Захар Городисский родился в 1923 году. В восемнадцать лет ушел на фронт, в августе 1943 года был тяжело ранен и скончался в полевом госпитале. Стихотворение «Если мне смерть повстречается близко…» было последним из всего написанного поэтом. Оно появилось в его блокноте за три дня до смерти.
59. Милая моя
Мы с тобою у реки,
Только ты да я.
Собираем васильки,
Милая моя.
В волосах твоих цветы…
Только ты да я…
Весело смеешься ты,
Милая моя.
Никого — кругом лишь лес,
Только ты да я…
Слышен речки тихий плеск,
Милая моя.
Солнце путь свой совершит…
Только ты да я…
Отдохнем в лесной тиши,
Милая моя.
Отдохнем — пойдем домой…
Только ты да я…
Мы счастливые с тобой,
Милая моя.
60. «Здесь всё по-прежнему…»
Здесь всё по-прежнему:
Смеющиеся лица…
Жара и пыль… Красавцы тополя,
А где-то там,
На западной границе,
Перемешались небо и земля…
61. «Серый пепел выжженных полей…»
Серый пепел выжженных полей,
Камни разоренных деревень…
Пни и угли — вместо тополей,
Вместо солнца — сумрачная тень…
Здесь забыли отдых и покой,
Здесь всё время в воздухе висит
Черный дым разрывов над рекой,
Над густыми ветками ракит.
Здесь не знаю, что такое сон.
Вверх взлетает рыхлая земля.
Здесь огонь и смерть со всех сторон
И травой заросшие поля…
Ночью от ракет светло как днем,
Днем темно от дымовых завес.
Люди под губительным огнем
Роют блиндажи, таскают лес.
Зорко смотрит часового глаз,
Спорит с пулеметом пулемет.
Все готовы к бою, каждый час
Ждут приказа двинуться вперед!
62. «Если мне смерть повстречается близко…»
Если мне смерть повстречается близко
И уложит с собою спать.
Ты скажешь друзьям, что Захар Городисский
В боях не привык отступать.
Что он, нахлебавшись смертельного ветра,
Упал не назад, а вперед,
Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра
Вошли в завоеванный счет.
ВЛАДИСЛАВ ЗАНАДВОРОВ
Владислав Леонидович Занадворов родился в 15 сентября 1914 году в Перми в семье инженера-строителя. В 1929 году он окончил в Свердловске школу-восьмилетку и поступил в геологоразведочный техникум, после второго курса уехал в Ленинград, где стал работать в геологоразведочном тресте. В 1933–1934 годах Занадворов участвует в экспедициях на Кольском полуострове, за Полярным кругом, в Казахстане. В 1935 году Занадворов поступил на геологический факультет Свердловского университета. В 1938 году он переезжает в Пермь, где в 1940-м с отличием оканчивает университет и уезжает на работу в город Верх-Нейвинск Свердловской области.
Впервые стихотворения Занадворова появились в печати в журналах Свердловска («Штурм») и Москвы («Комбайн») в 1932 году. В Ленинграде он входил в кружок молодых писателей при журнале «Резец», в этом издании публиковались его произведения. Многие стихи и рассказы Занадворова были посвящены труду геологов, об этом и повесть «Медная гора», вышедшая в 1936 году отдельной книгой. В 1941 году в Перми увидел свет первый сборник его стихов — «Простор».
В феврале 1942 года Занадворов был призван в Красную Армию, в июне закончил военную школу. В звании лейтенанта командовал подразделением минометчиков. Участник Сталинградской битвы, Владислав Занадворов геройски погиб 28 ноября 1942 года в бою у деревни Русаково Ростовской области. Похоронен в братской могиле в станице Чернышевской.
63. Родина
Вот она — лесная родина:
Над рекой падучая гроза,
Наливная черная смородина,
Черная, как девичьи глаза.
А в лесах, за горными вершинами,
Травы стынут в утренней росе,
И березы с лопнувшими жилами
Падают, подвластные грозе.
И навек плененная просторами,
Выбегает узкая тропа.
Дальнее село за косогорами,
В воздухе повисли ястреба.
И потайно за густыми травами
Сказывали парням молодым,
Как по Волге с Емельяном плавали,
Жили с атаманом Золотым.
Над крестами, над моими предками,
Над крутыми строками стиха
Снова машет огненными ветками
Дикая заречная ольха.
И хоть сколько бы дорог ни пройдено,
Ни отмерено далеких верст —
Хлебом-солью повстречает родина,
Улыбнется тысячами звезд.
А меж гор, что с тучами обвенчаны,
Кама силу пробует свою.
Я ни друга, ни отца, ни женщины
Не любил, как родину мою.
64. «Я искал тебя у вод падучих…»
Я искал тебя у вод падучих
На далекой родине ветров,
У гнездящихся на снежных кручах
Белокрылых северных бродов.
Узнавал я по примятым травам,
По следам, оставленным в росе,
По каким тяжелым переправам
Ты прошла в девической красе.
И кочевника с оленьим стадом
В полдень настигал я на тропе,
С ним делился крепким самосадом,
Спрашивал всю правду о тебе.
И скитался вновь, чтоб тем же летом,
В горе, в одиночестве, в тоске,
Радом с маленьким девичьим следом
След мужской увидеть на песке;
Чтобы за полночь простой охотник,
На медведя ладя самострел,
О тебе сказал бы неохотно,
На меня б спокойно посмотрел;
Чтоб я понял ночью равнодушной,
Как дымятся горы впереди,
Что тебя разыскивать не нужно,
Если ты стучишь в моей груди!
65. Шлем
В той комнате, где мать
Проводит много дней,
Стоит железная кровать
И шлем висит над ней.
Висит он с выцветшей звездой,
Чуть разошелся в швах,
Он материнскою рукой
Заштопан в двух местах.
Немало лет, за годом год,
Он бережно храним, —
Она и пыль с него смахнет,
И загрустит над ним.
И встанут в памяти те дни,
Тот легендарный год,
Когда походные огни
Пылали у ворот.
Он вскоре выцвел на ветру,
До нитки пропотел:
Отец из шлема пил в жару
И шлемом уши грел.
Отец за озером Ит-Куль
Закончил трудный путь —
Пробила шлем одна из пуль,
Вошла другая в грудь.
А мать с любовью и тоской
В те дни ласкала нас
И шлем дрожащею рукой
Чинила первый раз.
Мы по нему прочли стократ
Преданья бранных дел…
Настало время — старший брат
Отцовский шлем надел
Он честь отца хранить везде,
Прощаясь, клятву дал…
На Заозерной высоте
Он смертью храбрых пал.
Его друзья, где он лежал,
Пробитый шлем нашли…
В сведенных смертью пальцах сжал
Он горсть родной земли.
И снится матери во сне,
Что с нею сын опять.
Но шлем, висящий на стене,
Сама зашила мать.
Она к нему в теченье дня
Подходит много раз.
Потом, задумавшись, с меня
Не сводит долго глаз.
О мать родная! Ведь и мне,
Как брату и отцу,
Не раз испытанный в войне,
Придется шлем к лицу!
И потому, что мне всегда
Простор отчизны мил,
Не опозорю никогда
Я славу двух могил!
А коль со знаменем в руках
Меня убьют враги,
Ты шлем, зашитый в трех местах,
Для внуков сбереги.
66. Щит
Мы щит нашли на поле Куликовом
Среди травы, в песке заросших ям.
Он медью почерневшей был окован
И саблями изрублен по краям.
Безвестный ратник здесь расстался с жизнью,
Подмят в бою татарским скакуном,
Но все же грудь истерзанной отчизны
Прикрыл он верным дедовским щитом.
И перед ним в молчании глубоком
Мы опустили шапки до земли,
Как будто к отдаленнейшим истокам
Могучего потока подошли.
…Что станет думать дальний наш потомок
И чем его наполнится душа,
Когда штыка трехгранного обломок
Отыщет он в курганах Сиваша?
67. Походный рюкзак
Над моею кроватью
все годы висит неизменно
Побуревший на солнце,
потертый походный рюкзак
В нем хранятся консервы,
одежды запасная смена,
В боковом отделенье —
завернутый в кальку табак.
Может, завтрашней ночью
прибудет приказ управления
И, с тобой не простившись,
рюкзак я поспешно сниму…
От ночлега к ночлегу
лишь только дорога оленья
Да в мерцании сполохов
берег, бегущий во тьму.
Мы изведали в жизни
так много бессрочных прощаний,
Что умеем разлуку
с улыбкой спокойно встречать,
Но ни разу тебе
не писал я своих завещаний,
Да, по совести,
что я сумел бы тебе завещать?
Разве только, чтоб рукопись
бережно спрятала в ящик
И прикрыла газетой
неоконченный лист чертежа,
Да, меня вспоминая,
склонялась над мальчиком спящим,
И отцом бы, и матерью
сразу для сына служа.
Но я знаю тебя, —
ты и рукопись бережно спрячешь
От людей посторонних,
прикроешь ревниво чертеж,
И, письма дожидаясь,
украдкой над сыном поплачешь,
Раз по десять, босая,
ты за ночь к нему подойдешь.
В беспрерывных походах
нам легче шагать под метелью,
Коль на горных вершинах
огни путевые видны,
А рюкзак для того
и висит у меня над постелью,
Чтобы сын в свое время
убрал бы его со стены.
68. Могилы моих друзей
Моих друзей не надо искать
На кладбищах городских:
В два метра длиной кровать
Кажется тесной для них.
По-братски обнявшись, они лежат,
Воинский выполнив долг,
Словно выспаться спешат,
Пока тревогой не поднят полк.
Но, заглушая метели плач,
Без отдыха, день за днем,
Над ними каменный трубач
Трубит, задыхаясь, подъем.
Еще друзья остались в тайге,
Как будто легли отдохнуть
С компасом, сжатым в руке,
Чтобы утром отправиться в путь.
В песках, где горел саксаул,
Их прикрыли грудой камней:
Так воды отдаленный гул
Привычному уху слышней.
Но посмотришь, — в любом краю
Мы проходим по их следам…
Коль будет нужно — могилу мою
Ты отыщешь где-нибудь там…
69. Кусок родной земли
Кусок земли, он весь пропитан кровью.
Почернел от дыма плотный мерзлый снег.
Даже и привыкший к многословью,
Здесь к молчанью привыкает человек.
Впереди лежат пологие высоты,
А внизу — упавший на колени лес.
Лбы нахмурив, вражеские дзоты
Встали, словно ночь, наперерез.
Смятый бруствер. Развороченное ложе.
Угол блиндажа. Снаряды всех смели.
Здесь плясала смерть, но нам всего дороже
Окровавленный кусок чужой земли.
Шаг за шагом ровно три недели
Мы вползали вверх, не знавшие преград,
Даже мертвые покинуть не хотели
Этот молньей опаленный ад.
Пусть любой ценой, но только бы добраться,
Хоть буравя снег, но только б доползти,
Чтоб в молчанье страшно и жестоко драться,
Всё, как есть, сметая на своем пути.
Под огнем навесным задержалась рота,
Но товарищ вырвался вперед…
Грудью пал на амбразуру дота —
Сразу кровью захлебнулся пулемет!
Мы забыли все… Мы бились беспощадно…
Мы на лезвиях штыков наш гнев несли,
Не жалея жизни, чтобы взять обратно
Развороченный кусок родной земли.
70. Война
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит свое выраженье.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звезды окопных ночевок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землей. И лишь как завершенье —
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат —
Беззаветная гибель на поле сраженья.
71. Память
Когда и в жилах стынет кровь,
Я грелся памятью одной.
Твоя незримая любовь
Всегда была со мной.
В сырой тоске окопных дней,
В палящем, огненном аду
Я клялся памятью моей,
Что я назад приду.
Хотя б на сломанных ногах,
На четвереньках приползу.
Я в окровавленных руках
Свою любовь несу.
Как бьется сердце горячо,
Летя стремительно на бой!
Я чувствую твое плечо,
Как будто ты со мной.
Пусть сомневается другой,
А я скажу в последний час,
Что в мире силы нет такой,
Чтоб разлучила нас!
72. Последнее письмо
Лишь губами одними,
Бессвязно, все снова и снова
Я хотел бы твердить,
Как ты мне дорога…
Но по правому флангу,
По славным бойцам Кузнецова,
Ураганный огонь
открывают орудья врага.
Но враги просчитались:
Не наши —
Фашистские кости
Под косыми дождями
Сгниют на ветру без следа,
И леса зашумят
на обугленном черном погосте,
И на пепле развалин
Поднимутся в рост города.
Мы четвертые сутки в бою,
Нам грозит окруженье:
Танки в тыл просочились,
И фланг у реки оголен…
Но тебе я признаюсь,
Что принято мною решенье,
И назад не попятится
Вверенный мне батальон!
…Ты прости, что письмо
Торопясь, отрываясь, небрежно
Я пишу, как мальчишка — дневник
И как штурман — журнал…
Вот опять начинается…
Слышишь, во мраке кромешном
С третьей скоростью мчится
Огнем начиненный металл?
Но со связкой гранат,
С подожженной бутылкой бензина
Из окопов бойцы
Выползают навстречу ему.
Это смерть пробегает
По корпусу пламенем синим,
Как чудовища, рушатся
Танки в огне и дыму.
Пятый раз в этот день
начинают они наступление,
Пятый раз в этот день
поднимаю бойцов я в штыки,
Пятый раз в этот день
Лишь порывом одним вдохновения
Мы бросаем врага
На исходный рубеж у реки!
В беспрестанных сраженьях
ребята мои повзрослели,
Стали строже и суше
Скуластые лица бойцов…
… Вот сейчас предо мной
На помятой кровавой шинели
Непривычно спокойный
Лежит лейтенант Кузнецов.
Он останется в памяти
Юным, веселым, бесстрашным,
Что любил по старинке
Врага принимать на картечь.
Нам сейчас не до слез —
Над товарищем нашим
Начинают орудья
Надгробную гневную речь.
Но вот смолкло одно,
И второе уже замолчало,
С тылом прервана связь,
А снаряды приходят к концу.
Но мы зря не погибнем!
Сполна мы сочтемся сначала.
Мы откроем дорогу
Гранате, штыку и свинцу!..
Что за огненный шквал!
Все сметает…
Я ранен вторично…
Сколько времени прожито:
Сутки, минута ли, час?
Но и левой рукой
Я умею стрелять на «отлично»…
Но по-прежнему зорок
Мой кровью залившийся глаз…
Снова лезут! Как черти,
Но им не пройти, не пробиться.
Это вместе с живыми
Стучатся убитых сердца,
Это значит, что детям
Вовек не придется стыдиться,
Не придется вовек им
Украдкой краснеть за отца!..
Я теряю сознанье…
Прощай! Все кончается просто…
Но ты слышишь, родная,
Как дрогнула разом гора!
Это голос орудий
И танков железная поступь,
Это наша победа
Кричит громовое «ура».
73. На высоте «Н»
На развороченные доты
Легли прожектора лучи,
И эти темные высоты
Вдруг стали светлыми в ночи.
А мы в снегу, на склонах голых
Лежали молча, как легли,
Не подымали век тяжелых
И их увидеть не могли.
Но, утверждая наше право,
За нами вслед на горы те
Всходила воинская слава
И нас искала в темноте.