В день премьеры «Смерти Дантона» А. Н. Толстого в Москве уже не было. 1 августа он покинул столицу.
Отъезд на Украину
Главной причиной отъезда из Москвы были трудности с приобретением продуктов питания. Н. В. Крандиевская вспоминала:
«Весной 1918 года в Москве начался продовольственный кризис. Назревал он постепенно, возвещали о нем очереди возле магазинов, спекулянты и первые мешочники. Но всё же обывателей, еще не искушенных голодом, он застал врасплох. Я помню день, когда прислуга, вернувшись с рынка, объявила, что провизии нет.
– То есть как это нет? Что за чепуха? – возмутился Толстой, которому доложили об этом. – Пошлите к Елисееву за сосисками и не устраивайте паники. Но выяснилось, что двери “жратвенного храма”, магазина Елисеева, закрыты наглухо, и висит на нем лаконичная надпись: “Продуктов нет”. (“И не будет”, – приписал кто-то сбоку мелом.) <…>
В это время антрепренер Левидов[27] вел переговоры с Толстым, предлагая концертное турне по Украине (Харьков, Киев, Одесса). На Украине было сытно, в Одессе соблазняли морское купанье и виноград. Толстой уговаривал меня ехать с ним и забрать детей – использовать поездку как летний отдых.
М. О. Цетлин
В июле мы выехали всей семьей (исключая Марьяну, оставшуюся с матерью) на Курск, где проходила в то время пограничная линия. С нами ехала семья Цетлиных, возвращавшаяся в Париж. Позднее в своей повести “Ибикус” Толстой описал это путешествие с фотографической точностью».
Глава семьи Цетлиных – спутников Толстых в поездке на Украину, Михаил Осипович, был литератором, печатавшим свои стихи и статьи под псевдонимом Амари в журналах «Заветы», «Вестник Европы», в газете «Голос России» и в других периодических изданиях. К этому времени он был автором трех поэтических сборников: «Стихотворения» (М., 1906), «Лирика» (Париж, 1912), «Глухие слова: (Стихи 1912–1913 гг.)» (М., 1916). Его жена, Мария Самойловна, в 1906 году в Швейцарии защитила диплом доктора философии, в первом браке была замужем за известным эсером Н. Д. Авксентьевым. В 1908 году у них родилась дочь Александра. Брак распался в 1909 году. В следующем году Мария Самойловна вышла замуж за М. О. Цетлина; родила ему двоих детей: в 1912 году – сына Валентина, в 1917 году – дочь Ангелину.
Цетлины были очень богаты. Они являлись вкладчиками крупнейшей в Российской империи фирмы по торговле чаем «В. Высоцкий и К°».
Сам А. Н. Толстой в автобиографии 1932 года сказал: «В августе 18 года мне предложили поездку (вечера художественного чтения) по Украине. Боясь расставаться – я взял с собой семью, хотя поездка предполагалась месяца на два. Но вернулись мы через пять лет».
Ф. Ф. Волькенштейн
Подробные воспоминания об этой поездке оставил пасынок писателя Ф. Ф. Волькенштейн:
«Было решено всей семьей ехать на лето на Украину. С этой целью была организована литературная бригада, которая должна была совершить турне по городам Украины. Бригада состояла из двух человек: писателя А. Н. Толстого и поэта М. О. Цетлина (<писал> под псевдонимом Амари). Толстой должен был читать свои рассказы, Цетлин – выступать со своими стихами. С ними ехали их семьи. <…>
Поезд доставил нас в Курск. Дальше пассажирские поезда не ходили. Мы провели ночь в Курске, в какой-то клопиной гостинице. На другой день вереница извозчиков, цокая по булыжной мостовой, направилась из гостиницы к вокзалу. Городские власти встречали и провожали нас с почетом. Сам комиссар города Курска, белобрысый кудлатый парень, гарцевал на белой лошади то справа, то слева от нас, то отставая, то опережая.
На вокзале нас ждал короткий товарный состав, к которому был прицеплен для нас пассажирский вагон. Это был зеленый вагон третьего класса, обшарпанный, с выбитыми окнами. Некоторые из них были заколочены досками крест-накрест. К нам были приставлены два красноармейца с винтовками, которые должны были нас охранять.
Поезд долго стоял в Курске. Начало смеркаться. Наконец поезд дернулся и двинулся. Через несколько минут он остановился. Потом он то шел вперед, то пятился назад, то опять шел вперед…
Наконец, он совсем остановился. Начало светать. Гасли звезды. Постепенно все мы вылезли из вагона. Поезд стоял в поле. Вдали виднелись меловые горы. Это была граница Советской России. Дальше начиналась территория, оккупированная немцами… Кого-то послали в ближайшую деревню за лошадьми. Вскоре появилось несколько подвод. Мы погрузили наши вещи, взобрались на них и медленно поехали по пыльной дороге, подымаясь на холмы и опускаясь в низины. Ходили слухи, что здесь пошаливают бандиты, но мы благополучно проехали километров десять, и наконец, при въезде в какую-то деревню, нам преградил путь немецкий офицер. Он проверил наши документы. И мы поехали дальше».
Иначе пребывание в Курске и поездка до границы с территорией, оккупированной немцами, описано А. Н. Толстым в повести «Похождение Невзорова, или Ибикус»:
«В Курске пришлось около суток сидеть на вокзале, где среди пассажиров передавались жуткие расказни… Выехали на границу ночью, в теплушках. На каждой станции подолгу дергались, иногда принимались ехать назад, к Курску, причем в теплушках начиналась тихая паника. Наконец на рассвете остановились на границе… Место было голое, пустынное. Бледный свет зари падал на меловые холмы, источенные морщинами водомоен. На путях стоял одинокий вагон, где сейчас спал пограничный комиссар… Из теплушек вытаскивали детей, чемоданы, узлы».
Приведя этот отрывок из повести мужа, Н. В. Крандиевская затем написала: «Далее у Толстого следует списанная почти с натуры сцена переговоров между комиссаром и “кругленьким господином” (Цетлиным)». Вот эта сцена:
«На вагонную площадку вышел молодой человек, в ситцевой рубашке распояской, и веничком стал подметать пол. Подмел и сел на ступеньках, подперев кулаком подбородок. Это и был сам комиссар, про которого шепотом говорили еще в Курске, – человек необыкновенной твердости характера. Глаза его были совсем белые.
– Подойди-ка сюда, товарищ, – поманил он пальцем кругленького господина. Тот сорвался со стульчика, благожелательная, радостная улыбка растянула его щеки. – Что это у вас там?
– Это моя семья, товарищ комиссар. Видите ли, мы возвращаемся в Харьков.
– Как?
– Видите ли, мы – харьковские. Мы гостили в Москве у тети и возвращаемся.
– Я спрашиваю – это всё – это ваш багаж?
– Видите ли, пока мы гостили у тети, – у нас родилось несколько детей… Комиссар медленно полез в карман, глядя в сторону, уши у него стали краснеть.
– А вот я вас арестую, тогда увидим, кто вы такой на самом деле».
В Харькове
Все-таки комиссар позволил Толстым и Цетлиным перейти границу. Н. В. Крандиевская вспоминала:
«Проверка документов и пропусков длилась долго. Солнце стояло уже высоко, когда мы погрузились наконец в телеги и рысью помчались через степь, на Белгород. Впереди зловеще темнела голубая щель оврага, в котором, по рассказам ямщиков, почти неминуема была встреча с разбойниками. Толстой снял ручные часы, я отстегнула камею на блузке. Всё это вместе с бумажником было засунуто под мешок с сеном на дно телеги. Но по милости судьбы овраг миновали благополучно». Ф. Ф. Волькенштейн написал позднее: «…Добрались до Белгорода. А оттуда в переполненном поезде (все стояли, прижавшись друг к другу, как в трамвае) до Харькова. В Харькове отчим выступил с чтением рассказов “Наваждение” и “Солдат и чорт”».
6 августа 1918 года, на следующий день после прибытия Толстых в Харьков, местная газета «Южный край» сообщила:
«Вчера приехал из Москвы известный писатель-драматург граф Алексей Николаевич Толстой, который даст свой вечер интимного чтения из неизданных еще произведений и сказок. Переезд из Москвы не обошелся без недоразумений с “властями” на границе. По пустяшному поводу А. Н. и его импресарио едва не были увезены “для объяснений” в поле. Одновременно с А. Н. Толстым приехала в Харьков популярная исполнительница цыганских романсов собственного репертуара Аня Степанова: в скором времени состоится вечер цыганской песни и романса. Защищая на границе А. Н. Толстого от “вспылившего начальства” во время переезда через демаркационную линию, г-жа Степанова сделалась сама жертвой любителей чужой собственности. Все ее концертные туалеты, составляющие по теперешним ценам сумму не менее 25 тысяч, стали достоянием одного из “власть имущих” по ту сторону границы».
8 августа 1918 года тот же «Южный край» напечатал беседу своего корреспондента с писателем, в которой А. Н. Толстой сказал:
«В Харькове меня резко поразило различие между выражениями лиц наших, московских, и ваших, харьковских. У вас – спокойные лица, неторопливая походка, медленные взгляды; у нас, в Москве – похудевшие лица, напряженные взгляды, настороженный шаг. В Москве человеческие лики почти не одухотворены, и их одухотворяет дыхание смерти. Москва к смерти привыкла и смерти не боится.
Я верю в Россию. И верю в революцию. Россия через несколько десятилетий будет самой передовой в мире страной. Революция очистила воздух, как гроза. Большевики в конечном счете дали страшно сильный сдвиг для русской жизни. Теперь пойдут люди только двух типов, как у нас в Москве: или слабые, обреченные на умирание, или сильные, которые, если выживут, так возьмут жизнь за горло мертвой хваткой. Будет новая, сильная, красивая жизнь. Я верю в то, что Россия подымется».
Революция очистила воздух – так думал не только А. Н. Толстой. Даже Л. Н. Андреев, не столь оптимистично смотревший на жизнь, отметил в дневнике, что революция избавила Россию от невыносимой духоты, царившей в ее атмосфере до Октября. 27 февраля 1918 года он записал в дневник:
«И при всем том, что моя жизнь кажется мне уже погибшей и безнадежно конченной, я не хотел бы вернуться ко времени до катастрофы. И будь сейчас 1914 г. и завись от меня решение: быть или не быть войне со всем последующим, я с дрожью и тоской сказал бы: да будет! Ибо я не был обманутым позолотою тех дней, и тупая духота старого до-катастрофического мира была не менее мучительна и убийственна, нежели острое безумие и отчаяние самой катастрофы. Дурак, мерзавец и мозгляк мучил меня и тогда, и та пышнос