Население между немцами и партизанами
Начальная фаза оккупации
Как показали происходившие во время войны события, советское население демонстрировало как приверженность режиму, так и нелояльное отношение к нему. Отдельные слои общества, в частности те, кто был кровно заинтересован в сохранении режима, были преданы советской стороне. Среди молодежи и части городского населения, в особенности среди рабочих промышленных предприятий, просоветские настроения были сравнительно сильнее, чем среди пожилых людей и сельского населения; среди последних скрытая неприязнь к режиму была характерна прежде всего для колхозников. Точно так же связь с режимом по меньшей мере части интеллигенции была не настолько крепкой, чтобы она оставалась безразличной к вражеской пропаганде.
Среди населения, оставшегося в тылу у отступающих армий в первые недели кампании 1941 года, вероятность «ухода из советского лагеря» повышалась в результате: 1) эвакуации на восток наиболее стойких коммунистов, в том числе значительной части бюрократической и управленческой элиты; 2) отсутствия в местах проживания значительного числа считавшихся лояльными элементов, призванных на службу в вооруженные силы; 3) общей разрухи и дезорганизации, вызванных вторжением немцев и советским отступлением, что вело к ослаблению управляемости и снижению лояльности. Тем самым можно предположить, что иностранная держава, взявшая под контроль значительную часть Советского Союза, получала возможность использовать недовольство населения против режима и попытаться завоевать его лояльность. Недовольство это проистекало из разочарований, пережитых при советской власти; являясь различным по силе и степени воздействия, оно было обусловлено общим стремлением к повышению жизненного уровня. Люди были недовольны коллективизацией, угрозами проникающего во все сферы жизни полицейского государственного аппарата; различными формами принуждения в трудовой деятельности, а для отдельных слоев населения запретами, связанными с религией и проявлением национального самосознания.
Предпринятые после начала войны советским режимом меры свидетельствовали о его осведомленности относительно возможности проявления недовольства в оккупированных районах. С одной стороны, использовались различные виды наказаний и репрессий против отдельных лиц, заподозренных в вынашивании антисоветских замыслов. С другой стороны, было положено начало проведению крупной пропагандистской кампании в двух основных направлениях: 1) «разоблачение» целей немцев и их практических действий; 2) проявление, на словах и отчасти на деле, уступок чаяниям народа с тем, чтобы мобилизовать все эмоциональные, физические и психические ресурсы советского народа для победы. Однако в первые месяцы войны эта пропагандистская кампания в отношении советского населения в значительной степени была сведена на нет или не имела должного эффекта в силу ряда субъективных и объективных факторов. К ним можно отнести миф о непобедимости немцев, подкрепленный их первыми победами и быстрым продвижением, а также советскую тактику «выжженной земли», вызывавшую глубокую неприязнь населения, и влияние самой войны и возникшей в результате ее разрухи.
Поэтому в целом население, оказавшееся под властью немцев, поначалу было готово примкнуть к той или иной стороне. Каждой из соперничающих сторон предстояло завоевать лояльность простых граждан, чье недовольство было не настолько сильным, чтобы они были готовы слепо принять любую альтернативу, и не настолько приверженных советским идеалам, чтобы не замечать других возможностей.
Германия потерпела полный провал в попытках воспользоваться предоставленным ей шансом привлечь на свою сторону советское население. Ей вроде бы удалось, как и советскому режиму, добиться полного повиновения своей власти, но повиновение это на поверку оказывалось иллюзорным. Провал немцев был в основном обусловлен самим подходом нацистского руководства к советской проблеме и целями, которые оно ставило себе на Востоке. В плане своих долгосрочных целей оно полностью игнорировало чаяния народа; в плане же предъявления своих сиюминутных требований оно полагало, что победоносное завершение войны в течение нескольких недель или месяцев позволяет оккупантам игнорировать проблему лояльности населения.
За короткий период времени совокупность предпринятых немцами акций вызвала первые всплески недовольства и разочарования среди той части населения (являвшейся, вероятно, абсолютным большинством), которое занимало выжидательную позицию и с надеждой пристально следило за немцами. Этот произошедший на ранней стадии раскол между оккупантами и населением оккупированных территорий со временем углублялся, и преодолеть его так и не удалось. На раннем этапе разрыву способствовал в первую очередь личный опыт общения простых граждан с немецкими солдатами. В большинстве случаев он оказывал негативное влияние (в силу немецких стереотипов о «восточном недочеловеке» и чувства неуверенности, постоянно испытываемого немецкими солдатами, действовавшими в оккупированной России). Крупные реквизиции и усиливавшееся жестокое обращение, не вызванное военной необходимостью, а порой просто бессмысленное, способствовали этому негативному эффекту. Кроме того, быстро распространявшиеся сведения о жестоком обращении немцев с советскими военнопленными в оккупированных регионах, а также акции и зверства карательных отрядов СД усиливали разочарование населения в немцах. Этому же способствовало ухудшение материальных условий, когда целые города и села находились на грани настоящего голода накануне зимы. И наконец, отказ немцев удовлетворить чаяния народа в таких сферах, как, например, роспуск колхозов, вызывал отчуждение крестьян от новых хозяев.
К концу 1941 года существовавшая ранее надежда у части советского населения оккупированных районов на то, что с приходом немцев порядки улучшатся, исчезла. Разочарование сменилось враждебным отношением, когда зимой 1941/42 года немецкое наступление не только захлебнулось, но и инициатива на время перешла к Красной армии, начавшей наступать. Продолжение войны и советское контрнаступление привели к резкому ухудшению материального и морального состояния немецких войск, а это косвенно затронуло коренное население, от которого теперь в принудительном порядке требовали сдачи большего количества продукции и оказания услуг. Все это подорвало миф о непобедимости Германии в сознании населения, которое открыто и часто подсознательно стремилось примкнуть к более сильной из двух противоборствующих сторон. Уверенности в победе Германии больше не было; приобретенный в условиях советского режима опыт подсказывал, что сотрудничество с противником грозит суровыми репрессиями; поведение немцев ухудшалось. В силу всех этих причин отношение населения начинало меняться.
К началу 1942 года многие элементы, которые стремились избежать выбора, постепенно оказывались вынуждены примкнуть к той или другой стороне. Хотя первоначально возникшее разочарование и не было связано с этим, появление партизанского движения в определенной степени усилило масштабы террора с обеих сторон, между которыми вскоре оказалось население (в особенности в сельской местности). Лишь начиная с первых месяцев 1942 года, после двух серьезных испытаний (шока от советского отступления и от столкновения с нежеланием немцев считаться с недовольством народа), действия партизан обрели смысл.
Ранний этап партизанского движения
В первые месяцы своего существования партизанское движение, наскоро организованное перед советским отступлением, не пользовалось поддержкой населения – факт, о котором не только немцы, но и советские руководители были прекрасно осведомлены. В глазах большинства населения партизаны выглядели отчаянными людьми, сражающимися за заранее обреченное на провал дело, или коммунистами, делавшими ставку на режим. Вместе с тем кое-где простые крестьяне помогали прятавшимся в окрестных лесах партизанам продовольствием, одеждой и сведениями, иногда лишь потому, что они были «своими», говорившими на одном с ними языке и имевшими такое же, как у них, происхождение, в отличие от чужеземцев, вторгшихся на российскую землю. Еще чаще такую помощь оказывали отнюдь не от сочувствия действиям и целям партизан, а просто потому, что они были русскими людьми и нуждались в помощи, точно так же, как и попавшие в окружение и отбившиеся от своих частей военнослужащие Красной армии.
Вскоре большая разбросанность немецких войск позволила группам партизан, даже если они были малочисленными и плохо вооруженными, совершать набеги на деревни, расположенные вдали от немецких гарнизонов. Поначалу партизаны проникали туда в одиночку и вступали в контакт с оставшимися агентами или сочувствующими; после этого можно было заходить всем составом. Обычно местное население смотрело на подобные вылазки как на досадные неудобства; иногда оно предпринимало активные меры по своей защите; лишь в редких случаях население от всего сердца приветствовало партизан. Иногда кое-кто из будущих партизан покидал свои отряды и возвращался к гражданской жизни в деревнях, а отбившиеся от своих частей военнослужащие стремились затеряться среди местного населения.
Первоначально возникшая в деревнях враждебность к партизанам была обусловлена несколькими причинами. Приход партизан представлял собой непрошеное вторжение в той ситуации, когда крестьяне из последних сил старались вернуться к нормальной жизни и обрести свободу от вмешательства в их жизнь всякой власти. Поэтому отношение к партизанам было столь же негативным, как и к советскому режиму, немцам и любой другой форме власти. Партизаны к тому же стремились получить от населения помощь продовольствием, товарами и услугами и тем самым вынуждали сельское население отказываться от появившегося у него в результате смены режима стремления поправить свое материальное положение. И наконец, своими действиями и самим своим существованием партизаны рождали чувство нестабильности у граждан, которое заставило их осознать: 1) неспособность немцев обеспечить им надежную защиту; 2) в глазах бдительных поборников советского режима все те, кто подчинялся приказам немцев, считались сотрудничавшими с врагом и зачислялись в предатели.
У немцев в начальный период войны, как правило, не было возможности предпринять какие-либо действия против партизан. У них не только было слишком мало войск для действий на оккупированной территории, но они к тому же не уделяли должного внимания поступавшим к ним многочисленным сообщениям о действиях партизан, считая их паникерскими и ложными. Чаще всего, когда немцы пытались выкуривать партизан из их укрытий, те отказывались вступать в бой и укрывались на новых местах, оставляя лицом к лицу население и немцев, питавших недоверие друг к другу. Население пребывало в подавленном состоянии из-за своей неспособности избавиться от партизан (представлявших собой советскую власть), в особенности когда множились признаки того, что советская власть к востоку от линии фронта не рухнула под натиском немецкого вторжения. Вместе с тем партизаны в 1941 году были немногочисленны, и (по мнению многих граждан) их можно было уничтожить; они еще не являлись той силой, которая могла представлять собой угрозу в политическом или военном отношении. Отказ немцев от быстрого принятия необходимых мер способствовал росту партизанского движения; нежелание немцев проводить разграничение между партизанами и гражданским населением привело к суровым репрессиям против простых граждан и сделало их уязвимыми для атак с обеих сторон; неспособность немцев удовлетворить основные чаяния народа, при их постоянном стремлении вызвать ненависть к партизанам, предоставила последним возможность набирать членов своих отрядов и агентов среди мужчин и женщин, которые сначала отказывались поддерживать их.
К весне 1942 года отряды партизан во многих районах превратились в реальную силу благодаря совокупности целого ряда факторов, среди которых были поддержка с советской стороны, призыв в ряды партизан оторванных от своих частей военнослужащих, изменение характера отношения населения к терпящим поражение немцам.
Начиная с этого момента изменение в отношении населения к партизанам происходило в двух четко прослеживаемых направлениях. С одной стороны, желание крестьянина не участвовать в борьбе усилилось за счет возникновения двойного риска, которому он подвергался в результате рейдов партизан и репрессий немцев. Не считаясь с политикой и часто отвергая все, кроме наиболее очевидных соображений физического и материального характера (желание уцелеть и сохранить свою собственность), гражданское население относилось в равной мере прохладно и к немцам, и к партизанам. Благодаря своему прошлому опыту, в частности опыту нахождения в колхозе, простой гражданин отвергал как обращение с ним советского режима, так и поведение немцев, считая их неспособными удовлетворить его основные чаяния, будь то благополучие и безопасность его страны, высокий жизненный и культурный уровень. Теоретически третий выбор – ни Советов, ни немцев – мог существовать, но на практике это было невозможно. Каким бы нереалистичным ни выглядело подобное мировоззрение, оно было важным потому, что его формировали факторы политического и неполитического характера, которые еще больше увеличивали разрыв между отдельным гражданином (или сообществом граждан) и властью, прежней и настоящей.
Однако появление стремления придерживаться нейтральной позиции отнюдь не означало, что широкие слои населения смогут осуществить это стремление на практике. Нейтралитет нельзя было себе позволить в условиях оккупации, во всяком случае в тех регионах, где вели действия партизаны и противостоящие им силы немцев. Рано или поздно каждого затрагивало это противостояние, и он оказывался вынужден примкнуть к той или другой стороне. Мотивы, определявшие выбор каждого отдельного человека, в различных регионах были различными, но чаще всего они были обусловлены несколькими основными соображениями: 1) его опытом, приобретенным при советском режиме, – разочарование или удовлетворение; 2) его опытом общения с немцами – поведение солдат и офицеров, реквизиции, принудительный труд, судьба военнопленных и его родственников; 3) опытом существования во время оккупации – появление новых административных кадров, попытки деления колхозной собственности, новый и чуждый порядок, принесший с собой кое-какие послабления и вместе с тем новые ограничения; 4) опытом существования в условиях партизанской войны – рейды, политические митинги, реквизиции, сожженные дома и постройки, саботаж, убийства коллаборационистов, публичные казни партизан и невинных людей; 5) устремлениями самого человека, такими как желание выжить, добиться признания и обогатиться или, наоборот, его инертность и нежелание покидать родной дом.
В результате тщательной оценки всех этих соображений чаша весов обычно склонялась не в пользу немцев, и тем самым население, как правило, стремилось поддерживать партизан, когда существовала возможность разумного и свободного выбора[290]. Партизаны являлись меньшим злом. Этот выбор подкреплялся советской и партизанской пропагандой, стремившейся изображать режим патриотическим, реформированным, обретшим новые силы, и при этом косвенно давалось понять, что он перестал быть коммунистическим.
Такому выбору также способствовало упорное нежелание немцев апеллировать к населению путем предложения конкретной политической программы и обещаний на будущее. Вместе с тем ряда доводов, определявших выбор, оказывалось достаточно, чтобы небольшая часть населения принимала сторону немцев (и коллаборационистов) в борьбе с советскими силами и партизанами. Тем самым на партизанскую войну наслаивалась война гражданская.
Результаты изменения тактики немцев
В оккупированных регионах многие из тех же самых факторов, которые способствовали росту партизанского движения, – продолжение войны, усиливавшееся советское сопротивление и провал попыток немцев привлечь население на свою сторону – привели в течение 1942 года к существенным изменениям в тактике немцев, хотя и не затронули их целей и основных воззрений. Парадоксально, но направленность этих изменений была диаметрально противоположна: ряд мер осуществлялся с целью заручиться поддержкой населения; другие были призваны оказать помощь военной экономике и военным операциям Германии без всякого учета реакции коренного населения. Некоторые из этих мер были весьма болезненно восприняты населением, оказавшимся между немецким молотом и партизанской наковальней.
Из настроений, существовавших в среде крестьян на оккупированной территории, одним из наиболее сильных было всеобщее неприятие колхозной системы или, по меньшей мере, характерных для нее принуждения и экспроприации. Испытывающих подобные чувства людей постигло огромное разочарование, когда выяснилось, что немцы стремятся в той или иной форме сохранить систему, весьма похожую на колхозную. Верно, что там, где партизаны были сильны (то есть на севере и в центре, но не на юге), немцы были более склонны соглашаться на распределение имущества колхозов среди их членов. Иногда они даже использовали враждебное отношение к колхозам ради достижения своих целей. К началу 1942 года усиливавшееся давление партизан ставило под угрозу шаткий мир и сельскохозяйственное производство; в то же время в качестве средства повышения престижа Германии и стимуляции коренного населения к проведению предстоящего весеннего сева был разработан, рассмотрен и в конце концов принят план аграрной реформы. Ее проведение началось в феврале 1942 года, но проводилась она кое-как и по существу представляла собой лишь номинальный отказ немцев от колхозной системы. Предложенные реформой альтернативы были либо чисто теоретическими, либо столь сильно напоминали прежнюю систему, что существенно снижали ожидаемый эффект. Тем не менее сама реформа, в особенности за пределами Украины, оказывала положительное моральное воздействие на крестьян, а иногда и на их отношение к немцам.
Положительное влияние реформы на повышение популярности немцев среди населения было практически сведено на нет крупномасштабной программой использования принудительного труда, выполнение которой началось летом 1942 года. Принудительная отправка миллионов людей в Германию для работы в промышленности и сельском хозяйстве сопровождалась террором и насилием и наложила несмываемый отпечаток на сознание населения. Немцы показали себя с наихудшей стороны, у населения их действия стали ассоциироваться с разлучением семей и введением узаконенного рабства; каждый человек, подлежавший отправке на работу, еще сильнее озлоблялся против немцев, против сотрудничавших с ними полицаев из коренного населения и выполнявших их приказы чиновников местных администраций; партизаны получили значительное подкрепление, поскольку депортации многие предпочитали партизанские отряды; и советская, и партизанская пропаганда получили дополнительный материал для использования; а сельское хозяйство, промышленность и силы самообороны лишились людских ресурсов. Из всех предпринятых немцами мер эта программа во многом оказала самое непосредственное и крайне негативное воздействие на отношение населения, пожалуй даже более сильное, чем сама оккупация.
Третьим изменением в тактике немцев было то, что они стали привлекать сотрудничавших с ними представителей коренного населения не только для выполнения полицейских функций, но и для борьбы с партизанами и участия в военных операциях. В какой-то мере это стало ответом на усиление мощи партизан после того, как немцы поняли, что: 1) сами они не способны выделить необходимого количества сил для нанесения мощного удара по партизанам и 2) политически целесообразно предоставить коренному населению возможность и средства для выражения своего враждебного отношения к партизанам. Призыв на службу необходимого количества людей не вызывал особых затруднений, но моральные и интеллектуальные достоинства призывников зачастую были весьма низкими. Эффект от формирования подразделений коллаборационистов трудно оценить. С одной стороны, это способствовало возникновению более тесной связи между населением и немцами; с другой стороны, часто проявляемое коллаборационистами жестокое обращение и навешиваемый на них ярлык наемников приводили к отчуждению от них широких масс гражданского населения. Однако само создание воинских подразделений из коренного населения, пусть даже под командованием немцев и с рядом ограничений, в определенной мере указывало на отход немцев от их первоначальных взглядов, считавших славянина «недочеловеком». В отдельных случаях немецкое военное командование предоставляло вожакам коллаборационистов большую, чем прежде, автономию, до тех пор пока они четко выполняли общие указания и военные приказы оккупационных сил. Хотя подобный, чисто тактический отказ немцев от колонизации был важен в военном отношении и в определенной мере, по-видимому, способствовал усилению доброжелательного отношения населения, его психологический эффект можно оценить как менее значимый в сравнении с суммарным количеством вызванных им негативных последствий.
Военные аспекты борьбы с партизанами представляли собой четвертое важное нововведение в тактике немцев. Начиная с весны и лета 1942 года стали проводиться первые крупные военные операции против партизан, например в районе Ельни и Брянска. В результате таких операций часто удавалось ослабить, но лишь в очень редких случаях полностью уничтожить то или иное скопление партизан. Поскольку немецкие войска и силы коллаборационистов не могли подолгу оставаться в прочесываемых районах, партизаны вскоре получали возможность возвращаться на прежние места и возобновлять свои действия. Такие операции часто влекли за собой полную эвакуацию гражданского населения и суровые репрессии немцев в отношении тех, кто скрывал партизан или оказывал им помощь. Пожалуй, среди жертв этих операций невинных людей было больше, чем самих партизан и их помощников. Эффект от проведения операций против партизан также был двояким: он способствовал укреплению прогерманских и вместе с тем антигерманских настроений, но непосредственно в затронутых операциями районах придерживавшееся нейтральной позиции население, как правило, принимало сторону партизан. Тактика террора партизан в отношении гражданского населения была более избирательной; они говорили на одном с населением языке (в прямом, а иногда и в переносном смысле) и все больше и больше начинали выглядеть представителями побеждающей стороны.
Таким образом, результатом предпринятых немцами мер в решающем 1942 году стал дальнейший раскол населения на два враждебных лагеря, при этом меньшая часть примкнула к немцам и коллаборационистам, а большая выступала против немцев. В этой поляризации партизаны сыграли важную роль.
Лето 1942 г. – осень 1943 г.
Год, прошедший с конца лета 1942 года – когда партизанское движение стало представлять собой силу, с которой пришлось считаться, а в организационном плане полностью реализовало свой потенциал – до осени 1943 года, стал свидетелем того, как остававшееся на оккупированной территории гражданское население оказалось зажатым между двумя воюющими сторонами. Отношение и поведение населения определялись несколькими новыми и весьма важными соображениями.
Происходившее развитие событий на фронтах, не имевшее отношения к партизанскому движению, сыграло свою роль. Во второй половине 1942 года немцы одерживали победы в основном на юге, в том регионе, где партизаны были наиболее слабы или их не существовало вообще. На севере и в центре Восточного фронта положение оставалось практически неизменным, тем самым опровергая надежды и обещания немцев, утверждавших, что Москва и Ленинград вскоре падут. В районах, где партизаны вели активные действия, победы немцев не имели важного значения, тогда как последовавший разгром под Сталинградом оказал огромное влияние на структуру всей военной машины Германии на востоке. Он заставил немцев испытывать неуверенность, ослабил их физически и вместе с тем повысил мощь и вдохновил партизан. Хотя отдельные элементы, в частности коллаборационисты, продолжали верить, что Сталин должен проиграть войну, – что было результатом предвзятого освещения событий немцами, – преобладало все же чувство, что произошел коренной перелом.
Всю находившуюся в этот период в тылу у немцев территорию можно разделить на три имевших четкие различия региона: 1) районы, находившиеся под полным контролем немцев; 2) те, где доминировали партизаны; 3) переходившие из рук в руки. Широкое развитие партизанского движения в начале 1942 года происходило в тех районах, где ему оказывалась существенная поддержка: помощь с советской стороны поставками, подкрепление живой силой, радиоконтакты, поддержка с воздуха и предоставление разведывательных сведений; наличие оторванных от своих частей красноармейцев; и, наконец, жизненно важный для партизан фактор – поддержка в определенной мере коренного населения. К началу весны 1942 года целые районы номинально находились под контролем партизан; в Брянской области даже небольшие города, такие как Дятьково и Трубчевск, оказались в руки партизан, но, как правило, контролируемые партизанами районы находились в сельской местности, где партизаны в основном обитали в лесах.
С течением времени в контролируемых партизанами районах гражданское население все сильнее начинало отождествлять себя со своими новыми хозяевами. Жизнь людей теперь впрямую зависела от того, сумеют ли выжить партизаны, ибо в случае возвращения немцев судьба их была бы решена. В этом отношении тактика немцев способствовала возникновению более тесных отношений между партизанами и населением. Они развивались отнюдь не вследствие большой признательности, хотя такие чувства иногда и имели место, скорее их можно охарактеризовать как «вынужденный брачный союз без каких-либо иных шансов на развод, кроме самоубийства». Помимо того, прямые ежедневные контакты с партизанами давали крестьянам возможность вступать с ними в личные отношения. Люди становились объектами интенсивной советской пропаганды, которая в конечном счете была призвана убедить граждан, что многое изменилось или во всяком случае изменится после войны, и стремилась удовлетворить наиболее острые чаяния народа. Не приходится сомневаться, что после искоренения немецкого влияния, ликвидации коллаборационистов и восстановления советских порядков и учреждений оставшимся в живых гражданам в районах, более или менее продолжительное время контролируемых партизанами, волей-неволей приходилось снова считать себя людьми подвластными советскому режиму, представителями которого являлись партизаны и создаваемые ими местные администрации. Нет никаких сведений о возникновении крупных волнений или выступлениях граждан против партизанской власти, хотя вполне можно предположить, что недовольство реквизициями, призывом и восстановлением советских порядков было широко распространено.
Но полностью подконтрольные партизанам районы, пусть их количество и размеры постоянно и увеличивались, занимали лишь небольшую часть территории в тылу у немцев. Не будет большой ошибкой сказать, что не более одного миллиона граждан, а возможно и меньше, проживало в общей сложности во всех этих районах. Площадь их постепенно расширялась, но в основном была ограничена Брянскими лесами, районом Полоцк – Лепель, рядом мест под Бобруйском и юго-западной частью Ленинградской области.
Значительно большее количество населения проживало в районах, которые можно назвать «сумеречными» зонами, где ни немцы, ни партизаны постоянно не находились у власти. В ряде случаев номинально положение контролировалось немецкими гарнизонами, но партизаны по ночам могли эффективно совершать свои рейды; в других случаях ни та ни другая сторона не имела достаточных сил для обеспечения полного повиновения населения. Как правило, немцы лишь от случая к случаю посылали войска и гражданских чиновников для принудительного набора рабочей силы, реквизиции продовольствия или для проведения разведки. Хотя жизнь под властью кого-то одного, либо немцев, либо партизан, вряд ли можно назвать приятной, она все же таила в себе меньше опасностей; жизнь же в «сумеречных» зонах означала для граждан проводимые и немцами, и партизанами поборы; репрессии одной стороны за сотрудничество с другой и наоборот; даже отказ сотрудничать с одними не гарантировал освобождения от наказания другими. Сотрудничавшим с немцами жилось крайне непросто, им часто приходилось перебираться в ближайший районный центр или прятаться по ночам, чтобы избежать мести партизан; помогавшие партизанам находились в большей безопасности, поскольку о них, как правило, не было известно немцам. Используя тактику террора, немцы часто не делали никаких различий, тогда как партизаны стремились привлечь на свою сторону те элементы, которые, по их расчетам, были способны дезертировать от немцев.
В результате гражданскому населению таких «пограничных» районов жилось несладко, ибо оно оказывалось буквально между двух огней. С течением времени и появлением у партизан больших возможностей для безнаказанного проведения своих акций менялось и отношение к ним населения, которое если и не безоговорочно поддерживало партизан, то воспринимало их как более сильную и более предсказуемую власть.
Прочно удерживаемыми немцами районами оставались лишь крупные поселки, города, места дислокации их гарнизонов и деревни, расположенные вдоль главных линий коммуникаций. Здесь гражданское население в основном было надежно защищено от действий партизан (исключение составляли лишь проводимые ими время от времени рейды), но прекрасно знало об их существовании, а также о действующем советском подполье; кроме того, эти районы были наводнены советскими и партизанскими агентами, занимавшимися саботажем и диверсиями. Население вновь испытывало двойное давление. Проводимые немцами реквизиции, принудительный труд и жестокое обращение не являлись редкостью и вынуждали граждан переходить к активной оппозиции. Однако для тех, кто жил спокойно и «нормально», партизаны выглядели силой, стремившейся нарушить пусть и не вполне совершенный, но относительно стабильный порядок. Поэтому в ряде таких районов население испытывало страх перед партизанами, и страх этот усиливался благодаря тому, что партизаны подчас были беспощадны к населению, живущему за пределами контролируемых ими районов. Любопытно, что одна из весьма проницательных советских женщин-агентов, чьи донесения дошли до нас, в 1942 году отмечала: «В тех районах, где партизаны не проявляют активности, население настроено против них. В сознании населения партизаны являются бандитами и грабителями. В ряде случаев партизаны небольшими группами (от пяти до семи человек) совершали набеги на деревни. В этих случаях люди, в особенности мужчины, в панике бежали из деревень. Даже там, где просто появлялись ложные слухи о приходе партизан, мужчины старались скрыться»[291].
Если в 1942–1943 годах количество свободных от партизан районов неуклонно сокращалось во всей лесистой зоне – то есть приблизительно на всей оккупированной территории к югу до северных границ Украины, – в центральной и южной частях Украины и в прилегающих районах к востоку (то есть на равнинах, раскинувшихся до Сталинграда, Кубани и части Северного Кавказа) партизаны практически отсутствовали. Это наводит на весьма важную мысль: на Украине крайне негативные проявления проводимой немцами политики вызывали такую же, если не более сильную, чем везде, враждебность населения; но усиление этой враждебности (в ряде западных районов нашедшее свое выражение в создании вооруженных отрядов украинских националистов) происходило без участия и поддержки советских партизан. Вместе с тем на Северном Кавказе предпринятая попытка организовать партизанское движение в благоприятных для него условиях местности почти полностью провалилась; и хотя виной тому были различные причины (в том числе недостаток времени и отсутствие отрезанных от своих частей красноармейцев), немаловажную роль сыграла и довольно мягкая политика, проводимая немцами. Можно сделать заключение, что успех или провал партизанского движения в плане опоры на поддержку населения во многом зависел от политики, проводимой стороной, противостоящей партизанам.
В целом в 1942–1943 годах происходил дальнейший и окончательный упадок прогерманских настроений – даже в тех районах, где партизаны были слабы или их просто не существовало. Можно предположить, что к середине 1943 года враждебное отношение к немцам было столь сильным и широко распространенным, что немцам, несмотря на все их попытки, не удавалось его побороть. С незначительными отличиями внутри различных социальных и национальных групп, имевшее место изменение в настроениях населения в период с осени 1941 года до первых месяцев 1943 года в значительной мере было обусловлено поведением самих немцев; на него также влияли постепенное усиление мощи и восстановление престижа Советского Союза, а также умелое использование национально-патриотических настроений в советской и партизанской пропаганде.
Эти факторы способствовали укреплению позиций партизан в тех районах, которые находились под их контролем или за которые они вели борьбу. Неспособность немцев защитить население в «пограничных» районах усиливала миф о мощи партизан; тому же во многом способствовали бессмысленные в военном отношении, но крайне эффективные в психологическом плане операции «кочующих» партизанских отрядов на Украине в начале 1943 года.
Вместе с тем угрозы и действия партизан в отношении гражданского населения, в особенности в отношении находившихся в «пограничных» районах коллаборационистов, заставляли испытывавшее страх население больше считаться с партизанами.
1943–1944 гг.
В этот период проводимая немецкими оккупационными властями политика претерпела ряд дальнейших изменений, призванных смягчить настроения населения и заручиться поддержкой тех, кто по-прежнему занимал прогерманские позиции. Изданный в июне 1943 года указ позволял передавать крестьянам землю в частное владение; стала проявляться большая терпимость в вопросах образования, культуры и религии; предпринимались попытки использовать националистические настроения; в пропагандистских целях были проведены первые так называемые «власовские» операции, в которых упор делался на имена и престиж перешедших на сторону немцев советских генералов; особые привилегии были обещаны военнослужащим Красной армии и партизанам, добровольно согласившимся перейти на сторону немцев. Но всего этого оказалось явно мало, и произошло это слишком поздно. Основные взгляды и практика действий оккупантов остались неизменными.
До сих пор остается предметом споров вопрос о том, способен ли был в этот период радикальный отказ от устоявшихся догм и практики действий привести к существенным изменениям в настроениях населения на так называемых «оккупированных восточных территориях». Неизвестно, произошло бы нечто подобное или нет, но высшее нацистское руководство не решилось на столь фундаментальные перемены.
Наступление немцев летом 1943 года обернулось крупномасштабным отступлением; сначала советские войска продвинулись к Сталину, Брянску, Смоленску и другим восточным аванпостам; затем новое наступление позволило им занять позицию вдоль Днепра на фронте, протянувшимся через Киев, Гомель и Витебск. Эти победы окончательно развеяли миф о военной мощи и доблести немцев в глазах населения. Вместе с тем с падением режима Муссолини, высадкой войск западных союзников в Италии и усилением бомбардировок территории рейха значительно ухудшилось положение стран оси. Все эти события широко использовались советской пропагандой. Продолжая проводить свою «национальную» линию путем таких мер, как роспуск Коминтерна, введение погон для военнослужащих Красной армии и восстановление Московской патриархии, советское руководство демонстрировало свое стремление к заключению союза с демократическими силами, ярким примером чего была Тегеранская конференция. Те же действия, что производили благоприятное впечатление на общественное мнение Запада, оказывали влияние и на население, находившееся под властью немцев.
Начиная с конца 1943 года и до окончания оккупации вряд ли можно говорить о какой-либо систематизированной политике Германии. Вместо нее предпринимались отдельные отчаянные, а порой граничившие с истерией попытки эвакуировать рабочую силу и промышленное оборудование, использовать гражданское население для рытья окопов, расчистки дорог, строительства фортификационных сооружений и, прежде чем покинуть все это, целиком лишить огромные территории людских и материальных ресурсов. Ветер, посеянный в 1941 году советской политикой «выжженной земли», превратился в пожинаемую теперь немецкую бурю. Эти крайние меры, предпринимаемые немцами, когда все было уже потеряно, еще острее усиливали недовольство гражданского населения. Партизаны теперь полностью сознавали, что победа не за горами. Чувствуя свою силу, они могли позволить себе давать любые обещания, чтобы переманить на свою сторону сотрудничавших с немцами.
Вместе с тем нападениями на железнодорожные составы и колонны отступающих войск и попытками предотвратить эвакуацию мирных граждан они мешали движению немцев в обратном направлении. Находившихся в самых удаленных восточных районах партизан сменяли быстро наступающие части Красной армии, другие партизанские отряды продвигались на запад, где их количество и концентрация существенно возрастали; в конце концов немцы были вынуждены отвести свои остававшиеся гарнизоны почти отовсюду, кроме наиболее важных центров и дорог.
Настроения населения к этому времени уже окончательно определились. Существовало ядро коллаборационистов, которые либо решили – из страха, ненависти или в силу иных причин, – что будь что будет, но они не примкнут к советской стороне, либо не имели ни возможности, ни мужества присоединиться к партизанам. Были и такие, кто склонялся к переходу на сторону советского режима и считал партизан предвестниками его возвращения. Кто-то приветствовал партизан и Красную армию, как освободителей. На тот факт, что партизаны до самого конца продолжали вызывать противоречивые чувства и даже враждебность, указывают попытки немцев организовать «деревенскую самооборону», когда крестьянам, наконец, было позволено носить оружие и создавать отряды для отпора проводившим свои рейды партизанам. Даже и в 1944 году в различных частях Белоруссии эта мера способствовала поднятию морального духа, внушая гражданскому населению ощущение самостоятельности и уверенности в собственных силах, чувства, что оно способно защитить себя и вызвать уважение у противника.
Однако более характерным для этой последней фазы были массовый переход воевавших коллаборационистов на сторону партизан (что привело в конце 1943 года к переброске немцами всех военизированных подразделений из коренного населения на запад) и массовые побеги эвакуируемых немцами гражданских лиц[292]. Столь же типичными были попытки многих граждан, предвидевших скорое возвращение советских порядков, обеспечить себе алиби или доказательство активного участия в борьбе с немцами путем проведения актов саботажа, убийства немецких чиновников или присоединения к партизанам. Ситуация полностью характеризовалась ожиданием предстоящей советской победы. К середине 1944 года подобная перспектива стала реальностью на всей освобожденной от оккупации советской территории.
Демографические изменения в период оккупации
С приходом Красной армии выяснилось, что многие деревни изменились не только внешне – изменился и состав населявших их людей. В ходе оккупации в обычной деревне, если она находилась в зоне партизанских действий, могли происходить следующие изменения в демографическом составе. Значительное в процентном отношении количество трудоспособных мужчин было мобилизовано на службу в Красной армии; существенно меньшее количество, куда входили местные чиновники и технический персонал, было эвакуировано на восток перед советским отступлением. Эти потери людских ресурсов лишь отчасти компенсировались на первом этапе оккупации притоком людей, принадлежавших к трем группам: беженцы из других частей оккупированной территории; военнослужащие из частей Красной армии, отрезанных от основных сил или уничтоженных немцами; и городские жители, искавшие пропитание и убежище в сельской местности. В последующий период превышение смертности над рождаемостью, а также смертность от голода и болезней еще сильнее сократили численность населения. С точки зрения статистики наиболее значителен был отток из деревни. Его формировали небольшое количество сотрудничавших с немцами людей, переезжавших в другие места; значительное количество оказавшихся оторванными от своих частей военнослужащих, арестованных немцами; ряд людей, добровольно ушедших в партизаны; и больше всех других было тех, кого насильно угоняли на работу в Германию. Происходил отток и в результате принудительного призыва в партизаны, особенно на заключительном этапе. Во время отступления немцев часть деревенских жителей, в частности сотрудничавшие с ними чиновники администрации, служащие вспомогательной полиции и некоторые простые крестьяне, эвакуировалась с ними. Таким образом, после возвращения Красной армии, два или три года спустя, численность населения деревни составляла, вероятно, одну четверть от ее численности в 1941 году, и преимущественно это были старики, женщины и дети. Разумеется, имелись статистические отличия в тех частях оккупированной территории, где партизаны были слабы или где оккупация продлилась недолго; наблюдались они и в районах, прочно удерживаемых партизанами.
Мотивы, определявшие отношение населения
Еще труднее, чем просто суммировать произошедшие перемены в демографическом составе, кратко охарактеризовать мотивы, определявшие сложные и многообразные проявления тех действий, которые были направлены в поддержку и против партизан. Отчасти помощь населения партизанским отрядам была добровольной, отчасти ее приходилось оказывать по принуждению. В одних случаях признание партизан было молчаливым и пассивным, в других – безоговорочным и активным. Очевидно, там, где партизаны были сильны (или где отсутствовали немцы), и там, где население в полной мере испытало на себе все ужасы немецкой оккупации, партизанам наиболее успешно удавалось заручиться поддержкой населения; равнозначный успех был обеспечен и тогда, когда в составе партизан находилось большое количество местных жителей. И хотя почти до самого конца партизан часто считали «рукой Москвы», в глазах людей они выглядели лучше, чем «несгибаемые коммунисты» и «бандиты», в особенности после того, как изменился состав партизанского движения и накопленный опыт жизни «под немцами» заставил людей отдать предпочтение партизанам.
Признание партизан различными социальными, национальными и возрастными группами населения было различным. Те социальные слои, которые могли бы безоговорочно признать партизан, отсутствовали; большинство советских чиновников местных администраций и ярых сторонников коммунизма были эвакуированы на восток, призваны в армию или находились в партизанах. Отрезанные от своих частей военнослужащие в большинстве своем стремились слиться с местным населением и предпочитали, чтобы их оставили в покое. Оказавшись отрезанными и изолированными против своей воли, часть из них была готова продолжать борьбу, если представится такая возможность, большинство же считало войну проигранной, а в глазах советского режима они выглядели преступниками и потому предпочитали в условиях оккупации привлекать к себе как можно меньше внимания. Кулаки и духовенство, после десятилетия репрессий вновь появившиеся на сцене, и криминальные элементы, для которых оккупация стала лучшей порой, разумеется, враждебно относились к партизанам.
Городское население, отчасти в силу прежнего, более тесного отождествления себя с советским режимом и отчасти в результате ухудшения условий жизни и работы в городах при немцах, было склонно выступать против оккупационных властей и было настроено более решительно, чем сельское население; однако, что весьма парадоксально, партизанское движение в основном представляло собой сельский феномен, и потому жители городов либо оставались в изоляции, либо присоединялись к действовавшим в городах группам коммунистического подполья. Лишь в очень редких случаях они бежали из городов и присоединялись к партизанам. В сельской местности крестьяне также крайне неохотно переходили на сторону партизан. Как показано выше, когда они в конце концов все же отвернулись от немцев, то не выказывали особой любви к партизанам, хотя обычно и поддерживали их, когда возникала необходимость делать выбор.
Национальная принадлежность практически не играла никакой роли в оккупированных районах России и Белоруссии. Лишь в Крыму и на Северном Кавказе она оказывала влияние на состав партизанского движения и на отношения партизан с гражданским населением. В Прибалтийских государствах она наверняка имела важное значение, но этот регион не рассматривается в данной главе. На Украине сложилась парадоксальная ситуация: 1) в силу неблагоприятных условий местности там было мало советских партизан, хотя коммунистическое подполье в ряде крупных поселков и городов было довольно активным; 2) были сильны антигерманские настроения; 3) в отдельных частях республики были сильны проявления национализма, что способствовало возникновению не только антигерманских, но и антирусских (и антипольских) настроений; 4) национализм был сильнее развит в кругах интеллигенции, чем среди крестьянства, которое обычно и обеспечивало людскими ресурсами партизанское движение. Несомненно, что часть населения не испытывала симпатий к партизанам, считая их посланцами и агентами Москвы; с другой стороны, националистические настроения на Украине, за исключением, пожалуй, Волыни, Галиции и ряда других отдельных районов, не были столь сильны, чтобы влиять на принятие решений в большей степени, чем такие важные соображения, как, например, просто необходимость выжить, желание повысить свой жизненный уровень и недовольство немецкой аграрной политикой.
В конечном счете решение перейти на сторону немцев или партизан, пожалуй, определялось накопленным во время войны личным опытом каждого отдельного человека – не абстрактными соображениями и оценками достоинств и недостатков двух режимов и даже вовсе не обязательно симпатией и антипатией именно к советскому режиму, – а также тем, какой режим оказывался сильнее и контролировал данный район. Вместе с тем факторы нематериального и неличностного характера тоже оказывали свое влияние. Существование «вооруженных деревень», ряда местных самоуправлений, бригады Каминского и отрядов сепаратистов позволяет предположить, что у немцев была возможность использовать политические устремления крестьян шире, чем их обычное недовольство теми или иными сторонами жизни. Однако они так и не выработали внятной и четкой политической программы для крестьянства. В свою очередь, советскому руководству и вместе с ним партизанам успешно удалось пробудить и в полной мере использовать глубинные эмоции, такие как патриотизм и антиколониализм. И хотя ни одна из сторон не предложила ничего в плане повышения уровня жизни, в плане надежды на будущее и оценки своей роли как участника происходящих событий, партизаны могли предложить людям намного больше, чем немцы.