Если бы только завтра было от тебя письмо! Душа моя, возлюбленная моя Наташа, приди ко мне навсегда. Люблю тебя, жена моя, милочка.
Выезжаю в четверг… Целую тебя, душенька, крепко и нежно.
А. Толстой».
В четверг, 11 декабря 1914 года, писатель выехал в столицу. Наталия Васильевна вспоминала:
«Толстому я не позволила сопровождать себя, но он после нескольких писем и телеграмм, посланных вдогонку, выехал всё же через неделю вслед за мной… Свидание произошло в гостинице “Франция”, на Морской. Оно решило нашу дальнейшую судьбу…
На другой день он тайно от мужа увез меня в Москву».
Счастливый, А. Н. Толстой делал визиты к знакомым. Среди других посетил писательницу Р. М. Хин. Рашель Мироновна 9 января 1915 года записала в дневник:
«6-го был у нас Алексей Толстой. Он разошелся с женой и женится на Тусе Крандиевской, кот<орая> разводится с мужем – Волькенштейном. В “междуцарствие” – “Алихан” был прежестоко влюблен в балерину Кандаурову и хотел жениться на ней. Но “Туся” охотилась за ним еще с прошлого года, когда он еще не думал расходиться с женой, – и одолела всех. Теперь жена его, которая семь лет тому назад крестилась, чтобы получить право жительства – очутилась в ужасном положении. Она замужем. Муж не давал ей развода, желая получить сорок тысяч с графа или с ее родных. Ее родные – отреклись от нее. Ребенок ее и графа живет пока с теткой Ал<ексея> Ник<олаевича>, которая обожает девочку, любит Софью Ис<ааковну> и возмущена “Алешей”. Алеша к ним не ходит, хоть любит и уважает “тетю Машу”, отдавшую ему всё, что у нее было. Мальчик “Туси” ревнует “чужого дядю” к матери. Граф вообще ненавидит мальчишек.
И всё это – любовь!
Боюсь, что Алеша – хоть и граф, и Толстой, писателем настоящим никогда не будет, несмотря на несомненный талант. Чего-то нет в этом Стёпке-растрепке».
Развестись с мужем Н. В. Крандиевская смогла только в 1917 году. И в том же году, 7 мая, она и А. Н. Толстой обвенчались. А тремя месяцами ранее, 14 февраля, у них родился первый ребенок – сын Никита. Позднее, 20 января 1923 года, в семье появился второй сын – Дмитрий.
В начале февраля 1915 года писатель вынужден был покинуть Москву – отправился на Кавказский фронт в качестве корреспондента газеты «Русские ведомости». Война дала о себе знать.
Перед войной
15 июня 1914 года в Сараеве студент Гаврило Принцип, серб по национальности, убил наследника венского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Ровно через месяц Австро-Венгрия по прямому указанию Берлина объявила войну Сербии.
Дело было, конечно, не в сараевском выстреле. Не будь его, нашелся бы другой повод для начала передела мира. Уже в 1900-е годы был сформирован военно-политический блок из трех крупнейших стран Европы (Великобритания, Россия и Франция) – Антанта (позднее в блок войдут более 20 государств). Ему противостоял организованный ранее (в 1882 году) Тройственный союз – Германия, Австро-Венгрия, Италия (последняя в 1915 году присоединится к Антанте).
19 июля (1 августа) 1914 года Германия объявила войну России.
Первая мировая война могла начаться раньше – в 1912 году. Но тогда дело ограничилось военными действиями в пределах Балкан и близлежащих районов. Мировой пожар не разгорелся потому, что Германия считала себя еще не готовой к войне. На позицию руководства России, возможно, повлияли трезвые голоса журналистов. М. Львович писал в октябре 1912 года: «Несмотря на соглашение с двумя великими державами, мы нынче сознаем себя более слабыми, чем когда-либо». Тогда же профессор М. П. Чубинский предостерегал: «Не нужно, поэтому, ни выкриков, ни угроз, ни тем более новых авантюр. Необходимо сочувствовать общим европейским стремлениям к локализации пожара».
Противником войны был тогдашний председатель Совета министров – В. Н. Коковцов, но Николай II решил расстаться с ним в январе 1914 года. Теперь стало легче оказывать влияние на императора таким безответственным людям, как генерал В. А. Сухомлинов (в 1917 году он будет привлечен к суду за неподготовленность русской армии к войне и приговорен к пожизненному заключению). П. Н. Милюков вспоминал: «Когда 12 марта 1914 г. Сухомлинов в анонимной статье “Биржевых ведомостей” повторил свое хвастовство, что Россия “готова”, Пурталес (посол Германии в России. – Е. Н.) назвал это “фанфаронадой”; так смотрела и вся Россия, негодовавшая на министра за эту провокацию». Лидер кадетов имеет в виду статью «Россия хочет мира, но готова к войне», опубликованную без подписи в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» 27 февраля 1914 года. В ней говорилось: «Мы получили из безупречного источника сведения, не оставляющие сомнений, что Россия… не думает о войне, но готова ко всяким случайностям… идея обороны отложена, и русская армия будет активной».
В Российской империи были рассуждающие здраво политики. В феврале 1914 года член Государственного совета П. Н. Дурново направил Николаю II записку. Бывший министр внутренних дел пытался убедить царя в том, что жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются, чего нельзя сказать в отношении Великобритании. Именно она в прошлом помешала нам овладеть проливами, ведущими в Средиземное море. Она же не позволит сделать это и теперь. П. Н. Дурново писал:
«…Англо-русское сближение ничего реального для нас до сего времени не принесло. В будущем оно неизбежно сулит нам вооруженное столкновение с Германией». В нем главная тяжесть выпадет на долю России, «так как, – считал член Государственного совета, – Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики».
Расчеты наших союзников для трезвомыслящего политика были очевидны: пусть Германия и Россия дерутся, а мы потом займемся дележом победного пирога. П. Н. Дурново рассмотрел два возможных варианта окончания будущей войны: победный и проигрышный. Ни один из них ничего хорошего России не сулил. Член Государственного совета писал:
«То немногое, что, может быть, удастся с нее урвать, придется делить с союзниками, и на нашу долю придутся ничтожные, по сравнению с военными издержками, крохи. А между тем военные займы придется платить не без нажима со стороны союзников. Ведь, после крушения германского могущества, мы уже более не будем им нужны… Но в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна».
К сожалению, записка П. Н. Дурново не была принята во внимание.
Война
В первые дни войны в России господствовали «патриотические» настроения. Не избежал их и А. Н. Толстой. В августе 1914 года он писал отчиму:
«Я работаю в “Русских ведомостях”, никогда не думал, что стану журналистом, буду писать патриотические статьи. Так меняются времена. А в самом деле я стал патриотом. Знаешь, бывает так, что юноша хулит себя, презирает, считает, что он глуп и прыщав, и вдруг наступает час, когда он постигает свои духовные силы (час, которому предшествует катастрофа), и сомнению больше нет места. Так и мы все теперь: вдруг выросли, нужно делать дело – самокритике нет места – мы великий народ – будем же им».
Через несколько дней сообщил в Самару:
«Милый папочка,
я уезжаю на войну военным корреспондентом от «Русских ведомостей». В случае моей смерти прошу тебя завещать в духовной дочке моей Марьяне, сколько ты можешь. Прошу тебя об этом горячо. Пусть Марьяна не испытает бедности, до тех пор пока сама не сможет работать…
Обнимаю тебя.
Твой А. Толстой.
P.S. Конечно, ты знаешь, что это мировая война, в которой погибнет наша цивилизация и настанет, наконец, прекрасный век».
Еще до отъезда, 3 августа 1914 года, в «Русских ведомостях» появилась первая статья А. Н. Толстого, связанная с войной, – «Трагический дух и ненавистники». В ней читаем:
«Говорят, что Вильгельм, получив известие о том, как прошла мобилизация в России, избил Пурталеса[24] и приказал лишить его чинов. Но Пурталес не был виноват; он добросовестно и со тщанием собрал возможные сведения о варварской, лезущей по швам, грязной России, доживающей последние дни; на окраинах ее и в самом сердце народ возмущен, одурел от водки и накануне мятежа; инороднические племена требуют возмездия, войска велики и сильны только на бумаге, и при этом самый характер русского человека указывает на его неспособность ни к сопротивлению, ни к преследованию трудных задач… Для многих русских было ясно, что страна разваливается и мы накануне крупной катастрофы.
В день убийства эрцгерцога я сидел в Феодосии на поплавке, над синим и теплым морем; ко мне обратился местный журналист, человек вообще неспособный к меланхолии. “А вы знаете, – сказал он, – сегодня приехал наш депутат из Петербурга, такие страсти, я вам доложу, рассказывает: будто мы накануне войны, а воевать будто бы можем только так – отдадим немцам Варшаву, австрийцам Киев, турки займут Крым, это единственный способ провести кое-как нашу мобилизацию… и действительно, – тут он наклонился к моему уху и шёпотом принялся рассказывать ужасы, – нашу Феодосию вместе с Коктебелем туркам отдать? – прибавил он со вздохом после молчания. – Я, разумеется, не националист, но все-таки невозможно, чтобы здесь были турки”.
Так думал не один только ужаснувшийся журналист на поплавке над морем; мы все полагали, во-первых, что воевать с немцами нельзя, а во-вторых, никто из нас, я думаю, не уяснил достаточно своего отношения к России; мы даже не знали – любим ли мы нашу страну, или так – проживаем в ней только?..