Алексей Алексеевич Лебедев родился в 1912 году в Суздале, в семье заводского служащего. Мать — учительница.
В 1927 году Лебедевы переехали в Иваново. После окончания средней школы Алексей одно время работал подручным слесаря-водопроводчика. Мечта о море заставила его поехать на Север, поступить матросом. После трехлетнего плавания на судах Севрыбтреста и торгового флота А. Лебедев вернулся в Иваново, работал и одновременно учился в вечернем строительном техникуме. В 1933 году ушел служить на флот. Был радистом, подводником.
С 1936 по 1940 год А. Лебедев учился в Высшем военно-морском краснознаменном училище им. Фрунзе (Ленинград).
В 1939 году вышел сборник стихотворений А. Лебедева «Кронштадт», в 1940 году — «Лирика моря». Последние годы жизни он печатался в газете «Красный Балтийский флот» и в газете балтийских подводников «Дозор».
Накануне войны А. Лебедев закончил училище и был назначен штурманом подводной лодки.
В ноябре 1941 года подводная лодка, на которой служил лейтенант Алексей Лебедев, при выполнении боевого задания в Финском заливе наскочила на мину. Поэт погиб вместе со своим кораблем.
294. МЫ ИЗ КРОНШТАДТА
Так вот эта хмурая осень,
Уже отдающая верпы
В Кронштадта гранитную гавань,
Где грозно спят корабли.
Отмечены склянками восемь,
Скуп хлеб, разделенный шкертом.
Эскадрам чужим не плавать
У берега нашей земли!
Ну да, мы мальчишками были,
Когда подходил Юденич,
Британских эсминцев пушки
Грозили тебе, Кронштадт;
Но наши отцы служили,
Вели корабли на сближенье,
И запах штормов ревущих
Отцовский впитал бушлат.
Товарищ, ты видишь эту
Сухую полынь и скалы,
Гремящую воду ниже
И связанных моряков,
Ты слышишь взнесенную ветром
Последнюю речь комиссара
И раздающийся ближе
Отчетливый лязг штыков.
Республика! Мы окрепли,
Пришли на твои границы
Счастливые, гордые честью
Быть посланными во флот.
Пускай нас штормами треплет,
Но в море идут эсминцы,
И вахты стоят на месте,
Когда засвистят в поход.
295. УСЛОВИЯ ПОБЕДЫ
Что же нужно для побед на море?
Это — чтоб со стапелей земли,
Пеною пушистой борт узоря,
Выходили в море корабли.
И во славу берегов покоя
Нам нужна солидная броня,
Точное оружие морское,
Мощь артиллерийского огня.
Нужно знать нам кораблевожденье
Так, чтобы уметь пройти везде,
Знать науку мудрую сражений
На соленой вспененной воде.
Это есть! Дает страна родная,
Верфи действуют на полный ход,
Крепнет сила твердая морская,
Словно лес, растет советский флот.
И еще дает страна родная
Качество ценнейшее в боях
Всем сынам, которым поручает
Вахту в океанах и морях,
Это — смелость в час суровый жизни,
Это — волю, что всего сильней,
Это — сердце, верное отчизне
И не изменяющее ей.
296. ДОРОГА ТАМАНЦЕВ
Эту песню о боях, о совсем недавних днях
Прочитал я на обветренной скале,
Где добрался до меня отблеск лунного огня
И светил мне безотказно в синей мгле.
Это был рассказ о том, как отряды шли хребтом
Гор, покрытых льдом и снегом навсегда.
Слов, начертанных штыком, не найдешь,
прочти хоть том
Первоклассного военного труда.
Шли потоки по камням, пели, струями звеня,
О матросах, утвердивших красный флаг,
И в ущельях вдоль ручья слышен гром копыт коня
И пехоты наступавшей тяжкий шаг.
На хребте Варада шквал, облакам не дав привал,
В черноморский их опять погнал простор.
На груди отвесных скал эту песню я читал,
И храню ее, и помню с этих пор.
297. КОМПА́СНЫЙ ЗАЛ
В дубовом паркете картушка компа́са, —
Столетье, как выложил мастер ее.
Над нею звезда полуночного часа,
Касается румбов лучей острие.
В скрещении гулких пустых коридоров
Стою и гляжу напряженно вперед,
И ветер холодных балтийских просторов
В старинные стекла порывисто бьет.
…Стоят по углам, холодея как льдины
(Мундиров давно потускнело шитье),
Великовозрастные гардемарины,
За пьянство поставленные под ружье.
Из дедовских вотчин, из всех захолустий,
Куда не доходят морские ветра,
Барчат загребли и теперь не отпустят
Железная воля и руки Петра.
Сюда в Петербург, в мореходную школу,
И дальше на Лондон или Амстердам,
Где пестрые флаги трепещут над молом,
Где в гаванях тесно груженым судам.
И тот, кто воздвиг укрепленья Кронштадта,
Чьи руки в мозолях, что тверже камней,
Он делал водителей русского флота
Из барски ленивых и косных парней.
Читали указы в примолкнувших ротах:
«Чтоб тем, кто учебе бездельем претит,
Вгоняли науку лозой чрез ворота,
Которыми лодырь на парте сидит».
И многих терзала телесно обида,
И многие были, наверное, злы,
Зубря наизусть теоремы Эвклида,
С трудом постигая морские узлы.
А в будущем — кортик, привешенный косо,
И мичмана флота лихая судьба:
«Лупи по зубам, не жалея, матроса» —
На то его доля слуги и раба.
С командой жесток, с адмиралами кроток,
Нацелься на чин — и проделай прыжок
Поближе к дворцу и под крылышко теток,
На невский, желанный всегда бережок.
Но были и те, кто не знал унижений,
Кто видел в матросе товарища дел,
Кто вел корабли сквозь пожары сражений,
Кто славы морской для отчизны хотел,
С кем флот проходил по пяти океанам,
Кто в битвах с врагом не боялся потерь:
И шведы разбиты, и нет англичанам
Охоты соваться к Кронштадту теперь.
Об этом я думал полуночным часом,
О славе, о бурных дорогах ее…
Звезда высока над картушкой компа́са,
Касается румбов лучей острие.
298. «Или помните, или забыли…»
Или помните, или забыли
Запах ветра, воды и сосны,
Столб лучами пронизанной пыли
На подталых дорогах весны?..
Или вспомнить уже невозможно,
Как виденья далекого сна,
За платформой железнодорожной
Только сосны, песок, тишина.
Небосвода хрустальная чаша,
Золотые от солнца края.
Это молодость чистая ваша,
Это нежность скупая моя.
299. «Возможно ли, чтоб годы эти…»
Возможно ли, чтоб годы эти
Щадили нас! Но вновь встает
Апреля горьковатый ветер,
Тревожный шум воскресших вод.
Возможно ли в разлуке дальной,
В тревогах, в помыслах, в крови
Хранить огонь первоначальной
Наивно-горестной любви!
А я, как ива в пору злую
Осенних бешеных ветров,
Клонюсь под вихрем поцелуев,
Горячечных и нежных слов.
За нами бури и походы
И можно ли, мой милый друг,
Вознаграждать себя за годы
Былых и будущих разлук?
О, потеплевший под руками
Гранит скамейки ледяной!
Нет, не смеюсь я над слезами,
В тот вечер пролитыми мной.
Теперь мне легче и свободней.
Отбушевал внезапный гром.
…Я не могу писать сегодня
Тебе о чем-нибудь другом.
300. «В июне, в северном июне…»
В июне, в северном июне,
Когда излишни фонари,
Когда на островерхой дюне
Не угасает блеск зари,
Когда, теплу ночей доверясь,
Под кровом полутемноты
Уже раскрыл смолистый вереск
Свои лиловые цветы,
А лунный блеск опять манил
Уйти в моря на черной шхуне,
Да, я любил тебя, любил
В июне, в северном июне.
301. ТОВАРИЩУ
На Черноморье шторм десятибалльный,
В Новороссийске буйствуют ветра.
Товарищ мой, отдай салют прощальный,
Давно с тобой нам свидеться пора.
Давно пора, преграды далей руша,
Спаять сердца и руки заодно,
Шторма изрядно высушили душу,
Но дружбе в них иссохнуть не дано.
Ложись на норд с предгорий знойных Крыма,
И мы тогда, в безмолвии ночном,
Окутавшись котельным синим дымом,
Поговорим о счастье боевом.
И выйдем в ночь, где сумрачные воды
Дробят о камень черную струю,
Где в зареве немеркнущем заводы
Морскую мощь республики куют.
Спеши, товарищ, — море стало нашим,
И пусть походы холодны и злы,
Форштевнями стремительными вспашем
За Таллином балтийские валы.
На Черноморье шторм десятибалльный.
Пора вернуться в бухту кораблю.
Я жду тебя упрямым, беспечальным,
Таким, какого знаю и люблю.
302. ПЕСНЯ («Пускай во тьме бушует вьюга…»)
Пускай во тьме бушует вьюга
И снег летит на паруса, —
Не плачь, не плачь, моя подруга,
Не слушай ветра голоса.
Зажгла звезда мне нынче трубку
Своею искрой голубой.
Кладет волнами на борт шлюпку,
Но не погибнем мы с тобой.
Не видно дали бирюзовой,
Дорога в море нелегка,
Но привыкать к борьбе суровой
Должна подруга моряка.
Уже мигнул огонь зеленый,
Маяк на горной высоте,
И берег, снегом заметенный,
Забрезжил смутно в темноте.
И пусть взмывают чайки, плача,
К метельно-снежной вышине, —
Не изменяет мне удача,
Пока ты помнишь обо мне.
303. ПЕРЕД ПОХОДОМ
Мы вместе курили, дул ветер осенний,
Уже холодела вода,
И серые тучи над нами висели,
И плыли над морем года.
Трещал пулемет над пустынным заливом,
Кричали в выси журавли.
Они улетали на юг торопливо
От грозной балтийской земли.
Хотелось раскрыть исполинские крылья
И ринуться в дальний простор,
Лететь, осыпаемым солнечной пылью,
Над синими гребнями гор.
Лететь, разрывая завесы тумана,
Ломать горизонта кольцо,
Чтоб пламенный ветер широт океана
С размаху ударил в лицо.
Окончена трубка и высыпан пепел,
Команда по вахтам идет.
И грохот по клюзу стремящейся цепи
Уже предвещает поход.
Сигналы трепещут на мачтах треногих,
Горит боевая заря.
Пред нами ведущие к славе дороги,
Союза большие моря.
304. «Метет поземка, расстилаясь низко…»
Метет поземка, расстилаясь низко,
Снег лижет камни тонким языком,
Но красная звезда над обелиском
Не тронута ни инеем, ни льдом.
И бронза, отчеканенная ясно,
Тяжелый щит, опертый на гранит,
О павших здесь, о мужестве прекрасном
Торжественно и кратко говорит.
305. СОНЕТ («Когда владеет морем мертвый штиль…»)
Когда владеет морем мертвый штиль,
Мы видим часто бухты и маяки,—
То лжет мираж, приподнимая знаки,
А берег наш за сорок с лишком миль.
Но видно всё: седеющий ковыль,
Кроваво пламенеющие маки,
Прибрежной пены охряную накипь
И бота перевернутого киль.
Мечты мои, неуловимой тенью
Возникшие на грани сновиденья,
Коротким блеском прорезают тьму.
И в этот миг глазам открыты снова
Пути в морях тревожных и суровых.
Но берег есть. И я пробьюсь к нему!
306. ТЕБЕ
Мы попрощаемся в Кронштадте
У зыбких сходен, а потом
Рванется к рейду серый катер,
Раскалывая рябь винтом.
Под облаков косою тенью
Луна подернулась слегка,
И затерялась в отдаленье
Твоя простертая рука.
Опять шуметь над морем флагу,
И снова, и суров и скуп,
Балтийский ветер сушит влагу
Твоих похолодевших губ.
…И если пенные объятья
Назад не пустят ни на час
И ты в конверте за печатью
Получишь весточку о нас —
Не плачь, мы жили жизнью смелой,
Умели храбро умирать, —
Ты на штабной бумаге белой
Об этом можешь прочитать.
Переживи внезапный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод
Там, в тайниках твоей души.
А если сын родится вскоре,
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога — море,
Моя могила и купель.
307. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ПОХОДА
Когда мы подвели итог тоннажу
Потопленных за месяц кораблей,
Когда, пройдя три линии барражей,
Гектары минно-боновых полей,
Мы всплыли вверх, — нам показалось странно
Так близко снова видеть светлый мир,
Костер зари над берегом туманным,
Идущий в гавань портовый буксир.
Небритые, пропахшие соляром,
В тельняшках, что зараз не отстирать,
Мы твердо знали, что врагам задаром
Не удалось у нас в морях гулять.
А лодка шла, последний створ минуя,
Поход окончен, и фарватер чист.
И в этот миг гармонику губную
Поднес к сухим губам своим радист.
И пели звонко голоса металла
О том, чем каждый счастлив был и горд:
Мелодию «Интернационала»
Играл радист. Так мы входили в порт.
308. НА ДНЕ
Лежит матрос на дне песчаном,
Во тьме зелено-голубой.
Над разъяренным океаном
Отгромыхал короткий бой,
А здесь ни грома и ни гула…
Скользнув над илистым песком,
Коснулась сытая акула
Щеки матросской плавником…
Осколком легкие пробиты,
Но в синем мраке глубины
Глаза матросские открыты
И прямо вверх устремлены.
Как будто в мертвенном покое,
Тоской суровою томим,
Он помнит о коротком бое,
Жалея, что расстался с ним.