«Возвращались на рассвете от Цетлиных. Зелень, пахло тополями. Я и Зайцев фехтовались палками. Наташа побежала вперед вместе с Верой. С нами шел молчаливый бледный человек, восточного типа, с черными бакенбардами. Я ему сказал – с вами не страшно ходить по Москве, вас всякий испугается. Он спросил странным голосом: “Вы думаете?” Затем он спросил: “Вы понимаете толк в оружии?” И вытащил из-под бурки огромный кольт. Поговорили об оружии… Это был убийца Мирбаха».
7 июля, на следующий день после убийства Я. Г. Блюмкиным посла Германии, А. Н. Толстой сделал в дневнике очень интересную (по контрастности изображения) запись, запись художника:
«Вчера был убит Мирбах. Сегодня с утра орудийная стрельба. С Арбатской площади через каждые 3 минуты выстрел. Выглядывая в окно, напротив нас в садике две женщины и с ними девушка в розовом платье, с бантом на затылке. Она целует то одну, то другую женщину. Когда раздается выстрел, девушка встряхивает головой: они о чем-то беседуют, явно не касающемся революции. Потом девушка села в гамак, женщины ушли».
Чтения в гостях у знакомых – для души. Доход давали выступления в общественных местах – учебных заведениях, театрах, кафе, кабаре. 2 марта 1918 года И. А. Бунин записал в дневник:
«“Развратник, пьяница Распутин, злой гений России”. Конечно, хорош был мужичок. Ну, а вы-то, не вылезавшие из “Медведей” и “Бродячих Собак”?
Новая литературная низость, ниже которой падать, кажется, уже некуда: открылась в гнуснейшем кабаке какая-то “Музыкальная табакерка” – сидят спекулянты, шулера, публичные девки и лопают пирожки по сто целковых штука, пьют ханжу из чайников, а поэты и беллетристы (Алёшка Толстой, Брюсов и так далее) читают им свои и чужие произведения, выбирая наиболее похабные. Брюсов, говорят, читал “Гаврилиаду”, произнося всё, что заменено многоточиями, полностью. Алёшка осмелился предложить читать и мне, – большой гонорар, говорит, дадим».
Надо отметить, что А. Н. Толстой участвовал и в благотворительных мероприятиях – 24 и 31 марта, 26 апреля, 11 мая 1918 года писатель выступил в Московском университете на вечерах в пользу студентов-воинов, на концерте в пользу нуждающихся семей журналистов, на «Вечере писателей» в пользу фонда «Фельдшерского дома».
Взбаламученное время
Обстановка в стране была очень сложной. Разгоралась гражданская война. Даже в стане большевиков, казалось бы приверженных партийной дисциплине, не было единства. Жак Садуль, атташе при Французской военной миссии в России, 18 марта 1918 года писал из Москвы в Париж:
«Сегодня утром, идя в “Националь” к Коллонтай, встретил отставного министра государственного призрения прямо у гостиницы. Остановившись перед тележкой, она покупала какие-то фрукты. За последние два месяца она постарела лет на десять. Государственные заботы, или то, что она недавно вынесла от шведов, или ее замужество с суровым Дыбенко? Сегодня мне она кажется особенно уставшей и отчаявшейся. Очень волнуясь, она рассказывает, что накануне был арестован ее муж, совершенно беззаконным образом, по чудовищному обвинению, которое грозит ему расстрелом с судом или без суда в самое кратчайшее время. Он содержится в Кремле, куда она собирается отнести ему немного еды. Я иду с ней. По ее мнению, настоящие причины ареста ее мужа таковы:
1) это – репрессивная мера Ленина против товарища, который посмел поднять знамя бунта. Это также способ запугать большевистских лидеров, которые вздумают последовать примеру наркома по морским делам и перейти в оппозицию;
2) это верный способ помешать Дыбенко уехать сегодня вечером на Юг, где он должен был принять командование над новыми большевистскими частями.
Возглавив части, Дыбенко мог (по крайней мере, Ленин должен был этого опасаться, потому что хорошо знает активность и недисциплинированность Дыбенко) либо немедленно начать военные действия против немецких сил и разорвать мир, либо выступить на Москву и возглавить движение против большевистского большинства. Коллонтай убеждена, что следствие, начатое против мужа, ничего не даст; с другой стороны, верные матросы Дыбенко направили Ленину и Троцкому ультиматум, извещающий, что если через 48 часов их дорогой нарком не будет им возвращен, они откроют огонь по Кремлю и начнут репрессии против отдельных лиц, Коллонтай могла бы быть совершенно спокойна, не опасайся она в какой-то степени, что ее мужа могут поспешно казнить в тюрьме».
В феврале 1918 года во главе делегации ВЦИК А. М. Коллонтай посетила Швецию. В марте, на седьмом съезде РКП(б), она выступила против заключенного 3-го числа Брестского мира и в знак протеста вышла из состава Совнаркома. П. Е Дыбенко в начале марта командовал Первым Северным летучим отрядом революционных моряков под Нарвой. Поводом для его ареста стала сдача Нарвы германским войскам. П. Е. Дыбенко был исключен из партии и отдан под суд. 17 мая Ревтрибунал вынес в отношении него оправдательный приговор. Но в партии его восстановили только в 1922 году. 29 июля 1938 года Павел Ефимович Дыбенко Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в шпионаже был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
1917–1918 годы – взбаламученное, очень трудное время. Мало кто тогда понимал, что происходит. Не понимал и А. Н. Толстой. И. Г. Эренбург вспоминал:
«Есть писатели-мыслители; Алексей Николаевич был писателем-художником… Он необычайно точно передавал то, что хотел, в образах, в повествовании, в картинах; а думать отвлеченно не мог: попытки вставить в рассказ или повесть нечто общее, декларативное заканчивались неудачей. Его нельзя было отделить от стихии искусства, как нельзя заставить рыбу жить вне воды…
В 1917–1918 годы он был растерян, огорчен, иногда подавлен: не мог понять, что происходит; сидел в писательском кафе “Бом”; ходил на дежурства домового комитета; всех ругал и всех жалел, а главное – недоумевал… Он видел трусость обывателей, мелочность обид, смеялся над другими, а сам не знал, что ему делать. Как-то он показал мне медную дощечку на двери – “Гр. А. Н. Толстой” – и загрохотал. “Для одних граф, а для других гражданин”, – смеялся он над собой.
«Мадам Кошке сказала, подавая блюдо индийскому принцу: “Вот дичь”. Это он рассказывал, смеясь, за обедом. Потом поговорив с молоденьким левым эсером, расстроился. Так рождался рассказ “Милосердия!”; Толстой впоследствии писал, что это была первая попытка высмеять либеральных интеллигентов; он не добавил, что умел смеяться и над своим смятением».
Как уже было сказано выше, работа над «Смертью Дантона» шла медленно. 10 июля 1918 года Н. М. Радин, заведовавший в то время художественной частью Театра Ф. А. Корша, торопил друга:
«Дорогой Алексей Николаевич,
слезно прошу тебя поторопиться с окончанием “Смерти Дантона”. Необходимо кончить выписку ролей, чтобы заблаговременно раздать их труппе. Ради Бога, милый, не задержи! И еще: будь добр – не отдавай на пектограф “Дантона”, не переговорив предварительно со мной. Мы предполагаем весной в турне поехать и, конечно, хотели бы иметь эту пьесу в репертуаре, пьесу, к которой мы отнесемся со всяческим старанием…
Твой Н. Радин».
«Смерть Дантона» была закончена только 25 сентября 1918 года. Премьера поставленного режиссером А. П. Петровским спектакля состоялась в Театре Ф. А. Корша через две недели, 9 октября. Представление пользовалось у публики успехом. Но через два дня после премьеры, 11 октября, в «Правде» была напечатана статья первого председателя ВСНХ Н. Осинского «“Смерть Дантона”, или Низвержение большевиков и немецкого драматурга Бюхнера». В статье говорилось:
«Давно не приходилось присутствовать на столь безобразном зрелище… Замечательная драма Бюхнера в “обработке” г. Толстого превратилась в низкопробную и тенденциозную мелодраму для кинематографа. Чтобы “оживить” пьесу… г. Толстой добавил кучу отсебятины… Режиссер постарался изобразить парижскую толпу как сборище кровожадной, бессмысленной черни, совершенно исказив замысел Бюхнера».
Следствием данной публикации стало то, что 19 октября показ спектакля прекратили. При театре была создана особая комиссия для внесения поправок в постановку. 25 октября состоялся закрытый просмотр новой редакции спектакля. Через день «Известия» сообщили:
«Внесен ряд изменений в текст и сценическую интерпретацию драмы – смягчен общий тон, менее гротескной стала фигура Робеспьера, выброшена сцена с продовольственной очередью, Дантон не бросается на Робеспьера с шандалом, выброшены отдельные фразы и прибавлена зачем-то длинная речь Сен-Жюста.
На просмотре, кроме представителей Театрально-музыкальной секции, присутствовали также представители центральных советских учреждений тт. Свердлов, Ю. Стеклов, Каменев, Ларин, О. Д. Каменева, Муралов, Максимов и др.».
Спектакль разрешили возобновить. Он был показан публике 30 октября и продолжал идти до конца сезона.
Н. М. Радин не весной 1919-го (как писал А. Н. Толстому), а на несколько месяцев раньше – в конце 1918 года отправился в турне на хлебный юг страны. По рассказам друга писатель в романе «Хмурое утро» изобразил это путешествие:
«В восемнадцатом открылись мы у Корша “Смертью Дантона”, – я играл Дантона… Рыкающий лев, трибун, вывороченные губы, бык, зверь, гений, обжора, чувственник… Что было! Какой успех! А дров нет, в Москве темнота, сборов никаких, труппа разбежалась. Мы – пять человек – давай халтурку по провинции, эту же “Смерть Дантона”. В Москве наркомпрос Луначарский нам запретил, а уж в провинции мы распоясались, – в последнем акте вытаскиваем на сцену гильотину, и мне голову – тюк… Сборы – ну! Публика, не поверите, кричит: “Давай еще раз, руби…” Играли – Харьков, Киев, – это еще при красных, потом – Умань – в пожарном сарае, Николаев, Херсон, Екатеринослав».