Леонид Вульфович Вилкомир родился в 1912 году в Старой Бухаре в семье служащего.
Леонид окончил в Москве среднюю школу и пошел рабочим на завод «Борец». Здесь вступил в литературный кружок «Штурм» и в литкружковском сборнике опубликовал свои первые поэтические опыты. В 1931 году Вилкомир с группой товарищей поехал в Нижний Тагил и стал сотрудником местной газеты. Так в его творчество вошла тема Урала, которому посвящены многие его очерки и стихотворения.
В 1934 году Вилкомир поступил учиться в Литературный институт им. Горького. В 1938 году был призван в армию, просился на Дальний Восток, но получил направление в редакцию «Красной звезды». За десять предвоенных лет Вилкомир немало путешествовал. В его дорожных блокнотах упоминается более пятидесяти городов. С начала Великой Отечественной войны Леонид Вилкомир — на фронте. «Красная звезда» публикует его очерк, написанный после полета на штурмовике, громившем вражеские объекты. Вилкомир летает на боевых самолетах, входит в состав танковых экипажей.
19 июля 1942 года в районе Новочеркасска был сбит наш штурмовик, на котором Леонид Вилкомир выполнял обязанности стрелка-радиста. В официальном сообщении командования части о гибели Л. Вилкомира говорится: «19 июля 1942 г. на аэродром, где дислоцируется 103 ШАП[16], прибыл корреспондент „Красной звезды“ старший политрук т. Вилкомир за получением информации о боевых действиях летчиков. Узнав о предстоящем вылете группы самолетов на боевое задание, тов. Вилкомир стал проситься взять его в полет. Командир и военком части отказали ему в просьбе. Тогда тов. Вилкомир обратился к находящемуся в то время на аэродроме командиру 216 ИАД[17] генерал-майору авиации тов. Шевченко. Генерал вначале отказал в просьбе, но потом вследствие настойчивой просьбы тов. Вилкомира он дал свое согласие. Тов. Вилкомир полетел на ведущем самолете, который пилотировал лейтенант тов. Маслов. При выполнении боевого задания самолет был подбит с танковой пушки противника на высоте 400 метров и упал на землю в районе станции Ермаковская — территория занята противником. Летчик лейтенант тов. Маслов и корреспондент тов. Вилкомир в часть не возвратились».
50. «Как будто бы…»
Как будто бы
В стальном тагильском тигле
Варились мы.
Суровою мечтой
Желанья наши лучшие возникли
И дуновенье молодости той.
Мы в этой плавке,
Как в доверьи лестном,
Тревогу видим о своей судьбе.
О родина!
Каким трудом чудесным
Мы благодарность выразим тебе?
51. ВДОХНОВЕНИЕ
Пришло оно.
Свободно и покорно
Ложатся строчки…
Так растет листва,
Так дышит соловей,
Так звуки льет валторна.
Так бьют ключи,
Так стынет синева.
Его огонь и силу торопитесь
Вложить в дела.
Когда оно уйдет,
Почувствуешь, что ты —
Ослепший живописец,
Оглохший музыкант,
Низвергнутый пилот.
52. ПРОШЕДШАЯ ЛЮБОВЬ
Холодное, как утренний рассвет,
Рукопожатье нас объединило.
Один вопрос, еще один ответ.
Как будто не было того, что с нами было…
И так всегда. Спеши иль: не спеши,
Идя пешком; схитри и сядь на поезд,
Гони вовсю, но от ее души
Увидишь тень, воспоминанья то есть.
53. «От моих городов до пашен…»
От моих городов до пашен,
От пустынь до камней в горах
Мир на наших глазах и в наших
Чутких, умных, больших руках.
Я, чудак, изучаю климат,
Перемены погоды жду.
Я смотрю, как ветра поднимут,
Понесут надо мной звезду,
Как шумят сады молодые,
Сколько дней и ночей подряд,
Как в картине — в окне худые
И седые дожди висят.
Ты уходишь. Пусть вечер августа
Мирно светится впереди,
Только с верных путей, пожалуйста,
Не сворачивай, не сходи.
54. «Жизнь моя не повторится дважды…»
Жизнь моя не повторится дважды.
Жизнь не песня, чтоб снова спеть.
Так или иначе, но однажды
Мне придется тоже умереть.
Как бы я ни прожил свои годы,
Я прошу у жизни: подари
Вкус воды и запах непогоды,
Цвет звезды и первый взлет зари.
Пусть и счастье не проходит мимо,
Не жалея самых светлых чувств.
Если смерть и впрямь неотвратима,
Как я жить и думать разучусь?
55. «Чуть-чуть недоспать…»
Чуть-чуть недоспать,
Чуть-чуть недоесть.
Но чтобы в руках гудело.
Это самое что ни на есть
Мое настоящее дело.
Как радостно видеть:
Готовый пролет,
Первой вагранки литье
И чувствовать, что ежедневно растет
Настоящее дело мое!
56. У КОСТРА
С тех пор как ведется столетиям счет
Была ли крепче погода,
Чем в зиму тысяча девятьсот
Тридцать второго года.
Ночами, бывало, в сырых дровах
Огонь добывали с бою.
Костер окрылялся.
О двух крылах
Он нас уносил с собою.
Нам чудилось, как самолет летит
Из цеха, который строим,
Как нашу машину в тучи стремит
Летчик, ставший героем,
Как над тайгой, где нет ничего,
Встал город, красив и весел,
Как солнце сияет,
Будто его
Дворник, как флаг, повесил.
57. БЕССМЕРТИЕ
Мы ели хлеб и пили воду.
Не до веселья было нам.
Мы покоряли непогоду,
Считая годы по зубам.
Я сохраню былую ярость,
Войдя к потомкам поутру.
У них, как памятник, состарюсь,
Как память сдам, но не умру.
58. НАШЕ ВРЕМЯ
Мы жаркою беседой согревались,
Мы папиросным дымом одевались
И у «буржуйки» сиживали так.
В такие дни покой невероятен,
А дым отечества и сладок и приятен,
Окутавший наш проливной барак.
Он сбит в осенней непогоде вязкой
С обычной романтической завязкой —
В лесу, в дождях, в надежде и в дыму.
Я потому об этом вспоминаю,
Что лучшего я времени не знаю,
По силе чувства равного ему.
Какое это было время, дети!
Мы жили в тьме и вместе с тем на свете,
На холоде у яростных костров.
Мы спали под открытым небом, в доме,
В кабинах экскаваторов и громе
Неугомонных наших тракторов.
А по утрам хлебали суп из сечки,
Приветливо дымящийся на печке,
И были этим сыты до зари.
Мы думали о вредности излишеств,
Роскошнее не ведали из пиршеств,
Чем с чаем подслащенным сухари.
Когда фундамент первый заложили,
От счастья замерли, а впрочем, жили
Невероятно гордые собой.
Мы день кончали песней, как молитвой,
Работу нашу называли битвой.
И вправду, разве это был не бой?!
Я не могу вам передать эпохи.
Нет слов других, а эти, может, плохи.
Я лучше случай расскажу один.
Пришел сентябрь — в округе первый медник.
Одел он свой протравленный передник,
В его руках паяльник заходил.
Уже леса покрылись медным цветом,
Последняя гроза прощалась с летом,
Стремительнее двигалась вода.
А тут еще нагрянул дождь-подстёга.
Рекою стала главная дорога.
Так с непогодой к нам пришла беда.
Вода в плотину бешено вгрызалась.
Всю вражескую ненависть, казалось,
Она в себя вобрала в эту ночь.
Как мы тогда стремительно бежали,
Как выросли в ту ночь; и возмужали,
Готовые погибнуть, но помочь!
К утру, измотанные трудным боем,
Мы поняли, что мы чего-то стоим.
Мы вышли победителем ее.
Белье сухое показалось негой,
А дом из досок — сладостным ночлегом,
Геройской славой — наше бытие.
59. «Я говорю себе: глазами…»
Я говорю себе: глазами
Не охватить дорог,
Которые прошел с друзьями
По-честному, как мог.
Но самой трудной и весенней
Была дорога та,
Что привела на новоселье
В уральские места.
Здесь, над горою, свод окрашен
Огнем литья в дыму.
И знаю я, что флаг над башней
Кремлевской — брат ему.
Попробуй пристальней вглядеться
И отличить сумей
Свою работу от наследства
Отцов и матерей.
Сумей, всмотревшись хорошенько,
В созданьях молодых
Увидеть здесь — свою ступеньку,
А там — друзей своих.
Ну что ж! Под этим небосклоном
Я различаю гул
Турбины ТЭЦ. К ее колоннам
Я арматуру гнул.
Своим трудам большим и малым
Веду я твердый счет,
Я знаю, что под флагом алым
И мой пример живет.
Но даже с гор единым взглядом
Не охватить дорог,
Которые прошел солдатом
По-честному, как мог.
60. ТАГИЛ
Меня влечет опять туда — в Тагил,
Где мерзли мы, где грелись у «буржуйки»,
Где падал я и, набираясь сил,
Сквозь вьюгу шел в своей худой тужурке.
Он в час тревоги твердый, как металл,
А в дни веселья
Песнями встревожен.
Я в этом трудном городе мечтал
Характером стать на него похожим.
61. ОРДЖОНИКИДЗЕ В ТАГИЛЕ
Над городом Тагилом, почернелым
От копоти, заботы и огня,
Возник Серго,
Своим дыханьем смелым
Строителям ближайшая родня.
Он шел в забои на горе Высокой —
И горы расступались перед ним;
Он поднимался на Шихан, где сокол
Кичился одиночеством своим.
Мы шли вослед торжественно и гордо
И вместе с ним, взглянув на рудники,
Увидели живой набросок города
Из-под его приподнятой руки.
Но то не старый был, не деревянный,
Приземистый, оглохший и слепой,
Не город-миф, а мир обетованный,
Живой, как песня: подтяни и пой!
И мы тянули! В бури и метели
Смерзались губы, слушаясь едва.
Но мы работали и песни пели,
Мы выпевали радости слова!
Мы их лепили, строили, строгали
И город-песню создали из них.
На площади — в граните и металле —
Орджоникидзе памятник возник.
62. В ГОРАХ
И горных кряжей вертикали,
И красок полная река,
И шум дубравы привлекали
Меня еще издалека.
Природа мне открылась сразу,
В сияньи солнца, в цепи гор.
Как будто бы знаком Кавказу
Мой жадный к миру кругозор.
И возле этакой громады
Не оставляла мысль одна:
Как тяжко поработать надо,
Чтоб сделать лучше, чем она.
63. ГОСТЕПРИИМСТВО
Когда по тропинкам узким
Я подъезжал к Батуми,
Видел: обычай русский
Здесь не остался втуне.
В золоте зорь красы полны,
Точно хлеба поджаренные,
Солью снегов посыпаны
Горы твои, Аджария.
Природа гостеприимно
Сразу меня приметила,
Ветра веселым гимном,
Хлебом и солью встретила.
И поднесла глубокую
Чашу, полную морем,
Будто дорогой далекою
Был я вконец изморен.
Природа нас дарит щедро,
Всё из земли повытряся:
От красноярского кедра
До черноморского цитруса.
64. «По тебе давно тоскую…»
По тебе давно тоскую,
О судьбе твоей пекусь,
Потерять; тебя рискую,
Полюбить тебя учусь.
Дочь владимирской слободки,
Внучка выплаканных лет,
Громкий первенец молодки,
Вся в мамашу — спору нет.
Никому я так не верю,
Как тебе. В любой глуши
Быстрым взором я измерю
Глубину твоей души.
Никого я так не знаю,
Как тебя. И в грозный час
Вражья пуля нарезная
Разлучить не сможет нас.
Скован я с тобой на годы
Детством, верностью, судьбой.
В год военной непогоды
Повстречались мы с тобой.
65. «Мы победим. Мои — слова…»
Мы победим. Мои — слова,
Моя над миром синева,
Мои — деревья и кусты,
Мои — сомненья и мечты.
Пусть на дыбы встает земля,
Вопит, и злобствует, и гонит
Меня к своим ногам не склонит,
Как в бурю мачты корабля.
Я буду жить, как я хочу:
Свободной птицею взлечу,
Глазам открою высоту,
В ногах травою прорасту,
В пустынях разольюсь водой,
В морях затрепещу звездой,
В горах дорогой пробегу.
Я — человек, я — всё могу!