Несмотря на объемную, грузную фигуру, Павел Елисеевич был проворен, отлично плавал. А. М. Ремизов написал про время их совместной ссылки в Вологодскую губернию (в нее П. Е. Щёголев попал за участие в революционном движении):
«В первый раз читал я “Пруд” по рукописи в Вологде Щёголеву, Савинкову и Каляеву: когда П. Е. Щёголев не был еще “Архивным фондом”, а всего только “почетный академик” – за осанку, за голос, а главное за искусное плавание».
П. Е. Щёголев умел не только хорошо плавать, но и драться, не давал спуску обидчикам. 6 марта 1925 года Н. С. Ашукин записал в дневник рассказ Б. А. Пильняка об инциденте, случившемся накануне:
«В редакцию “Красной Нивы” заходил Пильняк. Рассказал мне о вечере у него, на котором П. Е. Щёголев избил Всеволода Иванова. Записываю этот невеселый рассказ для истории московского литературного быта. Всеволоду Иванову не понравилось, что Воронский при нем похвалил повесть Алексея Толстого “Ибикус”, и он скверно выругался. Толстой заметил ему: здесь дамы, и ругаться – хамство. Иванов метнул в него бутылкой из-под шампанского. Толстой успел наклониться. Иванова схватили за руки, а Толстого заперли в ванную. Щёголев особенно энергично удерживал Иванова, рвавшегося в бой, и тот ударил его по физиономии. Тогда Щёголев подмял Иванова под себя и избил так, что его пришлось отливать водой».
Сближение писателя и историка было естественным. Они обладали схожими натурами: каждый из них был удивительно работоспособен и каждый любил хорошо «отдохнуть». Брат поэта Осипа Мандельштама Евгений вспоминал:
«…Драмсоюз. В нем состояли такие киты, как А. Н. Толстой, П. Е. Щёголев, А. Р. Кугель и другие… Но самыми главными защитниками Драмсоюза были А. Толстой и П. Щёголев. Они дружили и вместе бражничали. Чаще всего их можно было найти в сильном подпитии в шашлычной у Казанского собора. Бывало такое, что расплатиться уже нечем. Тогда звонили в Драмсоюз, и оттуда посылали им деньги с агентом этого общества В. Ромашковым, старым актером, колоритной фигурой, дородной и импозантной».
А вот что о дружбе писателя и историка написал прозаик Н. Н. Никитин:
«Щёголев был колоритной фигурой тех лет. Широко известный большому кругу историков, он, однако, не участвовал в университетской жизни. Это был прежде всего ”литератор“, издатель историко-революционного журнала “Былое”. Но его труды о Пушкине и такой классический труд, как “Дуэль и смерть Пушкина”, навсегда обеспечил ему место в пушкиноведении. Вообще это был интересный человек, интересный историк, очень осведомленный в истории революционного движения, великолепно знавший революционные архивы, также знавший многое из материалов о гражданской войне.
Мне довелось слышать не раз, как оба они, то есть Толстой и Щёголев, беседовали друг с другом на эти темы, и Щёголев-историк мог натолкнуть Толстого-романиста на многое. Это так и было, когда Толстой начал писать вторую часть “Хождения по мукам”…
Они были неразлучны. Толстого и Щёголева мы видим всегда вместе – в театре на премьере, на литературном вечере, в гостях, в ресторане, на извозчике. Один расползающийся, огромный, еле сидит в пролетке. Толстому рядом с ним тесно, он умещается боком на краешке. Один – небрежный, широкий, одежда его состоит как бы только из складок. Другой, несмотря на свою полноту, всегда подтянутый, словно отглаженный, всегда с новой шуткой, которой он готов поделиться. Это было сочетание русского Фальстафа и русского Гарри».
«Заговор императрицы»
Творческое содружество двух незаурядных личностей началось с создания пьесы «Заговор императрицы». Авторы были нацелены на коммерческий успех своего творения. Поставленную задачу они успешно выполнили. Премьера спектакля, поставленного А. Н. Лаврентьевым, состоялась в Большом драматическом театре в Ленинграде 19 марта 1925 года. Спектакль выдержал 173 представления. Ставилась пьеса и в других театрах страны. В связи с этим даже состоялся судебный процесс. Большой драматический театр купил «Заговор императрицы» у авторов с условием, что они другим театрам не дадут право на постановку пьесы. А. Н. Толстой и П. Е. Щёголев это условие нарушили. И все-таки суд закончился в их пользу. В том же году авторы выпустили в Берлине отдельное издание «Заговора императрицы». В следующем году пьеса вышла в Ленинграде – в Государственном издательстве.
Однако популярность произведения не гарантирует его высокий художественный уровень. Иванов-Разумник, до Великой Отечественной войны проживавший в городе Пушкин (с 1918 до 1937 года город носил название Детское Село) и неоднократно встречавшийся с А. Н. Толстым, в своей книге «Писательские судьбы» написал:
«Помню ужин в 1940 году в дружеском кругу пяти-шести виднейших советских писателей, среди которых были три “орденоносца”, с европейскими именами. Вино развязало языки – и даже не наедине, а в тесной компании люди стали откровенными, – и чего только не наговорили они о себе, о властях предержащих, о горькой необходимости либо приспособиться, либо молчать… А через несколько дней я читал в “Литературной газете” восторженный панегирик мудрому правительству за постоянные заботы о писателях, – и автором панегирика был как раз тот из орденоносцев, который за товарищеским ужином красочнее других клеймил мудрое правительство. Таких примеров десятки и сотни… во главе этих имен стоит, конечно, имя “пролетарского графа” Алексея Толстого. Талантливый писатель (Фёдор Сологуб грубо, но метко говорил про него, что он “брюхом талантлив”), весьма беспомощный в области “идеологии”, он проделал классический путь приспособленчества: от эмиграции к “сменовеховству”, от “сменовеховца” (после возвращения в Россию) – к писанию халтурных пиес, вроде “Заговора императрицы”».
Аналогичную оценку данному произведению дал в своих мемуарах В. Т. Шаламов. Он вспоминал:
«Был написан и поставлен “Заговор императрицы” – пьеса, сочиненная Толстым вместе с П. Щёголевым. Пьеса имела успех большой, хотя особыми достоинствами не отличалась. Новизна темы, материала, изображение живых “венценосцев” – вот что привлекало зрителей».
За свое сочинение авторы получили хорошие деньги. Ленинградский литературовед, пушкинист Н. В. Измайлов вспоминал:
«За эту пьесу, долго шедшую с аншлагом, каждый из авторов получил по 75 тысяч гонорара, что было тогда огромной суммой».
Чтобы читатель лучше понимал, насколько большой гонорар выплатили соавторам, дадим выдержку из докладной записки заместителя заведующего Отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП(б) Н. Н. Рабичева:
«Вот несколько наиболее крупных заработков за <19>32 год: Леонов – 41.000; Новиков-Прибой – 30.000; Панфёров – 20.000; Демьян Бедный – 31.000; Серафимович – 27.000; Алексей Толстой – 22.000; Шолохов –16.000; Пильняк – 18.000».
Получив огромные деньги, П. Е. Щёголев спустил их «в мгновение ока». Широк русский человек. Н. В. Измайлов вспоминал:
«…Эта сумма была прокучена Щёголевым за три месяца, и вслед за тем была описана его библиотека за неуплату подоходного налога. Конечно, библиотеку не продали, но этот случай характерен для широкой русской натуры Павла Елисеевича».
Библиотека П. Е. Щёголева была уникальна. Вот что написал о ней и о ее владельце известный ленинградский букинист Ф. Г. Шилов:
«С Павлом Елисеевичем Щёголевым я был знаком с самого начала моей самостоятельной торговли. Он был моим постоянным покупателем…
Щёголев издавал журнал “Былое” и завел свой книжный магазин под фирмой того же названия. Заведующим у него был энергичный человек – А. С. Молчанов, но дело всё же не развилось, потому что Щёголев все лучшие книги забирал себе, так что магазин, собственно, служил источником пополнения его большой и чрезвычайно интересной библиотеки.
Щёголев был скуповат и всегда торговался, но однажды он, не торгуясь, купил два листка рукописи, чему я крайне удивился и даже попросил его объяснить этот поступок. Павел Елисеевич снисходительно пояснил мне, что листки эти исписаны рукой Пушкина.
Конечно, мне надо было самому додуматься до этого, так как я знал происхождение автографа. Как-то зашел ко мне художник Ю. П. Анненков и попросил посетить его: приехал двоюродный брат Анненкова и привез из провинции целый архив. Я замешкался на несколько дней, а когда зашел, то архив был уже продан Пушкинскому дому.
– Тут есть еще семейные бумаги, – утешил меня владелец архива.
– На что же мне семейные бумаги? – ответил я.
Всё же, проглядев их, я обнаружил пачку писем философа и публициста П. Л. Лаврова к П. В. Анненкову, другу Тургенева, и несколько писем Тургенева к нему же. Я письма взял.
Через несколько дней Анненков принес мне записки Катенина о Пушкине, в них были вложены два листка – выписки из Оренбургского архива, на которые я не обратил внимания. Те, кому я их показывал, не догадались, что это автограф Пушкина, только Щёголев сразу определил подлинник…
После смерти Павла Елисеевича много его книг поступило в Книжную лавку писателей и, к счастью, разошлось главным образом по писательским библиотекам.
Коллекцию альманахов купил П. В. Губар, один альманах с автографом Пушкина приобрел литературовед И. С. Зильберштейн».
«Азеф»
Следующим совместным творением писателя и историка стала пьеса «Азеф (Орел или решка)». Она пользовалась несколько меньшим успехом, чем их первое сочинение. Однако, когда в спектакле принимал участие один из авторов, билеты в театр было очень трудно достать. В. Т. Шаламов вспоминал:
«Вскорости Толстым была приготовлена по тому же рецепту (что и “Заговор императрицы”. – Е. Н.) пьеса “Азеф” об известном предателе эсеровской партии. “Азеф” был поставлен актерами театра б. Корша, где Н. М. Радин играл Азефа, а эпизодическую роль Девяткина – сам автор, граф Алексей Толстой. Достать билет на представление, где актерствовал Толстой, не было, конечно, возможности».