Миграция приобрела необратимый характер, ибо создалась модель стандартизированного поведения крестьян, как результат длительного и устойчивого процесса. В сельском населении, — как замечает Староверов, — создались определенные психологические сдвиги, «когда сложилось в привычку или традицию уезжать из деревни в город». Уже к 1975 г. Нечерноземье превратилось преимущественно в урбанизированную зону. Если к тому времени в СССР в целом было 40% сельского населения, то в целом по РСФСР осталось 35% сельского населения, а в Нечерноземье — 27-28%. В Ивановской и Тульской областях этот процент составлял 10-25%. В результате стремительной урбанизации к 1990 г. Горьковская и Кировская области превратятся в гиперурбанизированные районы с 85% городского населения.
С 1959 по 1978 г. число населенных пунктов в СССР почти исключительно за счет РСФСР уменьшилось более чем на 40%.
Но более того население, которое еще называется сельским, далеко не все занимается сельскохозяйственным трудом. В одном из районов Калининской области трудоспособные колхозники и работники совхозов составили не более 20% всего населения. Остальные — это пенсионеры, школьники, интеллигенция, работники обслуживания и быстро растущий слой людей, живущих в деревне, но работающих в промышленности, часто даже очень отдаленной.
При уменьшении общего сельского населения на 3% с 1959 по 1970 г. по СССР численность трудоспособного населения снизилась на 15%, а в Нечерноземье на 34-42%.
III. ПОБЕДА И ТУПИК
Грандиозный план Pax Sovietica с одной стороны увенчался крупными успехами. В самом деле внешнеполитические удачи СССР были потрясающими. Советская сфера влияния росла во всех частях света. В Африке, Азии, Латинской Америке — всюду росло число стран, либо прямо входящих в советский блок, либо попадавших в сферу влияния СССР. Вьетнам, Лаос, Камбоджа были захвачены коммунистами. Южный Йемен, Эфиопия, Ангола, Мозамбик и др. страны попали в советскую сферу влияния. Все это было блестящим успехом. Но все эти успехи имели глиняные ноги, ибо самая важная часть — программа внутренняя, потерпела поражение.
Прежде всего зашла в тупик программа индустриализации. С одной стороны советская промышленность превысила американскую по производству стали на 20%, нефти — на 33%, угля — на 33%, цемента — на 65%, по производству тракторов на 230%. Однако, в то же время темпы промышленного роста в ССОР постоянно снижались и упали за 10 лет с 7,1% до 3,4% в 1979 т. Причиной этого было широкое капитальное строительство с одной стороны, а с другой отсутствие экономического регулятора в направлении капвложений. Несмотря на то, что производство стали, нефти, угля выросло, дефицит металла и топлива возрос еще более из-за того, что значительная часть этих материалов шла не на производство, а снова на строительство, которое, как известно, отличается особой материалоемкостью. Дабы обойти этот дефицит, советские планировщики решили еще более увеличить разработку естественных ресурсов, но добывающая промышленность как раз и есть самый крупный пожиратель металла и топлива, а это еще более усугубило дефицит.
Главной ставкой индустриализации, как говорилось, были западно-сибирские нефть и газ. Но по отношению к ним даже в ССОР царил плохо скрытый скептицизм, ибо, по всей видимости, оценки запасов нефти и газа в этом районе были резко завышены, причем подозревают, что методы разведки там сильно напоминали научные методы Лысенко. СССР не удалось привлечь к разработке этих месторождений западный капитал, хотя такая попытка была сделана. Японцы, уже имевшие печальный опыт на Северном Сахалине, когда предложенная им для финансирования разработка нефти оказалась резко завышенной по запасам, отказались финансировать гипотетические Западно-Сибирские месторождения.
В советской печати указывалось, что себестоимость западносибирской нефти будет в 2-4 раза выше волжской, ибо большая ее часть находится на Крайнем Севере. Выяснилось также, что большое количество уже пробуренных скважин не используется из-за отсутствия инженерной подготовки их эксплуатации. В 1978 г. газета Труд сообщала, что добыча нефти в Тюмени находится на грани срыва. Не случайно Роберт Кэмпбелл назвал всю затею с западно-сибирской нефтью и газом «отчаянной игрой». Ясно одно, что если западно-сибирские нефть и газ не решат проблемы топливной базы индустриализации, СССР окажется в критическом экономическом положении.
Лихорадочная индустриализация вызвала резкий экономический кризис. Сибирские леса, если не были вырублены, то были разграблены, реки отравлены, живая природа оказалась на грани уничтожения.
Провалилась и амбициозная программа урбанизации и не потому, что не удалось разрушить русскую деревню. Деревня была разрушена, но вместе с нею было подорвано сельское хозяйство. Несмотря на гигантские капвложения, значительная часть техники, направленной в деревню, быстро превратилась там в груды металлолома. Механизаторы на мощных тракторах систематически уничтожали чувствительную пахотную землю. Исчезновение малых деревень и отсутствие дорог привело к тому, что огромные пахотные земли были заброшены. Мелиорация обратилась массовой вырубкой лесов. Химизация привела к уничтожению флоры и фауны. Отток сельского населения, социологические сдвиги, отчуждение труда в деревне привели к массовому падежу скота в самые сытные сезоны оттого, что некому было кормить скот. В 1979 г. сельскохозяйственное производство в Нечерноземье выросло лишь на 2% по сравнению с исходным 1974 г. Эффективность капвложений упала, стоимость сельскохозяйственной продукции резко возросла. Примером может служить Тульская область. Урожаи там снизились, навоз исчез. Кислых почв стало на 75 тыс. га больше. Выяснилось также, что крестьяне совсем не хотят жить в новых населенных пунктах городского типа. И это не удивительно. В Тульской области, как и во многих других местах строили, например, пятиэтажные дома без канализации!
Во многих областях Нечерноземья сельскохозяйственное производство упало ниже уровня 1975 г. Псковская область уже три года не выполняет планы закупок сельскохозяйственной продукции. В Калининской области — 235 колхозов и совхозов не выполнили трехлетний план ни по одному виду продукции.
Более того массовая урбанизация сельского населения России не решила ключевую проблему индустриализации — нехватку трудовых ресурсов и не только не решила, а даже ее усугубила. Во-первых приток трудовых ресурсов из сельских районов России оказался недостаточным, а во-вторых, хаотичным и направленным не в те районы, где прежде всего нужны были трудовые ресурсы, ибо основные капиталовложения делались в местах с низкой плотностью населения. Более того коренное русское население Сибири, где шла основная стройка, стало массами покидать ее. Началась депопуляция целых областей таких, как Магаданская или Камчатская. Русское коренное население почти покинуло Якутию. Если раньше трудовые ресурсы в стране в основном регулировались государственными органами, то впоследствии миграции населения приняли хаотический характер. Если в 1951-1955 гг. оргнабор в стране охватывал примерно 2833 тыс. человек, то в 1966-1970 гг. всего 573 тыс. человек.
Вместо того, чтобы ехать на стройки Сибири, русское сельское население выбирало большие города центральной России или ее южные районы, а также направлялось в Прибалтику и Среднюю Азию, что совсем не предусматривалось планом.
Положение усугубляется еще и тем, что молодежь вообще выражает растущее нежелание работать в промышленности. Резко выразилась тенденция ухода в сферу обслуживания. Подавляющее большинство выпускников сельских средних школ намерено учиться, а не работать после окончания школы. Так уже в 1963 г. только 10% выпускников средних сельских школ Новосибирской области хотело работать после окончания школы, а в Ленинградской всего 3%.
Но в настоящее время трудовые ресурсы русского села вероятно можно считать почти исчерпанными.
В то же время мусульманские районы страны почти не дали трудовых ресурсов для индустриализации. Мусульманское население никогда не было в массе склонно к промышленному труду, предпочитая сельское хозяйство и сферу обслуживания.
Большие капиталовложения были сделаны и в районах с мусульманским населением, но оказалось, что рабочую силу для этих строек приходилось вербовать в России или на Украине. Так, например, строительство Нурэкской ГЭС в Таджикистане вербовало шоферов, экскаваторщиков, плотников, штукатуров в Красноярске, Перми, Новокузнецке, Усть-Илимске, Находке, на Украине и в Прибалтике (в двух последних районах видимо русских). На строительстве электрохимического комбината в той же республике было только 34% местных рабочих кадров, причем не указывалось, кто они по национальности. Часть из них также могла быть русскими или украинцами.
Молодежь Средней Азии, в основном, оседала в сельском хозяйстве и не только женщины, но и мужчины. Отток сельского населения из Средней Азии составил к 1978 г. не более 5%. Но и городское население Средней Азии, по существу, не оторвалось от деревни, ибо 40% горожан в этом регионе также занимается сельским хозяйством. В Узбекистане только 5% узбеков хотело бы переехать в город из деревни, а из них только 2% планирует это в течение ближайших двух лет. Примерно то же происходит в европейской Татарии, населенной мусульманами.
Есть группа американских демографов — Льюис, Роулэнд, Клем, полагающих, что нет причин, почему со временем экономические факторы не могут возобладать над общественными и культурными, и что в будущем советские мусульмане могут решить под их давлением мигрировать в Россию, как это, например, делают турки и алжирцы, мигрируя в Европу. Однако, большинство других демографов и специалистов в области СССР, как Маррей Фешбах, Джереми Азраэл, по справедливости, уверены в том, что шансы на эмиграцию мусульманского населения из Средней Азии в Россию нулевые. Само наличие у них больших семей — препятствие к этому, — замечает Азраэл. Указания Льюиса на то, что экономические факторы могут повлечь за собой такие миграции, не учитывают того, что существует сильный частный сектор, и что всегда можно прокормиться за его счет. Если же в России будут созданы особые стимулы для работы, то в пер