Характеристики групп
Влияние офицеров
В партизанском движении, по всей видимости, самым важным лицом являлся командир бригады. В немецком тылу у него не было постоянного вышестоящего начальника. Получаемые им с советской стороны приказы высшего руководства, как правило, не были конкретизированы, а содержали лишь указания общего характера, при этом способы выполнения приказа оставлялись на его усмотрение. Сам командир часто являлся и создателем своей бригады. При отсутствии регулярного снабжения и притока новых бойцов размер и оперативные возможности бригады часто зависели от способности командира создать запасы оружия и продовольствия. Несомненно, важны были его энергия и способность находить новых бойцов и включать их в состав бригады. В определенной мере репутация командира, основанная на его способности накормить и вооружить своих людей, а также его качествах военачальника (умение добиваться успеха с наименьшими потерями), способствовала привлечению новых бойцов и повышению их боевого духа. Репутация командира также влияла на размер получаемой с советской стороны помощи. Эффективность всего партизанского движения в первую очередь почти целиком зависела от каждого в отдельности командира бригады. Бригада являлась главной точкой приложения усилий в управлении партизанским движением. Приказы высших эшелонов могли быть претворены в жизнь лишь командирами бригад. Поскольку каждая бригада действовала как самостоятельная единица, выполнение приказов напрямую зависело от энергии, интеллекта и мужества отдельного командира, причем в значительно большей степени, чем в подразделении регулярной армии, сравнимом по размерам с бригадой.
Принимаемые командиром бригады решения определялись постоянно оказываемым на него с двух сторон давлением: с одной стороны, на него оказывало давление советское руководство, требовавшее проведения смелых и полезных в военном отношении операций, с другой – он ощущал на себе пусть и пассивное, но крайне настойчивое давление массы партизан, которым нужны были гарантии личной безопасности и уменьшения риска. Почти неизменно ответом командиров на оказываемое на них давление снизу было стремление переиначивать получаемые с советской стороны приказы, фальсифицировать донесения и выбирать сравнительно безопасные задания, уклоняясь от важных, но более опасных. Существует масса примеров того, как командиры допускали, чтобы их бригады оставались пассивными, но практически не было командиров, которые поступали бы в точном соответствии с требованиями советского руководства. Лучшим командирам удавалось находить «середину», сохраняя военную активность своих подразделений и одновременно контролируя процесс сползания к полной пассивности путем сохранения ее в разумных пределах.
Поскольку партизанские бригады действовали самостоятельно, не существовало четких норм поведения офицеров и выполнения ими своих обязанностей. Советское руководство стремилось привести офицерский корпус партизанского движения в соответствие с офицерским корпусом Красной армии. В бригадах на всех уровнях командования были офицеры регулярной армии. Непрофессиональные военные – партийные работники и им подобные – получали соответствующие занимаемой ими должности воинские звания. В некоторых бригадах офицеры носили форму и знаки различия Красной армии. Одним из наиболее примечательных и в определенной степени парадоксальных результатов введения военных порядков явилось появление бюрократических тенденций в партизанском движении. Бригадные штабы иногда проявляли стремление к сохранению дистанции во взаимоотношениях с подчиненными им подразделениями, избегая личного контакта и полагаясь лишь на письменное общение, в результате чего партизанское движение превращалось, по меткому выражению немцев, в «лесную бюрократию». В подразделениях скапливалось большое количество папок с приказами, директивами и отчетами, а в ряде случаев бумажная работа занимала большую часть времени.
Но, несмотря на эти тенденции и попытки ввести военные порядки, корпус партизанских офицеров в ходе своего развития выработал определенные характерные особенности. В партизанской войне у советского руководства не было возможности управлять людьми лишь посредством делегирования властных полномочий и присвоения званий. В послевоенных мемуарах один из партизанских командиров писал: «Удерживать людей лишь силой приказов или решений партии, то есть полагаться исключительно на дисциплину, привитую властью командира или партийного руководства, долго было нельзя в подпольной работе»[160]. Ввиду относительной изоляции каждой партизанской бригады предпосылок для появления отдельного «класса» партизанских офицеров не существовало. Офицеры были склонны отождествлять себя с рядовыми бойцами своей бригады, а отнюдь не с офицерами других отрядов или партизанского движения в целом. Кроме того, ощутимые процессы расслоения существовали внутри самих бригад. Офицеры пользовались определенными привилегиями, но, как правило, весьма незначительными. В целом офицеры сталкивались с теми же трудностями и опасностями, что и рядовые. В результате они больше полагались на свою личную власть, чем на формально существовавшие армейские порядки. И хотя этот процесс, возможно, вызывал опасения у советского режима, он в значительной мере способствовал сплоченности партизанских отрядов. У офицеров и рядовых появлялись общие интересы, касавшиеся только их бригады. У многих, кто не выказывал особого энтузиазма в отношении общего дела, часто возникало чувство преданности своему отряду или командиру. Вместе с тем это вело к ослаблению контроля со стороны власти, поскольку офицеры и рядовые по обоюдному молчаливому согласию стремились уклониться от навязываемых им сверху директив или истолковать их в своих интересах.
Многое из того, что было сказано о партизанских офицерах, можно отнести к комиссарам и офицерам особых отделов. В конечном счете они тоже стремились отождествлять свои интересы с интересами бригад и пересматривать отношение к своей роли представителей партии и НКВД. Многие командиры бригад одно время сами были комиссарами, а многие, так же как и их комиссары, являлись членами партии. На низших уровнях отвечающие за политическую работу часто не являлись профессиональными политическими работниками, а были временно назначенными. Меньше известно об офицерах особых отделов НКВД, но, по всей видимости, многие из них также не были профессионалами, а особые отделы не были столь плотно интегрированы в структуру партизанского движения, как в Красной армии.
Если в партизанском движении и наблюдалась тенденция к неформальным отношениям начальников с подчиненными, власть офицеров отнюдь не страдала от этого. Наоборот, условия партизанской войны выдвигали на передний план способных, решительных и даже жестоких офицеров. Наказания были быстрыми и суровыми; безотлагательно проводившиеся казни являлись обычным делом. Существует масса примеров злоупотребления властью. Вместе с тем даже дезертиры считали столь суровые меры необходимыми. Видимо, считалось, что нормы правосудия приспособлены к суровым условиям партизанской войны.
Немцы часто и не без основания утверждали, что большинство партизан оставались в отрядах лишь из страха перед командирами и комиссарами. Для призывников, бывших коллаборационистов и других относительно независимых элементов, которые всегда составляли большинство в партизанском движении, страх перед офицерами являлся основной побудительной причиной их действий. Настоящей бедой для них было то, что каждый из них, без разбора, в любое время мог подвергаться безжалостному запугиванию. Со своей стороны люди, пользующиеся доверием, могли обрести некий статус, позволявший им относительно спокойно существовать, – они опасались наказания со стороны офицеров лишь за конкретные проступки.
Влияние Коммунистической партии
Проводниками влияния партии в партизанских отрядах являлись комиссары. Комиссар выполнял две основные функции: как равный и тесно связанный с командиром он делил с ним ответственность за принятые решения по военным вопросам, а как политработник непосредственно отвечал за политические вопросы внутри отряда. Разумеется, как и везде в советской системе, все имело свою политическую подоплеку. В партизанских отрядах, отрезанных от советского общества, институт комиссаров должен был способствовать сохранению той атмосферы всеобъемлющего проникновения политики, которая являлась отличительной чертой жизни при советском режиме[161].
Критерии социализма, планы, нормы, социалистическое соревнование, самокритика, агитация – все это было приспособлено для использования в партизанской войне. Незнакомому с советской системой человеку «социалистический» подход к партизанской войне покажется смехотворным. Например, были установлены количественные нормы награждения орденами и медалями. Согласно документу, обнаруженному среди захваченных бумаг отряда Ковпака, орденом Ленина мог быть награжден партизанский командир, чей отряд выполнил одно из указанных ниже заданий: «Разрушение крупного железнодорожного узла, в результате чего он окажется выведенным из строя на срок не менее 20 дней; взрыв 2 железнодорожных мостов длиной не менее 100 метров, в результате чего они окажутся выведенными из строя на срок на менее 20 дней; выведение из строя железнодорожной станции на срок не менее 30 дней, включая уничтожение водонапорной башни, полотна, переездов, депо, цехов и других объектов; захват не менее 10 железнодорожных составов, повлекший за собой освобождение не менее 10 000 человек, отправляемых на работы в Германию из Советского Союза; освобождение не менее 5000 человек из лагеря военнопленных; уничтожение не менее 10 железнодорожных составов с военной техникой, живой силой, боеприпасами, топливом, продовольствием и материалами военного назначения; захват вражеского склада, где хранится военная техника, топливо, продовольствие или не менее 300 транспортных средств; захват не менее 500 лошадей, принадлежащих немецко-фашистской армии; уничтожение бронепоезда противника; уничтожение 10 вражеских танков; захват для использования отрядом 1000 винтовок или 150 пулеметов и автоматов, или 15 тяжелых пулеметов, или 20 ротных и батальонных минометов, или 9 тяжелых минометов, или артиллерии различного калибра».
Внутри отряда принимались меры к тому, чтобы его жизнь протекала в соответствии с принятыми в Советском Союзе нормами – соревнованиями, политической учебой и особыми требованиями отмечать различные советские праздники. Один из комсомольских работников сообщал:
«Комсомольцы Кировского отряда обратились с призывом ко всем комсомольцам бригады по усилению борьбы и созданию комсомольских групп подрывников, состоящих из одних комсомольцев [работа взрывников не пользовалась популярностью в результате частых преждевременных взрывов из-за плохого самодельного оборудования].
Призыв комсомольцев Кировского отряда был с радостью подхвачен комсомольцами других отрядов».
Все это служило цели сохранения среди партизан уклада жизни, принятого в советском обществе.
Интенсивная политическая учеба личного состава была одним из основных видов деятельности в каждом партизанском отряде. Этой «образовательной» работой руководил комиссар, в подчинении которого в крупных отрядах находился значительный «штат» батальонных, ротных и взводных политруков, агитаторов, а также членов партии и комсомола. Содержание и методы политической учебы приводятся в выдержке из рабочего журнала ротного политрука:
«…Объяснить роте, кто такие партизаны и что такое партизанская война.
18 июня: 10.00–14.00 – выпуск стенной газеты, совещание редколлегии.
19 июня: 10.00 – подготовка в роте к дискуссии на тему: «Что такое ненависть к врагу?»
20 июня — обсуждение в роте вопросов, касающихся здравого смысла и безопасности. Примечание. Перед выходом на все задания я должен инструктировать личный состав и лично участвовать в операциях.
21 июня: 14.00 – подготовка к лекции, посвященной годовщине начала войны.
22 июня: 16.00 – проведение в роте собрания, посвященного годовщине начала войны.
23 июня: 16.00 – политическая информация личного состава.
24 июня — выпуск фронтовой газеты (совещание редколлегии).
25 июня — разъяснить личному составу, как гитлеровцы бомбят мирное население.
26 июня: 18.00 – совещание с членами редколлегии стенной газеты «Красный партизан».
27 июня — беседа с членами и кандидатами в члены (6 чел.) коммунистической партии роты.
28 июня: 16.00 – подготовка к комсомольскому собранию.
29 июня — собрание комсомольцев и первичной партийной организации.
30 июня: 19.00 – выпуск второго номера стенной газеты «Красный партизан».
Программа политической учебы не предусматривала главной целью прославление коммунистической партии и советского режима. После провала партизанского движения в 1941 году наметилась тенденция взывать к национальному патриотизму. Партизан часто называли «солдатами Красной армии в тылу врага». В партизанской клятве, к примеру, не было упоминаний о Сталине или коммунизме, и начиналась она словами: «Я (имя), гражданин СССР, славный сын героического русского (украинского и т. д.) народа клянусь…» В донесении немецкой разведки в июле 1942 года говорилось, что «политруки читают лекции о значении партизанской войны. В них особое место уделяется идее национально-освободительной войны русского народа». Но в целом обращение к национализму и затушевывание обычных для советской пропаганды тем преданности Сталину и советской власти было рассчитано в большей степени на население оккупированных территорий, чем на самих партизан. Внутри отрядов политической работой руководили надежные члены партии, и пустая пропагандистская болтовня имела меньшее значение, чем выработка у партизан модели поведения, отвечавшей требованиям советской системы.
Сила политической власти и приемы политической пропаганды были призваны влиять на действия каждого человека в отдельности и партизанского отряда в целом. Дисциплина, бережное обращение с оружием, достижения отдельных партизан и целых подразделений – все это находилось в сфере компетенции комиссара. Особое внимание он должен был уделять новым людям, призывникам и ненадежным элементам. Частью его «воспитательной» работы было принятие мер против дезертиров, искоренение трусов, «паникеров» и других нежелательных элементов, а также сопровождение групп при выполнении боевых заданий, когда, как это часто имело место, партизаны отчаянно сражались лишь из страха перед комиссарами. Комиссар контролировал источники поступающей в отряд информации. Он вел постоянную работу по противодействию немецкой пропаганде, делая особый нажим на жестокое обращение немцев с пленными и дезертирами. Рядовых партизан, насколько это оказывалось возможным, стремились изолировать от внешних контактов. Этому в значительной мере способствовали вопиющее лицемерие немецкой пропаганды и крайняя жестокость немцев при проведении операций против партизан. Партизанским пропагандистам никогда не приходилось внушать бойцам беспочвенных страхов, им нужно было только усиливать те, которые им уже успели внушить сами немцы. Попавший в начале 1943 года в плен партизанский командир говорил: «В настоящее время положение таково: мы в лесу верим, что коммунизм (который 80 процентов из нас ненавидят), по крайней мере, позволит нам жить, а немцы, с их национал-социализмом, либо расстреляют нас, либо уморят голодом».
В непосредственном распоряжении политработников находились коммунисты и комсомольцы. Для рядового партизана членство в партии не было благом: статус его, правда, был несколько выше, и он не подвергался слежке и принуждению, но от него требовалось многое. Он должен был быть образцовым бойцом, а кроме того, был обязан принимать активное участие в проведении политической учебы и в слежке за беспартийными. Поскольку процент членов партии в большинстве отрядов был небольшим, их поведение должно было быть примером для подражания. Комсомольцам, в свою очередь, отводилась роль ударной силы партизан.
В каждой бригаде или самостоятельном отряде имелась своя партийная организация, куда входили все члены партии. Аналогичная организация была и у комсомольцев. Руководство такой организацией осуществляли политработники. Обычно комиссар или один из политруков был ее секретарем. Он докладывал советскому руководству о проводимой в отряде партийной работе. Партийным комитетам поручалось выпускать стенные газеты и боевые листки, вести пропаганду. Отбирались специальные агитаторы и докладчики для проведения работы среди беспартийных. На собраниях неизменно затрагивались вопросы «усиления работы» и «активизации борьбы», что означало новые требования со стороны политработников, призывавших к строгой дисциплине, большей активности в военных операциях, особым достижениям, приуроченным к праздникам, и т. д.
Согласно захваченному протоколу одно из комсомольских собраний протекало следующим образом:
«ПОВЕСТКА ДНЯ:
1. Дисциплина комсомольцев в бою и в расположении.
2. Утверждение плана работы.
3. Выборы.
4. Разное.
Выступили:
1. По первому пункту повестки дня докладывал товарищ Филиппов. Он сказал: «Дисциплина комсомольцев далеко не удовлетворительная. Одна из причин этого: употребление комсомольцами нецензурных слов; комсомольцы употребляют ругательства не только при оскорблении друг друга, но иногда и тех, кто не является членом комсомола.
Поведение большинства комсомольцев в бою хорошее, но есть несколько человек (например, Егоров), которые не проявляют необходимого мужества».
Член партии Соловьев: «Вопрос дисциплины касается всего партизанского отряда, а комсомольцев в особенности. Среди нас есть комсомольцы, которых надо сажать в тюрьму. Наблюдаются случаи, когда комсомольцы ссорятся друг с другом, тем самым подстрекая беспартийных делать то же самое».
Командир отряда Васильев: «…если мы хотим поступать как комсомольцы, то мы не только должны быть примером, но и вести за собой других. Это наша главная задача».
2. Утверждение плана работы бюро комсомольской организации. План был принят за основу.
3. Выборы в бюро. Рыбаков – 3 голоса; Букатин – 15 голосов. Большинством голосов избран Букатин».
По четвертому пункту повестки дня (разное) собрание вновь вернулось к вопросу о дисциплине, выслушало сделанные офицерами замечания в адрес двух комсомольцев и проголосовало за вынесение им общественного порицания вдобавок к уже полученному ими от офицеров взысканию.
Практиковалось также проведение собраний всего личного состава. Отчет о таких собраниях содержится в захваченном донесении комиссара бригады:
«1. [Перечисляются имена партизан, проявивших героизм или отличающихся «образцовой дисциплиной».]
2. Весь личный состав отряда принял клятву красного партизана. После принятия клятвы возросло единство рядовых и офицеров.
3. В отряде были созданы партийная и комсомольская организации (всего членов и кандидатов в члены партии пятеро; в отряде четырнадцать комсомольцев). Они ведут большую работу в отряде и среди населения. В отряде проведено пять партийных и комсомольских собраний, на которых обсуждались следующие вопросы: а) дисциплина, б) уход за оружием, в) осуждение действий отдельных бойцов, коммунистов и комсомольцев. Проведено десять общих собраний, на которых обсуждались вопросы: а) дисциплина внутри отряда, б) уход за оружием, в) осуждение колеблющихся.
4. Приказы народного комиссара обороны № 55 и № 130 были проработаны со всем личным составом и полностью им поняты. Также [были обсуждены] статья Молотова об Отечественной войне советского народа, моральное состояние германских вооруженных сил, поведение товарища Литвинова на конференции Великих держав, воззвание партизан Калининского фронта, под которым 55 человек из нашего отряда поставили свои подписи».
В других случаях в повестку дня собраний входили вопросы: 1) «бандитское поведение бывшего офицера Иванова», 2) «подробное обсуждение приказа наркома обороны № 130 и воззвание партизан Калининского фронта», 3) «приговоры преступникам, бывшим партизанам Д.И. Пискунову и Г.А. Козлову» и 4) «проверка техники в полевых условиях».
Во время и после войны советские руководители неоднократно утверждали, что партизанское движение продемонстрировало способность коммунистической партии мобилизовать своих членов и «народные массы» на защиту советской системы в кризисной ситуации. Имеющиеся свидетельства заставляют сомневаться в правоте подобного утверждения. В 1941 году, в период наибольших трудностей, партия не сумела организовать эффективного партизанского движения. Появление партизанского движения, в том виде, в каком оно существовало в более поздний период, следует приписать главным образом способности советского режима распространить свою власть на оккупированные регионы, чему способствовали благоприятный поворот в войне и политические ошибки немцев. Влияние партии в партизанском движении было направлено на то, чтобы это движение действовало исключительно в интересах советского режима; главным было предотвратить возможность нежелательного в политическом плане развития событий. Поэтому партию скорее правильнее будет назвать инструментом советского контроля, а не основной побудительной силой.
Моральное состояние
Особенности морального состояния партизан почти не поддаются анализу. В немецких донесениях, основанных на допросах взятых в плен партизан и дезертиров, в характеристиках их морального состояния так часто и без всякой дифференциации используются термины «плохое» и «хорошее», что они теряют свой смысл. Более важны те немецкие донесения, которые, подобно приведенным ниже, признают, что низкий моральный дух не всегда мешал успешному проведению операций партизанскими отрядами.
«1. Положение с продовольствием в отрядах тяжелое… Соли практически нет. Боевой дух низкий, и за последние несколько дней… положение стало безнадежным; но из страха перед командирами, а также опасаясь карательных мер [немецких] войск, никто не дезертирует.
2. Коммунисты и военные [военнослужащие Красной армии] сражаются вместе, и их боевой потенциал сравнительно высок. Боевой дух крестьянских парней, заманенных в партизаны, низок. Но среди них почти нет дезертирства. Часто [партизаны] сдаче в плен предпочитают самоубийства.
3. Подразделение противника, хотя и состоящее в основном из насильно призванных на службу, сражалось стойко, благодаря давлению, оказываемому на личный состав комиссарами.
4. По большей части боевой дух партизан можно назвать «недостаточно высоким»… Но это практически не отражается на интенсивности боевых действий, поскольку личный состав находится под пристальным наблюдением. Кроме того, командиры и комиссары имеют возможность вести активную политическую пропаганду, что не представляет для них особого труда, поскольку мы можем воздействовать лишь на инакомыслящие элементы, давая расплывчатые обещания на будущее».
Подобные наблюдения подтверждаются статистическими данными о дезертирстве из партизанских отрядов. В таблице 1 приводится количество партизан, перешедших к немцам в районе действий 3-й танковой армии в период с мая 1943 по май 1944 года. Общее количество партизан в этом районе составляло 27 000 человек. Для сравнения приводятся данные об убитых и взятых в плен. Длительное время количество дезертиров было очень небольшим по сравнению как с общим количеством партизан, так и с числом убитых. Статистические данные других немецких армий указывают на сравнительно низкий уровень дезертирства в зоне действий группы армий «Центр», где активность партизан была наиболее высокой. С сентября 1943 года по апрель 1944 года, например, в среднем в месяц отмечалось пять случаев дезертирства.
Таблица 1
ПАРТИЗАНЫ, ДЕЗЕРТИРОВАВШИЕ К НЕМЦАМ В ЗОНЕ ДЕЙСТВИЙ 3-Й ТАНКОВОЙ АРМИИ с мая 1943 по май 1944 г.
Следует отметить, что в период с мая по август 1943 года и в мае 1944 года уровень дезертирства был существенно выше, чем в другие месяцы. В обоих случаях это было прямым следствием проведения немцами крупных карательных операций против партизан. Если количество убитых и взятых в плен возрастало практически пропорционально, то в увеличении случаев дезертирства наблюдалась диспропорция. Это свидетельствовало вовсе не о том, что партизаны были готовы дезертировать, столкнувшись с превосходящими силами противника. В немецких донесениях указывается, что большинство случаев дезертирства происходило после завершения операций, когда бригады были дезорганизованы и отдельным партизанам было легче и безопаснее дезертировать из небольших отрезанных друг от друга групп. Дезертировать из партизанского отряда было нелегко. Рядовые партизаны находились под пристальным наблюдением командиров, политруков и представителей НКВД. Низкого боевого духа и недовольства жизнью в партизанском отряде оказывалось недостаточно для того, чтобы заставить партизан подвергать себя риску. Как правило, был нужен серьезный стимул для раскрепощения людей или возникновения серьезного кризиса, который заставлял принимать решение. Поэтому наибольшее количество случаев дезертирства имело место после крупномасштабных карательных операций, когда интенсивность боевых действий уменьшалась, а отряды были дезорганизованы, что позволяло дезертировать с меньшим риском. В одном случае немцы отметили другую побудительную причину. В июне 1943 года, после операции Maigewitter («Майская гроза»), часть партизанских бригад начала выход из района Витебска, чтобы обосноваться к югу от реки Двины. В этот период дезертировало большое количество партизан, рекрутированных из местного населения. Пока бригады действовали поблизости от их деревень, призывники оставались в партизанах, но удаляться от мест проживания вместе с бригадами они не пожелали. Из дезертиров одного из партизанских отрядов немецкий комендант этого района организовал полицейский отряд численностью 150 человек.
Проводимая немцами политика скорее препятствовала, чем способствовала дезертирству. Потенциальный дезертир, готовый идти на существовавший при побеге из партизанского отряда риск, вовсе не мог надеяться на хорошее обращение после прихода к немцам. Более того, отсутствие у немцев внятной политической и экономической программы делало перспективы дезертира на будущее весьма туманными. Многие дезертиры, которых, по всей вероятности, было намного больше, чем тех, кто добровольно являлся к немцам, стремились избегать контактов с обеими противоборствующими сторонами. Но поскольку им грозили репрессии со стороны как немцев, так и партизан, даже их число было небольшим.
Моральное состояние партизан и дезертирство нельзя рассматривать в отрыве друг от друга, а следует оценивать в свете существовавших возможных альтернатив для каждого отдельного человека. Вторая мировая война поставила почти всех советских граждан, находившихся по обе стороны фронта, в крайне сложное положение. В общепринятом смысле моральный дух был крайне низок – и у гражданского населения, и в Красной армии, и в партизанском движении. Если же говорить о моральном состоянии партизан, то следует обратить внимание не столько на психологическую мотивацию, сколько на логику развития событий. Для рядового партизана служба в отряде не являлась сознательным выбором, а была необходимостью. После лета 1942 года стало совершенно ясно, что перешедшие на сторону немцев примкнули к проигравшей стороне, тогда как служба в партизанах пусть и не доказывала лояльности к советскому режиму, но являлась прямым свидетельством того, что человек не сотрудничал с врагом. Отмежевание и от партизан, и от немцев не являлось решением проблемы. Жизнь в партизанских бригадах была тяжелой, но жизнь гражданского населения под гнетом немцев была не легче. В партизанских бригадах человека кормили, при немцах же он, скорее всего, был бы вынужден голодать или оказался бы депортирован на работу в Германию. В партизанском движении он считался сделавшим свой выбор, вне его он вынужден был зависеть от милости и партизан, и немцев.
Взамен полной безысходности и катастрофическим условиям жизни партизанское движение при определенных условиях могло предложить человеку некоторые материальные блага. Жизнь рядового партизана была тяжела, но ненамного тяжелее жизни солдата регулярной армии. Партизан, во всяком случае часть времени, мог сносно питаться и жить в относительно неплохих условиях, поскольку партизаны в основном существовали благодаря проводимым реквизициям, которые временами были вполне успешными. Кроме того, партизаны никогда, как кому-то может показаться, не жили в условиях постоянной угрозы. В течение долгого, иногда даже очень долгого времени положение партизанских отрядов могло быть сравнительно безопасным. Потери в рядах партизан не измерялись огромными цифрами, характеризующими потери среди находящихся на фронте солдат Красной армии; во всяком случае, находясь в партизанах, у человека было больше шансов уцелеть. Партизанские отряды скорее стремились избегать, а вовсе не искать серьезных столкновений, и документы свидетельствуют, что подчас им это неплохо удавалось. Определенную роль играла неспособность противника организовать крупномасштабную военную кампанию против партизан.
От всего сказанного выше может сложиться впечатление, что партизаны представляли собой однородную массу, чья реакция на внешние раздражители всегда была одинаковой. Это было бы явным заблуждением. Следует отметить наличие нескольких групп, имевших четкие отличия. Существовало ядро, довольно большое в абсолютных цифрах, но представлявшее сравнительно небольшую часть всего движения, чей моральный дух был относительно высок. Оно состояло из партийных работников и членов партии, солдат и офицеров регулярной армии, а также из убежденных приверженцев советской власти. Эти люди не теряли энтузиазма даже в самых тяжелых условиях. Они играли важную роль, поскольку являлись командным составом и, кроме того, в определенной мере оказывали влияние на образ мыслей всех остальных групп. Без этого ядра партизанское движение, вероятнее всего, ждал бы крах. Наиболее существенные различия в настроениях и моральном состоянии отмечались между рекрутированными из местного населения и солдатами Красной армии, оказавшимися в партизанах в результате окружения. С небольшими отклонениями в зависимости от места и времени эти две группы составляли до 90 процентов численности всего партизанского движения. На допросах, касающихся настроений и морального состояния партизан, пленные и дезертиры неизменно проводили четкое разграничение между двумя вышеуказанными группами. Приводимые ниже выдержки показывают, в чем это выражалось:
«Моральный дух не очень высок. Только бывшие красноармейцы продолжают стойко сражаться, тогда как призванные силой лишь ждут удобного случая сбежать».
«Моральный дух рекрутированных из местного населения очень низок… Моральный дух бывших красноармейцев высок. Они ожидают возвращения Красной армии в ближайшее время».
«Моральный дух партизан в Щербино не высокий. Оказавшиеся в партизанах местные жители лишь ждут удобного случая сбежать. Даже бывшие красноармейцы говорят, что, как только кончится распутица (в конце весны), их всех уничтожат. Они не дезертируют отчасти потому, что у них нет возможности вернуться в родные деревни, а отчасти из страха подвергнуться жестокому обращению или оказаться расстрелянными немцами вопреки [немецкой] пропаганде».
В партизанах бывшие красноармейцы проявляли энтузиазма не намного больше, чем насильно призванные крестьяне. Но они являлись своего рода добровольцами, благодаря чему их статус в партизанском движении был несколько выше, к тому же в случае захвата в плен немцами им грозило более суровое наказание. Вне отрядов у красноармейцев не было никаких связей, у призванных крестьян, наоборот, были имущество и семьи, которые подвергались опасности, пока они находились в партизанских отрядах. Примечательно, что неудовлетворенность призывников редко приводила их к решению дезертировать, чаще ввергала в подавленное состояние.
Ряд специфических внешних факторов влиял на моральное состояние всех партизан. Это такие факторы, как медицинское обслуживание, питание, награды и нахождение в относительно безопасных районах. Установление тесной связи по воздуху с советским тылом являлось одним из наиболее важных факторов, укреплявших моральный дух партизан. Простота, относительная безопасность и регулярность таких контактов влияли на все стороны партизанского движения. В материальном плане они давали возможность осуществлять необходимые поставки оружия, боеприпасов и техники, эвакуировать раненых, доставлять медикаменты и почту. В психологическом отношении они помогали избавиться от чувства изоляции. Неспособность немцев воспрепятствовать воздушному сообщению подчас рождала у партизан чувство превосходства. Связь по воздуху со своей страной была такой тесной, что даже находившиеся в глубоком тылу противника партизанские отряды чувствовали себя так же, как если бы находились на советской территории. Кроме того, имея на вооружении новейшие образцы советского оружия и боеприпасов, партизаны часто были вооружены так же, как и противостоящие им немецкие войска, если не лучше.
Укрепляла моральный дух партизан и неспособность немцев широко использовать в борьбе с ними авиацию. Когда немцы могли применить в операциях против партизан самолеты, удавалось добиться значительных результатов. Группа дезертиров сообщала: «В особенности партизаны боятся немецкой авиации. Если налеты будут продолжаться, многие местные жители [среди партизан] попытаются сбежать и воспользуются предоставляющейся возможностью дезертировать». Известен случай, когда трое захваченных партизанами коллаборационистов, воспользовавшись возникшей во время немецкой бомбардировки паникой, сумели сбежать. Немецкий солдат, находившийся в тюрьме в Дорогобуже, сообщил, что во время налетов тюремщики запирали его в камере, а сами бежали в укрытие. Еще в одном случае последствия воздушного налета описывались так: «Раньше штаб [партизанского полка] находился в Сутцове, а после бомбардировки 30 марта 1942 года его перевели в Солавеку. Партизаны не понесли потерь в результате налета. Дома тоже не были разрушены. Бомбы упали за деревней. Однако все были очень напуганы, и сразу последовала эвакуация».
1. Социальный состав партизан
Присутствие в советском партизанском движении различных элементов порождало острые внутренние противоречия. Существовавшее положение лучше всего можно понять, если на мгновение представить себе идеального с советской точки зрения партизана: патриот, член партии, добровольно вступивший в ряды партизан на раннем этапе войны и беззаветно преданный советским идеалам. В партизанской бригаде могло быть порядка 100 таких людей. Вместе с тем в ее составе было 100–200 бывших красноармейцев, оказавшихся в окружении или бежавших из лагерей военнопленных. Многие из них являлись жертвами обстоятельств, и из них получались отличные и преданные делу партизаны; другие сдавались в плен без боя или дезертировали. Все они по возвращении в регулярную армию могли в лучшем случае рассчитывать на то, что их отправят в штрафные батальоны. Еще 200 или 300 человек были призывниками, которые пусть и не всегда были плохими бойцами, но не проявляли повышенного энтузиазма, поскольку их больше волновало собственное хозяйство, чем окончательный исход войны. И наконец, в составе бригады находилось от 50 до 100 человек, так или иначе запятнавших себя сотрудничеством с врагом, – бывшие полицаи, старосты, дезертиры из созданных немцами национальных частей, председатели колхозов, инженеры, учителя и многие другие, кто работал на немцев, пока не осознал, что война ими проиграна. Ни советское командование, – хотя оно временно и мирилось с подобным положением, – ни сами партизаны с безупречной репутацией не были готовы даровать полное прощение сомнительным и запятнавшим свою репутацию людям из этих групп. Прошлое каждого партизана строго учитывалось, и внутри движения возникало особое «классовое» отношение к таким людям, которое в ряде своих проявлений было весьма неприглядным.
Возникавшие между различными «классами» трения отражены в сохранившихся документах. В полку Гришина «старые партизаны», то есть те, кто вступил в него в период его формирования (январь 1942 года), считали себя элитой и держались в стороне от призванных позднее. В другом случае 700 татар, дезертировавших из немецкой части, были разбросаны мелкими группами по разным бригадам с тем, чтобы за ними было легче следить. Дезертировавший из другого отряда партизан рассказывал: «У комиссаров и политруков есть собственный запас самогона, и они часто напиваются. После этого случается, что они начинают приставать к кому-нибудь из призванных на службу с вопросами, почему тот не вступил в ряды партизан раньше. Если не удается сразу дать вразумительного ответа, людей расстреливают». Один из авторов партизанских дневников сделал пометку, что водка и табак доставлялись по воздуху «для образцовых партизан».
В руки к немцам время от времени попадали донесения о предстоящих чистках внутри партизанских отрядов, которые были направлены в основном против бывших полицаев и военнослужащих созданных немцами национальных частей. Классовое отношение часто ярче всего иллюстрируют высказывания самих партизан. Бывших коллаборационистов, например, открыто презирали. Один из партизанских командиров, А. Федоров, писал после войны: «Раскаивавшиеся полицаи тоже начали приходить к нам. Мы сами приглашали их в распространяемых листовках. Если они не оставляли службы в полиции, мы писали, что убьем их как собак. Когда они оказывались в отряде, за ними долго наблюдали. Следили за ними очень внимательно»[162]. Политрук одного из отрядов отмечал в своем дневнике: «Сто восемьдесят казаков, дезертировавших из немецкой части, явились в бригаду Дьячкова. Их вместе с оружием передали в состав полка Гришина. Этим дезертирам нельзя доверять. В качестве бойцов они были ненадежны». Далее он сообщает: «Если с востока начинает «дуть сильный ветер», эти мерзкие предатели приходят в такое волнение, что не знают, что делать».
Бывшие красноармейцы, хотя и являлись одной из признанных опор движения, тоже оставались под подозрением. А. Федоров, старый коммунист и партизан-доброволец, говорил о них следующее:
«Но среди бывших военнопленных встречались всякие люди. Кое-кто добровольно сдался немцам. Затем, когда в лагерях их стали жрать вши и им надоело получать зуботычины, они раскаивались и убегали, чтобы вступить в партизаны. Отнюдь не все из них сообщали нам всю правду о себе. И, разумеется, мало кто признавался, что сдался в плен по своей воле.
Эти люди шли к партизанам, потому что ничего другого им не оставалось. Они не хотели возвращаться к немцам, но и сражались они против них не особенно энергично.
Часть попавших в окружение солдат, присоединившихся к нам, были так называемыми «мужьями» [бывшие красноармейцы, старавшиеся затеряться среди местного населения в деревнях и «женившиеся» на местных женщинах]. Это были солдаты, по разным причинам отставшие от армии… Среди них попадались такие, которые с радостью всю войну отсиживались бы за бабьими юбками, но гитлеровцы могли либо угнать их на работу в Германию, либо заставить служить в полиции. Поразмыслив, такой парень приходил к выводу, что, в конце концов, ему все же лучше вступить в партизаны»[163].
Призванные на службу крестьяне представляли собой обособленную группу в партизанском движении. В отрядах их часто считали балластом. Один из партизан после войны рассказывал: «В нашем отряде было три бригады [батальона?]. Две из них были боевыми бригадами… действовали они напористо и энергично. Они состояли из бывших военнопленных. От третьей бригады было мало толку. Ее набрали из местных крестьян по приказу из Москвы, которым нам предписывалось собрать всех местных крестьян в отряд, пока немцы не угнали их на работу в Германию».
Пленные партизаны и дезертиры на допросах о составе и моральном состоянии их отрядов неизменно характеризовали призывников как обособленную группу, чей боевой дух был крайне низок.
Примечательно, что большинство партизан считалось людьми второго сорта и, что еще более важно, многие из них осознавали, что, хотя они сейчас и являются партизанами, это не оправдает их в глазах советской власти, а лишь отодвинет на какое-то время час расплаты. Несмотря на наличие противоречий между различными группами партизан, серьезной угрозы мятежа или массового дезертирства не существовало. В создавшейся атмосфере безысходности само выживание становилось для людей целью, ради которой стоило сражаться.
2. Награды
Участники партизанских действий не оставались без наград. Почти все помнили о времени, когда партизаны времен Гражданской войны занимали привилегированное положение в советском обществе. В советской пропаганде содержались недвусмысленные намеки на то, что подобное признание ожидает и партизан Второй мировой войны. Газеты, радио и другие средства массовой информации неустанно окружали партизан ореолом героев войны.
Советское руководство поощряло стремление создать у партизан преувеличенное представление о своей значимости. Отряды не просто обозначались порядковыми номерами, им давали призванные будить патриотические чувства названия, такие, например, как «За Родину», «Народные мстители». Их называли именами Сталина, Чапаева, Александра Невского и других национальных героев. Партизан щедро награждали орденами и медалями. Командир почти каждой отличившейся бригады был Героем Советского Союза. Командиры получали указания представлять к наградам лучших своих бойцов, в отряды самолетами доставлялись ордена и медали, вручаемые прямо на месте. Даже самые незначительные достижения партизанских отрядов получали широкую известность.
Подобные усилия создавали у самих партизан высокое мнение об их заслугах. Среди захваченных у немцев документов сохранилось более двадцати партизанских дневников. Такое большое количество говорит о том, что вести дневник стало своего рода модой. Авторов побуждала к этому убежденность в важности того, что они делают в партизанах. Они верили, что все пережитое ими достойно быть облеченным в форму документа прямо на месте. Более скромные считали, что собирают важные свидетельства для своих семей, другие намеревались опубликовать свои воспоминания после войны.
Поощрялось стремление партизан превозносить свои заслуги и преувеличивать потери противника в письмах на «Большую землю», как это видно из приведенных ниже выдержек:
«Недавно мы вели тяжелые бои. И у нас, и у немцев есть потери, но потери немцев значительно тяжелее. Жизнь трудная, поскольку все вокруг сожжено, но мы не теряем мужества. Часть наших людей сражается с немцами, остальные занимаются сельским хозяйством и работают в лесу. Мы построили мельницу, где можем молоть зерно. Еще мы построили пекарню, где печем хлеб. Все, конечно, делается тайно и с большими предосторожностями. Наш лес окружен немцами, но нужно продолжать жить, чтобы сражаться. Приказ Сталина № 130 будет выполнен. Все, что он от нас требует, будет сделано. Мы не пожалеем своих жизней ради победы».
«Дорогие товарищи! [Письмо написано бывшим коллегам по работе на заводе, который был эвакуирован на советскую территорию.]
Прошлой зимой я вызвал вас на соревнование. Мы договорились, что каждый должен работать с большей отдачей на своем месте. Теперь, по прошествии трех месяцев, я готов отчитаться. Что нам удалось сделать на вражеской территории? Не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что взятые обязательства выполнены. Комиссар нашего отряда и я получили ордена Красного Знамени. Остальные партизаны тоже получили награды. Теперь нам предстоит еще лучше сражаться с врагом. Призываю вас, своих товарищей, работать еще лучше. И пусть я буду получать от вас только хорошие известия».
Такие письма, безусловно, являлись пропагандистскими и вовсе не выражали подлинного настроения авторов; тем не менее они, по всей видимости, способствовали укреплению убежденности самих партизан в том, что их заслуги являются героическими и заслуживают признания.
В плане материального вознаграждения положение было довольно расплывчатым, хотя на первый взгляд оно может показаться вполне щедрым. Номинально служба в партизанах приравнивалась к службе в Красной армии, с использованием соответствующих воинских званий, оплаты и положенных привилегий. Командирам бригад часто присваивали звания полковников, всем остальным воинские звания за заслуги в партизанском движении присваивались сравнительно редко. Решение вопроса с оплатой было отложено до прекращения военных действий. Предоставление отпусков и отвод на отдых за линию фронта существовали для партизан лишь теоретически; ни того ни другого никогда не происходило.
В целом на вознаграждение за заслуги следовало рассчитывать лишь в будущем. Для большинства рядовых партизан конечный результат оказался полным разочарованием. Во время крупного советского наступления 1944 года немецкая агентура сообщала, что партизанские отряды, переданные в состав Красной армии, вместо ожидаемого признания своих заслуг и привилегированного положения получили лишь короткие отпуска, а затем были брошены на передовую.
Учитывая крайнюю подозрительность советского режима и разнородность состава партизанских отрядов, вполне вероятно, что даже заслуженные партизаны после возвращения на советскую территорию могли считать, что им повезло, если им удавалось избежать перевода в армейские штрафные батальоны. Вероятно, лишь занимавшие командные посты партийные работники выиграли от службы в партизанах. Те партизаны, кому посчастливилось уцелеть, пройдя сквозь сито политических чисток и неприязнь в частях регулярной армии, в лучшем случае могли позволить себе скромно существовать в лучах славы, которую продолжали приписывать партизанскому движению советские газеты, журналы и публикуемые мемуары выдающихся командиров.
3. Инертность
В отличие от регулярной армии партизанские силы не призваны одержать победу в войне, а должны лишь вносить свой вклад в достижение ее. На вопрос о том, сколь весом должен быть этот вклад, трудно дать однозначный ответ, даже говоря о таком строго контролируемом партизанском движении, каким оно было в Советском Союзе. Рядовой партизан не ставит себе целью пасть смертью героя, а более склонен выжить. Оказавшись на службе, которая, по определению, является опасной, он вынужден постоянно прилагать усилия к уменьшению риска. Подобный постулат справедлив и для всего партизанского движения. В качестве института оно направляет усилия на собственное сохранение, а отнюдь не на саморазрушение. Такая позиция является стойкой и последовательной. В лучшем случае она способствует уменьшению военного потенциала партизан, а в худшем – приводит к полному бессилию партизанского движения.
Разлагающее влияние таких сил было главной причиной провала партизанского движения в 1941 году. Во многих партизанских отрядах люди просто решили, что сопротивление невозможно, и эти отряды распадались. Сохранившимся отрядам удалось уцелеть в первую очередь благодаря тому, что основной целью себе они поставили личную и групповую безопасность. В написанных после войны мемуарах секретарь обкома, тесно связанный в 1941 году с партизанским движением, описывает один из партизанских отрядов как «пристанище для группы людей, которые лишь защищались от врага». «Другой отряд, – пишет он, – распался на две группы: те, кто готовился воевать постоянно, и те, кто стремился воевать лишь потому, что искал приключений». Командиры, по его словам, не преследовали какой-то одной цели, а искали «середины», что приводило к пассивности[164]. Описанное им положение характеризовало проявлявшийся повсеместно феномен. Отряды, пережившие первый шок после того, как оказались на оккупированной территории, оценив ситуацию и обнаружив, что им не грозит немедленное уничтожение, стали пересматривать свои цели так, как им это было выгодно. В процессе этого возникло убеждение, что, просто сохраняя себя, они уже тем самым проявляют героизм, а потому им следует затаиться и готовиться к серьезным действиям против противника в отдаленном будущем или приберечь свой потенциал до возвращения Советской армии.
Весной 1942 года вмешательство советского командования путем направления офицеров кадровой армии и установления строгого контроля над партизанскими отрядами вдохнуло новую жизнь в партизанское движение. Этот процесс продолжался до начала лета 1944 года. Одной из наиболее примечательных особенностей периода 1942–1944 годов стало стремление к концентрации партизанских сил. Численность отрядов возросла до 2000 и более человек. Кроме того, отряды больше не перемещались свободно по оккупированной территории, а стремились сконцентрировать свои силы путем создания крупных партизанских центров. Этот процесс достиг своего наивысшего развития в Белоруссии, где появилось более десятка таких центров. В одном из них, к северу от Полоцка, было собрано 15 000 человек; в другом, вдоль реки Ушача между Полоцком и Лепелем, было 12 000 человек; еще один находился в болотах по течению реки Березины между Лепелем и Борисовом; и еще 8000, 9000 и 14 000 человек находились в трех центрах под Минском, Сенно и Витебском. К 1943 году по меньшей мере три четверти личного состава всего партизанского движения было сконцентрировано в таких центрах.
Создание таких центров диктовалось главным образом тактическими соображениями и условиями местности; но, пожалуй, не стоит забывать и о том, что они в определенной степени стали отражением процесса застоя партизанского движения, возникшего в результате стремления отрядов и отдельно взятых партизан обезопасить себя. В военном отношении крупные центры не оправдали усилий, предпринятых для их создания и сохранения. Они якобы препятствовали проникновению противника на большие пространства, но на самом деле большинство из них возникло в тех районах, которые немецкие войска обошли, и они, по существу, не были оккупированы. Центры служили постоянными базами, откуда небольшие отряды можно было направлять на разрушение немецких линий коммуникаций, но это представляло собой крайне неэффективное использование личного состава. Каждый раз из десяти – пятнадцати тысяч человек могли эффективно использоваться лишь около 10 процентов. На первый взгляд эти центры были местами сосредоточения крупных сил, но они являлись лишь небольшими островками (уместным будет сравнение с положением японцев на Тихом океане). При отсутствии мобильности они не представляли собой ударной силы, и один центр не был способен собрать свои силы для оказания поддержки другому в случае нападения на него. Столкнувшись с решительными действиями противника, центр мог избежать полного уничтожения лишь путем самороспуска, позволяя своим силам рассредоточиться мелкими группами.
Единственным крупным преимуществом центров, пожалуй, было то, что они давали возможность партизанам обезопасить себя. В болотистой или лесистой местности, куда трудно было проникать немецким войскам, партизанские отряды могли беспрепятственно наращивать свою мощь. Достигнув численности от 5000 до 10 000, они становились неуязвимы для небольших по размаху действий противника, а поскольку немцам редко удавалось собрать достаточное количество сил для проведения крупномасштабных операций против партизан, такие центры могли месяцами, а иногда и годами существовать спокойно. И пусть не в привычках советского режима было позволять партизанам оставаться в бездействии на своих относительно безопасных плацдармах – избежать этого полностью было невозможно. Центры, хотя и за счет снижения своей эффективности в военном отношении, способствовали укреплению дисциплины и улучшению морального климата. Подобная ситуация отражена в приведенном ниже немецком донесении об одном из партизанских центров Белоруссии: «Большинство бригад усилены военнослужащими Красной армии и находятся под командованием офицеров. Дисциплина хорошая, и боевой дух высок. Вместе с тем основная масса партизан еще не принимала участия в сражениях с немецкими частями. В результате подобного спокойного развития событий в данном регионе моральное состояние и населения, и партизан относительно неплохое».
Ответную реакцию центров на воздействие сил, обусловливающих инертность партизанского движения, иллюстрируют приводимые ниже выдержки из направленных на советскую территорию писем, захваченных в партизанском центре у города Россоно в 1943 году:
1. «Россонский район стал настоящим партизанским краем; все население взялось за оружие и поднялось на борьбу с фашистами».
2. «Наш район полностью очищен от немцев, и населению спокойно и хорошо живется при нас, партизанах. 19 сентября мы отпраздновали годовщину освобождения от фрицев; целый год прошел с тех пор, как они перестали топтать своими коваными сапогами землю нашего района».
3. «Я живу неплохо и вспоминаю время, возврата к которому уже не будет. Тебе хорошо известно, что жизнь у нас, партизан, не то что раньше. Когда мы пришли сюда с «Большой земли», немцы были повсюду, и приятного в этом было мало. Было много полицаев и другой нечисти, воевавшей на стороне немцев. Население тоже было против нас. За прошедший год все изменилось. Район наших действий расширился. Теперь немцев в районном центре не видно. Свою работу нам приходилось делать в тяжелых условиях, теперь стало легче; население всего района поддерживает нас».
Об условиях жизни некоторые писали:
1. «В нашем партизанском крае урожай был собран без потерь и без борьбы».
2. «Мы живем хорошо; еды, одежды и обуви нам хватает. Никто ни в чем не нуждается. Мы собрали урожай немецкого зерна и теперь можем обеспечить себя хлебом».
3. «Жизнь у меня теперь вполне сносная. Еды, обуви и водки вполне хватает».
Заявления о том, что Россонский район был очищен от противника, далеки от истины – силы немцев изначально там были чисто символическими. Если опустить риторику, то в этих письмах авторы, главным образом, пытаются выразить свое облегчение оттого, что имеют возможность жить в относительно безопасном месте.
Дисциплина
Существующие документы свидетельствуют, что с возникновением крупных отрядов в партизанском движении наблюдалась тенденция к приведению организационной структуры и дисциплины в строгое соответствие с существовавшими в Красной армии. Летом 1943 года в донесении одной из немецких частей говорилось: «Хотя 3-й танковой армии удалось заметно снизить активность партизан в прилегающей к линии фронта зоне, Россонский район был укреплен путем возведения фортификационных сооружений и улучшения организации партизан. Появление в Россоно регулярных войск Красной армии с военной техникой, наличие «четкой» организации, назначение большого количества офицеров Красной армии на командные должности указывает, что противник стремится создать в этом районе силовой центр, важность которого в отношении проведения операций на фронте не следует недооценивать».
Ранее тот же источник сообщал, что партизаны повысили эффективность своих действий за счет организации единого командования, привлечения офицеров Красной армии и введения воинских званий. Один из пленных партизан утверждал, что уже начиная с мая 1943 года командир и заместитель командира бригады, в которой он служил, носили форму офицеров Красной армии со знаками отличия. К 1943 году большинству офицеров партизанских бригад были присвоены соответствующие воинские звания от лейтенанта до генерал-майора.
Введение званий и знаков отличия преследовало три цели: этим укреплялась власть офицеров; они проникались сознанием важности занимаемого ими поста, чего, по всей видимости, недоставало отдельным непрофессионалам; этим же устанавливался порядок подчиненности. В плане дисциплины результатом становилось официальное введение, насколько это было возможно в существовавших условиях, военных порядков. За счет всего этого, конечно, не удалось полностью изжить получившую развитие внутри отрядов тенденцию к отсутствию формальности в отношениях начальников и подчиненных. В действовавших самостоятельно бригадах дисциплинарные процедуры в определенной мере зависели от той или иной ситуации и дисциплина не являлась той принудительной силой, какой она была в армии.
Из-за шаткости положения, в котором оказывалось большинство партизанских отрядов, дисциплинарные проблемы, как правило, имели отношение лишь к серьезным нарушениям: нерадивое выполнение своих обязанностей по службе или по соблюдению скрытности и маскировки, невыполнение приказов, трусость и дезертирство. В партизанских отрядах существенное количество таких нарушений требовало постоянной бдительности офицеров. Политрук одного из действовавших в районе Брянска отрядов отмечал в своем дневнике: «Рязанов, командир первого взвода, очень плохо действовал в бою; руководство правильно поступило, освободив его от командования и разжаловав в рядовые. Это было сделано лишь после того, как он поклялся, что больше никогда не будет трусом. Рядовой Сапожников: не только отказался стрелять, но и выбросил оружие. За это командир отряда его арестовал. Командир пулеметного расчета Мариев – трус. Он сбежал с поля боя, бросив свой пулемет. Сейчас он находится под арестом».
Другой политрук сделал следующую запись в своем дневнике: «14 апреля 1943: мы составили список всех дезертировавших из отряда со времени его создания [дата неизвестна]. К сожалению, количество дезертиров большое. По неполным данным, мы насчитали шестьдесят девять случаев дезертирства. Эти кретины забрали с собой один пулемет, три автомата, тридцать винтовок и много боеприпасов… По сведениям осведомителей, эти дезертиры уже находятся на службе в немецкой полиции и, если представится случай, будут стрелять по нас из нашего же оружия».
Партизанским офицерам приходилось пристально следить за большинством своих подчиненных. Специальные органы слежки, комиссары и особые отделы НКВД выполняли те же самые функции, что и в армии. Но в партизанских отрядах слежка стала основой организации как в плане военном, так и политическом. Среди немецких документов часто встречались подобные этому донесения: «Дезертировавший партизан заявил, что сбежать от партизан сложно, поскольку повсюду расставлены посты. Если дезертира ловят, его сначала пытают, а затем расстреливают. В результате «большого» количества случаев дезертирства партизанские офицеры стали с такой подозрительностью относиться к партизанам из местных жителей, что всех местных разбросали по подразделениям, состоящим из бывших красноармейцев. Поэтому теперь никто из местных не может общаться друг с другом, не оставаясь незамеченным. Этот партизан считает, что если количество дезертиров будет расти, то все рекрутированные из местного населения партизаны вскоре будут расстреляны».
В апреле 1943 года политрук одного из отрядов выпустил следующий приказ: «В результате серьезных трудностей с продовольствием отмечены случаи дезертирства из отряда. Для предотвращения таких случаев приказываю: 1) провести проверку всего личного состава и представить в штаб список неблагонадежных; 2) часовым задерживать всех лиц, появляющихся у постов без пропусков, разоружать их и доставлять в штаб; 3) те, кто покидают отряд без разрешения или отсутствуют дольше положенного времени после выполнения задания без уважительной причины, будут считаться дезертирами».
Специалисты немецкой разведки, изучавшие захваченные документы полка Гришина, составили список наиболее часто встречавшихся дисциплинарных проступков: невыполнение боевого задания, сон и курение на посту, воровство, пьянство и «распущенность в отношениях с женщинами». Пленный партизан, отвечая на вопрос о дисциплине в его отряде, заявил: «Одни партизаны четко выполняют приказы, другие – небрежно. Неудовлетворительно выполняющих приказы партизан подвергают телесным наказаниям. Часто между партизанами происходят ссоры (например, из-за задержек при смене караула, поскольку людей не хватает). Один молодой и неопытный партизан, например, случайно выстрелив, убил себя». Захваченная в плен медсестра утверждала, что мужчинам в ее бригаде было запрещено вступать в связь с женщинами. В одном случае командир партизанского полка (полк Гришина) даже выпустил приказ следующего содержания: «Мои настоятельные требования по поддержанию порядка и дисциплины не выполняются. Невоздержанность в отношениях с женщинами отмечается постоянно. В нескольких случаях это заканчивалось беременностью. Эти женщины снижают боевую готовность мужчин и являются обузой для полка в бою». Случаи пьянства как среди офицеров, так и рядовых отмечались достаточно часто, но скудость запасов алкоголя позволяла держать эту проблему под контролем.
1. Особые дисциплинарные меры
Командиры партизан – несомненно, по приказу советского руководства – постоянно прилагали усилия, чтобы удерживать своих подчиненных от грабежей и беспорядочных реквизиций. Считая себя законными политическими и военными представителями советской власти, партизаны присваивали себе право реквизировать запасы продовольствия у местного населения и конфисковывать имущество сотрудничавших с врагом. По причинам психологического порядка необходимо было ослабить негативное воздействие реквизиций на общественное мнение. Это отнюдь не означало, что население получало от этого какую-то материальную выгоду. В одной бригаде, например, запретили реквизировать запасы хлеба и было приказано, чтобы «сбор продовольствия был организован таким образом, будто бы население само делает это». Существовали веские причины сдерживать стремление отдельных партизан к грабежам. Каждый отряд во многом зависел от доброжелательного отношения населения, проживавшего в районе его действий. Кроме того, в условиях насильственной и официально санкционированной реквизиции существовал постоянный риск превращения партизанских отрядов в банды мародеров. Поскольку действия большей части личного состава партизан мотивировались отнюдь не политическими и моральными соображениями, существовала еще и опасность того, что отряды откажутся от активных действий по сопротивлению и направят свои усилия исключительно на запугивание мирного населения.
Партизанский офицер в своем дневнике так описывал эту проблему:
«Сегодня отряд посетил командир бригады, который продолжительное время беседовал с личным составом и особо затронул вопрос об отношениях с мирным населением; хорошую репутацию бригады в районе ее действий необходимо сохранить. Эта беседа была вызвана целым рядом поступивших к командиру жалоб на незаконные действия партизан по конфискации имущества.
ПРИКАЗ. В отряде недавно были отмечены случаи недружественного отношения к мирному населению. Приказываю принять самые суровые меры к виновным по жалобам мирного населения на неправомочные действия бойцов и командиров (злоупотребления, грубое обращение, угрозы, использование оружия, незаконная конфискация имущества, принадлежащего мирному населению)».
В другой бригаде были выпущены приказы, запрещавшие грабежи и призванные упорядочить реквизицию у местного населения:
«Недавно были отмечены случаи кражи скота, лошадей и другого имущества местного населения. Отдельные партизаны ночами занимаются кражами. Все эти действия со стороны враждебных нам элементов терроризируют местное население и настраивают его против партизан. Подобные действия являются не чем иным, как бандитизмом. В этой связи приказываю всем командирам и комиссарам подчиненных мне отрядов следующее:
1. Личному составу взводов запрещается ночами заниматься сбором продовольствия за пределами отведенных для этого деревень.
2. Если будут замечены ночные набеги, виновные вне зависимости от их принадлежности к отрядам и бригадам должны быть разоружены, арестованы и отправлены в особый отряд штаба бригады.
3. Сбор продовольствия должен осуществляться только днем и лишь при посредничестве деревенских старост. На весь полученный скот и продовольствие должны выдаваться расписки, копии которых должны храниться в отряде.
4. Каждый партизан, застигнутый на месте преступления за кражей скота, лошадей или другого имущества, будет расстрелян за мародерство.
5. Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагается на командиров и комиссаров.
6. Приказ довести до сведения всего личного состава подчиненных мне отрядов».
2. Дисциплина в бою
В немецких донесениях о проведении операций против партизан часто отмечается «отчаянное» и «упорное» сопротивление, оказываемое партизанами. Однако в партизанских отрядах обычным явлением было применение мер дисциплинарного воздействия к партизанам, сознательно оставлявшим позиции в бою, бросавшим оружие на поле боя и отказывающимся выполнять приказы. В небольших стычках, когда партизаны находились под пристальным наблюдением и контролем своих офицеров, они сражались неплохо. Но часто даже в таких случаях оказываемое ими сопротивление правильнее было бы назвать отчаянным, а не решительным и умелым. В решающих сражениях, в которых участвовала целиком вся бригада или несколько бригад, партизаны опять же оказывали отчаянное сопротивление, но действия отдельных отрядов были плохо скоординированы и малоэффективны в военном отношении.
В начале 1942 года в Ушачинском районе к югу от Полоцка было начато создание крупного партизанского центра. Отсутствие противодействия со стороны немцев позволило ему разрастись к январю 1944 года до 12 000 человек, контролировавших большую часть сорокакилометровой полосы болот и озер между Полоцком и Лепелем. Центр должен был стать гигантским блокпостом, призванным воспрепятствовать обходным маневрам противника на севере и юге в ходе продвижения советского фронта на запад. Однако до начала крупного советского наступления летом 1944 года немцы провели операцию Fruehlingfest («Весенний праздник») и за три недели уничтожили этот центр и большинство его бригад. Проблемы, с которыми пришлось столкнуться командирам центра, описаны в приводимых ниже выдержках из немецких и партизанских документов. После первого наступления в донесении одной из немецких частей говорилось: «Поведение партизан было неодинаковым. Если партизаны бригады имени Ленина при первых же ударах немецких войск покинули свои позиции на северо-западе от Уллы, то партизаны Смоленского полка в районе к югу от Файнова четко выполнили поставленный приказ, и кое-кто из них держался до последнего в своих землянках».
Оценка немцев находит подтверждение в приказах партизанского командования: «В бою в ряде случаев отмечалась паника. Во время отступления скрывающиеся в лесу гражданские лица не были эвакуированы, хотя возможность для этого была. Скот и запасы продовольствия были брошены. Командование бригады имени Чапаева не проявило инициативы. Оно также не попыталось воспрепятствовать панике. Бригада имени ЦК Компартии Белоруссии и бригада имени Ленина под командованием Фурсова не оказали сопротивления при первом натиске противника. Бригады не предприняли необходимых мер оборонительного характера по предотвращению форсирования противником реки Березины и его прорыва передовой линии обороны. В отдельных случаях отмечалось нагнетание партизанами панических настроений среди местного населения с целью грабежа личного имущества».
В другом приказе говорилось:
«Были выявлены следующие недостатки:
1. Плохая рекогносцировка территории противника, в результате чего его действия в ряде случаев оказались для нас неожиданными.
2. Проявляемая рядом командиров и комиссаров нерешительность, повлекшая за собой плохо организованный отход. Недостаточное упорство в обороне, несмотря на выгодные позиции. Непринятие мер против трусов и паникеров.
3. Землянки имеют плохую конструкцию и слабую маскировку.
4. Главная линия обороны, включая размещение личного состава, подготовлена плохо.
5. Командные пункты подготовлены плохо.
6. Отсутствие четкости при отдаче приказов». В том же документе приказывалось:
«Проявивших мужество партизан и командиров наградить и отметить всеми доступными средствами. Трусов и паникеров сурово наказать. Командиры, не пресекающие действий таких элементов, будут наказаны. Дисциплина должна быть повышена путем применения самых суровых мер.
Взаимопомощь отрядов должна быть усилена».
3. Наказания
В основу соблюдения партизанами дисциплины было положено применение смертной казни. В условиях партизанской войны, резко снижающих эффективность применения менее суровых мер, даже не столь серьезные проступки, такие как, например, пьянство и распространение венерических заболеваний, могли повлечь за собой применение смертной казни. Казни обычно проводились по приказу командира бригады, хотя каждый офицер обладал правом казнить подчиненных по своему усмотрению. На практике, хотя угроза расстрела звучала достаточно часто, казни, за исключением наказания за дезертирство, носили в основном показательный характер. Приказы о казнях отдавались настолько часто, насколько это считалось необходимым для достижения желаемой цели – запугать подчиненных; задачи добиться одинакового для всех правосудия не ставилось. В этом отношении также многое зависело от статуса отдельного партизана. Рекрутированному крестьянину, бывшему коллаборационисту или находящемуся под подозрением партизану постоянно грозила опасность подвергнуться смертной казни даже за самый незначительный проступок, тогда как находившийся на хорошем счету и благонадежный в политическом отношении партизан мог отделаться лишь порицанием и за весьма серьезные проступки.
В хорошо организованных бригадах существовала определенная шкала наказаний – выговоры, заключение на гауптвахту с урезанным рационом питания, понижение в звании и исключение из партии. Одной из излюбленных мер в отношении трусов было публичное признание обвиненным в трусости своей вины и обещание никогда не повторять таких проступков. В силу разнородности состава любого партизанского отряда и действовавших внутри его различных сил выносимые приговоры часто не являлись следствием приписываемой кому-то вины. Средний партизан, видимо, в той же мере рисковал лишиться жизни из-за существовавшей в большинстве отрядов атмосферы подозрительности, в какой он мог быть подвергнут такому же наказанию за конкретный проступок. От нежелательного человека могли просто избавиться, поручив ему особо опасное задание. Пленные партизаны и дезертиры неоднократно утверждали, что часто людей, намеченных для казни, не сообщая предъявленных обвинений и не зачитывая приговора, могли просто застрелить в патруле или во время стычки с противником.
В применении карательных дисциплинарных и политических мер важную роль играли особые отделы НКВД. Почти во всех без исключения бригадах был находившийся при штабе офицер НКВД. В ряде случаев под его началом находилось от десяти до двадцати человек для проведения таких особых «административных» мероприятий, как казни гражданских лиц, партизан и коллаборационистов. Особые отделы, по всей видимости, также вели учет взятых на заметку для последующего наказания сотрудничавших с врагом гражданских лиц, ранее сотрудничавших с врагом партизан, политически неблагонадежных лиц и бывших красноармейцев, подозреваемых в уклонении от выполнения своего долга в 1941 году. Офицер НКВД имел своих агентов внутри отряда и руководил сетью осведомителей в зоне действий партизан; но особым отделам партизанских отрядов не удалось добиться столь же высокой эффективности в работе, какой добивались особые отделы в регулярной армии. Многие офицеры особых отделов не являлись профессионалами, к тому же изолированность бригад заставляла их выполнять свою работу с определенной долей осмотрительности.
В партизанском движении возникло много разновидностей проведения судов. Казни без суда и следствия были вполне обычным явлением. Но, как правило, обвинения передавались на рассмотрение командира бригады, который своей властью, но иногда и после совещания с комиссаром и начальником штаба выносил приговор. Насколько можно судить, если обвинение было представлено, то вина считалась доказанной. Судебная процедура предполагала лишь выявление степени серьезности проступка и определение степени строгости наказания. Особые отделы НКВД также имели право выносить и исполнять приговоры, но их причастность редко отмечалась в показаниях пленных партизан – по всей видимости, потому, что действовали они в основном тайно. В ряде случаев для участия в суде привлекалась партийная организация отряда. После этого командир или комиссар сообщал о выдвинутых обвинениях, и собрание ограничивалось лишь «формулированием» приговора.
Среди захваченных немцами документов есть множество приказов о вынесении отдельным партизанам приговоров. Иногда они четко демонстрируют высокую степень бюрократизации, существовавшую в партизанском движении. И хотя они указывают на определенную приверженность к формальной юридической процедуре, по своему содержанию они скорее являются нравоучительными, чем юридическими документами; обвинение формулируется обобщенно, а затем его стараются привязать к конкретной дисциплинарной проблеме. Главная цель – преподать наглядный урок, который должен способствовать выполнению действующего приказа. Приведенный ниже документ является типичным.
«ПРИКАЗ № 12
по 1-му партизанскому полку 2-й партизанской бригады
Северо-Западного фронта
26 апреля 1943 года
В условиях партизанской войны в тылу противника несение караульной службы имеет огромное значение для защиты гарнизона от внезапного нападения противника. Однако некоторые партизаны не относятся к выполнению этих обязанностей с необходимым чувством ответственности. Отмечаются случаи грубого нарушения правил несения караульной службы.
24 апреля 1943 года партизан отряда № 13 Бойков, получивший важное задание по охране выделенного ему сектора, преступно и предательски пренебрег своими обязанностями, уснув на посту. Товарищу Бойкову было известно, что сон на посту является вероломством и предательством Родины.
Приказываю:
1. За преступное поведение во время несения караульной службы и сон на посту, что является предательством родины, партизана отряда № 13 Бойкова расстрелять.
2. Предупреждаю личный состав полка, что в будущем я буду безжалостно карать все проступки, касающиеся нарушения правил несения караульной службы».
Дезертирство неизменно каралось смертной казнью. В отрядах имелись списки близких родственников каждого партизана, и если он дезертировал, то репрессии ждали и его семью.
Приговоры пойманным дезертирам объявлялись во всеуслышание в отрядах.
«На основании решения начальника особого отдела партизанского полка нами был расстрелян бывший красноармеец Иван Яковлевич Хохлов (1920 года рождения, беспартийный, проживавший в деревне Лохово, Знаменского района Смоленской области).
Было выявлено следующее: бывший красноармеец Хохлов дезертировал 12 марта 1942 года во время перевода 1-й роты из Великополья в Белугино и прятался на чердаке дома в Лохове до своего ареста 11 апреля.
Дезертирам нет места в Красной армии! Хохлов был расстрелян перед строем отряда. Таким образом каждый солдат смог убедиться в последствиях дезертирства.
(Подписи)
Командир первой роты Зверев
Командир первого взвода Белов
Заместитель командира второго взвода Крамской
Красноармеец Имаев 12 апреля 1942 г.».
В соответствии с традиционно существовавшей советской практикой отдельный партизан мог быть подвергнут дисциплинарному наказанию не только своим вышестоящим начальником, но и оказаться объектом так называемой стихийной критики своих товарищей. Каждая бригада, а часто каждая рота или взвод имели свою стенную газету. Теоретически она представляла собой продукт творчества рядовых партизан, на самом же деле ее выпуск контролировали офицеры. В основном ее содержание касалось достижений и недостатков отряда. Партизан, названный в стенной газете трусом или «паникером», имел все основания серьезно опасаться за свое будущее. Подобным же образом проступки партизан во всеуслышание обсуждались на партийных и комсомольских собраниях. Приводимая ниже выдержка из протокола комсомольского собрания наглядно демонстрирует эту процедуру:
«ПОВЕДЕНИЕ КОМСОМОЛЬЦА ШУЛЬГИ
Командир взвода Брилкин: «Хотя товарищ Шульга хорошо действует в бою, он часто много говорит. У него всегда находятся возражения, а такая привычка несовместима с поведением комсомольца. Хочу привести такой пример. Я приказал принести седло. Шульга ответил, что никто не получил седел. За свой ответ он был арестован на сутки. За пререкания и невыполнение приказа предлагаю объявить товарищу Шульге выговор».
Командир отряда: «Каждый комсомолец должен являться примером. Он всегда должен поддерживать своего начальника. Но Шульга поступил наоборот. Я поддерживаю предложение командира взвода».
Решение: комсомольцу Шульге за пререкания и невыполнение приказа командира взвода объявить выговор с занесением в личное дело».
Подобная процедура делала всю группу ответственной за проступок одного из своих членов и увеличивала уязвимость каждого путем ущемления его личной свободы в плане ответственности за дисциплинарные проступки.