь, Калугу, Тбилиси. По приглашению молодежных организаций побывал в Чили, в Италии, во Франции и других странах.
Рассказывал он с юмором, на вопросы отвечал охотно и простодушно. Без преувеличения можно сказать, что он завоевывал любовь всех аудиторий, где ему приходилось выступать, нисколько между тем не думая подлаживаться к ней. Чаще всего его расспрашивали о тренировках, об усталости, им сопутствующей. И он открывал секреты: какие для себя придумал приемы скорейшего восстановления сил, какими тестами определяет, достиг ли пика формы, много ли играет в баскетбол и занимается штангой и как нужно сочетать эти два для боксера вспомогательных вида спорта, чтобы мышцы, наливаясь силой, не утрачивали реакции. То есть рассказывал о тонкостях специфической подготовки, более уместных на первый взгляд на конференции тренеров и спортивных врачей, а его слушали с огромным интересом.
В 1966 году Валерий Попенченко был избран членом ЦК ВЛКСМ. А это не только почет, а прежде всего новые обязанности, заботы…
Многочисленные выступления и встречи очень много давали ему самому и многое определили в его дальнейшем жизни. Он понял, что работа с механизмами и автоматами, как она ни мила ему, не может его полностью удовлетворить. Ему нужно ежедневное общение с людьми, он почувствовал в себе дар организатора.
В 1965 году Валерию исполнилось 28 лет. Он принял участие в двух крупных турнирах: в пятый раз выиграл звание чемпиона СССР (состязания проводились в рамках III Спартакиады народов СССР) и защитил титул сильнейшего боксера континента. На внутрисоюзном ринге против него выступала в основном молодежь.
Шутили, что Попенченко «пронесся по второму среднему весу, оставив после себя пустоту». Как и во всякой шутке, здесь была доля правды. Должно было пройти несколько лет, прежде чем появился достойный преемник Попенченко. Сначала им стал Лемешев, успехи которого, к сожалению, продолжались недолго, а затем Рискиев, также воспитанник ташкентской школы бокса, один из «праправнуков» Сиднея Львовича Джаксона. Руфат Рискиев вернул советским средневесам и олимпийское и мировое золото.
Молодежь наступала азартно, однако всерьез противостоять обладателю Кубка Баркера не могла. Владимир Дубовик из Белоруссии попытался было взвинтить темп, но Валерий быстро охладил его пыл. Продержаться три раунда против Попенченко тоже почетно. В финале против Валерия вышел Игорь Евстигнеев, защищавший цвета «Буревестника». У него был опыт, неплохая техника, но упорного поединка все же не вышло. Герой Токио превосходил противника на всех стадиях боя.
Советская команда почти полностью сохранила свой состав, и «когда Валерий, начав подготовку к первенству Европы, приехал на сборы в Кисловодск, то увидел там своих приятелей: *Тамулиса, тяжеловеса Изосимова, Степашкина, Баранникова, Позняка, Агеева… Забегая вперед, скажем, что все они завоевали золотые медали, журналисты, освещавшие чемпионат, опять называли советскую команду «командой звезд, на фоне которой звезда Попенченко всех ярче».
Действительно, берлинский турнир, собравший цвет европейского бокса, он выиграл необычайно легко, как никакое другое соревнование в своей жизни. Знал ли он, что оно будет последним, и поэтому старался вовсю? Он никому не признавался, что решил оставить бокс, никаких заявлений журналистам не делал. Он хотел сойти непобежденным — этого он не скрывал, да и тренеры его — и Матулевич, который теперь жил в Москве, и Кусикьянц повторяли ему, что уйти надо вовремя. Но в Берлине (да, полагаю, и на Родине) никто не предполагал, что это произойдет так скоро.