Переворот произошел в один день, к вечеру мы стали крепким, решительным, чистым народом. Словно над всей Россией в этот день пролетел трагический дух – дух понимания, спокойствия и роковых, мирового смысла, задач; всех коснулся трагический дух, и все пошли на предназначенное и неизбежное дело – сломить на полях Германии бесов железной культуры, гасителей духа человеческого».
По дороге на фронт А. Н. Толстой писал очерки об увиденном. Они печатались в газете под общим заглавием «Письма с пути». В первом очерке, опубликованном 6 сентября 1914 года, читаем:
«В Киев приехали после сумерек. Было холодно и звездно… Улицы полны народа. На перекрестках пестро одетые хохлушки продают орехи и цветы. Разыскивая знакомого, я выбрался в пустую уличку; вдалеке стоял трамвай с прицепленным закрытым вагоном и около – небольшая толпа. Из вагона, отогнув парусину, вынимали носилки с тяжелораненными, проносили их в молчании сквозь расступившийся народ. Гимназисты-санитары живо и точно работали. Глубоко ушедшие в носилки тела раненых покрыты шинелями, поднята только голова, иногда колено. У одного были совсем заплаканные глаза…
Простонародье здесь, как и повсюду, пожалуй, горячее отзывается на войну. Например, торговки булками и яблоками ходят к санитарным поездам, отдают половину своих булок и яблок раненым солдатам…
В это утро хоронили Нестерова… Он полюбил воздух и знал, что только там настигнет его смерть. Он первый рассчитал математически и сделал мертвую петлю. Он изобрел нож для рассечения цеппелинов, считая их допотопными пузырями. Он придумал и много раз репетировал атаку в воздухе на аэроплан. Он был птицей, но захотел стать соколом. На днях, заметив в воздухе австрийского летчика, он приказывает помощнику сесть и прогнать врага. Офицер на мгновение заколебался. Нестеров командует подать машину, садится, не сводя глаз с парящего аэроплана, быстро, спиралями, возносится над ним, накреняется, падает и своими шасси ударяет вражеский аэроплан – австриец-офицер, наблюдатель, машина, разбитые, валятся вниз. Но одного не рассчитал Нестеров, – спеша подняться, он не привязывает себя ремнями к сиденью, от страшного удара сам получает резкий толчок, подлетает, падает вновь на сиденье, у него ломается спинной хребет, смерть наступает мгновенно…
За гробом шла его жена, закинув голову, закрыв глаза, закусив губу, молодая, маленькая; ей он поверял свои гениальные планы, фантастические мечтания. На кладбище, когда толпа уже прошла, вдруг прибежала, покачиваясь, красная, седая, простоволосая женщина – его мать. Ей стало дурно в церкви, сейчас же она торопилась, чтобы еще раз увидеть сына».
В очерке, напечатанном 16 ноября 1914 года (созданном уже на линии фронта), А. Н. Толстой писал:
«Австрийские траншеи за Старым Самбором шли полукругом по лбу очень высокого, крутого холма и внизу были обнесены колючей проволокой. По обрыву, по скользкой глине, едва можно было взобраться наверх, но наши солдаты, под огнем пулеметов и ружей, накопали и здесь небольшие ямки, доходящие до австрийцев почти вплоть. Стреляли совсем в упор. Австрийцы держались, как всегда, до изнеможения.
Подходя к траншеям, я увидел глубокие ямы от взрыва наших бризантных снарядов, вся земля вокруг была истыкана, изодрана, покрыта стальными осколками. За валом, аккуратно сложенным из пластов земли, с квадратными бойницами, шла глубокая и узкая канава, кое-где прикрытая сверху блиндажами; из канавы сделаны еще более узкие выходы в неглубокие круглые ямы; очевидно, австрийцы устроились здесь надолго и заботились о чистоплотности. Дно траншей покрыто соломой; в углублениях ниш валяются тюфяки из соломы и тряпья. На стенах траншей повсюду пятна крови, а на гребнях, очевидно там, где прислонялась голова, – большие уже заскорузлые лужи. Повсюду обрывки одежд, шапок, сорванные бинты, обломки ружей, обгоревшие остатки ружейных прикладов, из которых австрийцы разводили костры, свежесодранные телячьи кожи, гильзы и стаканы снарядов. Я споткнулся на башмак, из которого торчала кость ноги».
М. П. Кандаурова
М. П. Кандаурова
Из напечатанных в «Русских ведомостях» очерков А. Н. Толстой составил вышедшую в январе 1915 года книгу «На войне», ставшую шестым томом его «Сочинений», выпускаемых «Книгоиздательством писателей в Москве». Тому было предпослано посвящение: «Маргарите Павловне Кандауровой». Ниже напечатано обращение к этой женщине:
«Маргарита, с глубоким чувством приношу Вам эту небольшую книгу, в ней собрана бо́льшая часть того, что я видел за две поездки на места войны.
Я видел разрушенные города и деревни, поля, изрытые траншеями, покрытые маленькими крестами, крестьян, молчаливо копающихся в остатках пожарища или идущих за плугом, посматривая – далеко ли еще от него разрываются снаряды, и женщин, которые протягивают руки на перекрестке дорог, я видел сторожевые посты на перевалах Карпат и огромные битвы на берегах Сана, я слушал, как вылетают из ночной темноты гранаты; я смотрел на наши войска в тылу и на месте работы.
Я хотел бы, чтобы Вы, читая, последовали за мной в вагоне и на лошадях, пешком и в автомобиле по всем полям войны – от глубокого тыла до передовых траншей, и почувствовали, что большие жертвы приносятся для великого возмездия, и Ваше сердце задрожало бы гордостью за наш народ, мужественный, простой, непоколебимый и скромный.
А. Толстой».
Несмотря на сближение с Н. В. Крандиевской, чувство к М. П. Кандауровой не отпускало. Д. С. Самойлов написал:
И всех, кого любил,
Я разлюбить уже не в силах!
Так же мог бы сказать про себя и А. Н. Толстой.
Война продолжается
Война продолжалась. Писатель после посещения Западного фронта немного передохнул в Москве и затем отправился на Кавказ, где шли бои с Турцией. По дороге, из Тифлиса, написал Н. В. Крандиевской:
«Весь день я просидел один, люди едут унылые, о войне ни звука, да мне и не хочется никого видеть, ни с кем говорить. Надеюсь, что, когда приеду на Кавказ, – станет ясно, для чего я покинул Москву. Сердце полно тобой, Наташа. Я не хочу поддаваться, но очень печально думать, что впереди столько дней разлуки. Истинный труд, задача всей жизни – это работа с тобой. Любовь к тебе и работа с тобой – вот всё. Жить не так уж и много положено, а начнешь рассеиваться – ничего большого не сделаешь. Одним словом, мне смутно и грустно; только ты старайся не грустить, будь радостной, люби нежно, как я тебя люблю<…>Если бы ты знала, Наташа, с какой болью, с какой нежностью я вспоминаю о тебе. Люблю тебя, моя вишенка, милая Наташа, моя жена.
Твой Алексей.
Ты мне дала такое счастье, о котором я не мечтал. Целую тебя нежно в губы, целую руки и ноги, милочка».
Материалы по-прежнему посылал в «Русские ведомости». В очерке, опубликованном 24 февраля 1915 года, под тем же заглавием, что и предыдущие – «Письма с пути», читаем:
«Я с трудом занял место… Появился контролер. Сказал проводнику громким и явно фальшивым голосом, что, мол, начальник движения что-то там разрешил. И проводник сейчас же всунул в вагон четырех зайцев, взяв с них по рублю. Подошли солдаты, говорят проводнику: “Земляк, подвези”. – “Никак не могу – проходите”. – “На чай тебе дать, тогда сможешь, крыса”. – ”Я тебе сам на чай дам, ах ты, голый!” – “Это я – голый? – обиделся солдат. – А в ухо не хочешь?” Поезд вырвался, наконец, из всей этой толкотни…
На площадке, отворив дверь, сидел на откидном стульчике офицер; лицо у него было узкое, в морщинах, обветренное до красноты; на багровом носу – пенсне; отмокшие в утренней сырости усы висели…
Офицер протянул мне фотографический снимок; я увидел кучу тряпок, полузанесенных снегом каких-то предметов, затем различил торчащие руку, ногу, застывшее лицо.
– Здесь их человек двести, около проволок, – метлой снег отмели немножко и сняли. У меня пулеметная команда, – в самое время мы поспели в Сарыкамыш, к разгару боя; выгрузились и засели; видите вон то ущелье; примерно так же и там сел я за горкой, а полевая наша стояла, скажем, за теми холмами. Турки же переваливали с хребта, и проходить им надо было через ущелье, где каменный мостик…
Повалили турки через хребет, ружья вниз побросали и стали сами скатываться. Я открыл огонь, а за мной – артиллерия. Все остались лежать на дне. Сейчас же – смотрю – вторая партия лезет. Видят, что полон овраг набит, всё равно галдят, прыгают вниз, как черти. И с этими покончили, – дождиком из пулемета окатили – готово. А уж потом повалили они сплошной массой; и так до самой темноты. Чувствую – не могу больше убивать; такое состояние, точно волосы дыбом становятся. Слава Богу, наступила ночь; назавтра мы их окружили, стали брать в плен».
Приглашение англичан
На очерки А. Н. Толстого в «Русских ведомостях» обратили внимание за границей – в Англии. Правительство Великобритании в январе 1916 года пригласило писателя посетить Соединенное Королевство. Аналогичные приглашения получили еще пять русских писателей и журналистов: А. А. Башмаков (представлял «Правительственный вестник»), Е. А. Егоров («Новое время»), В. Д. Набоков («Речь»), Вас. И. Немирович-Данченко («Русское слово»), К. И. Чуковский («Нива»).
В. Д. Набоков в вышедшей вскоре после поездки, в том же 1916 году, книге «Из воюющей Англии» написал: «В конце января нынешнего года несколько русских писателей и журналистов получили приглашение посетить Англию. Исходило это приглашение от английского правительства, передано оно было великобританским послом сэром Джорджем Бьюкененом через посредство военной миссии при нашем генеральном штабе. Целью поездки было посещение английского флота и обучающихся войск, осмотр центров мобилизованной промышленности, посещение английского флота во Франции и Бельгии. Обращаясь к нам с таким приглашением, союзники наши руководствовались желанием довести до сведения широких кругов русского общества объективные впечатления незаинтересованных лиц, могущих свидетельствовать о том, что они видели». Затем Владимир Дмитриевич добавил: «Англичане хорошо знают, что в этих широких кругах не редкость встретить некоторый скептицизм, когда речь заходит об участии Англии в общих военных операциях». Чтобы изменить это негативное мнение о роли Англии в войне, правительство Соединенного Королевства и пригласило к себе шесть русских литераторов.