Отношения двух писателей переживали разные времена. На следующий день после смерти А. Н. Толстого, 24 февраля 1945 года, К. А. Федин записывает в дневник:
«Целая эпоха связана у меня с Алексеем – двадцать лет, наполненных серьезнейшим общением в искусстве, дружбой, приятельством, размолвками, мировыми, охлаждениями и вспышками привязанности. Всё это вытекало из его характера – женского, коварно-лукавого, широкого и мелочного одновременно. Всё соединенное с его образом неизгладимо, как сама жизнь. Гаргантюа, помещик, грубый реалист и циник, эстет и благородный русский сказочник, осмеятель символистов и сам символистический поэт, мастер, труженик, собутыльник – он жил с философией Омара Хайяма и ненавидел в жизни только одно – смерть. <…> Его девиз был: делать всё для того, чтобы делать свое искусство. Но для того, чтобы сделаться великим художником, ему недоставало нищеты. Дар его был много выше того, что им сделано. <…> Художник в нем вечно бился с человеком за свои высшие права, но чересчур часто человек брал верх своими выгодными правилами.
И всё же это было существо гармоническое. Толстой не любил душевного раздора и не терзался им, как не любил житейских неприятностей. В сущности, он был “наслажденцем”, и главная его сила заключалась в плотском обожании жизни. Никто не умел так описать счастье и бездумную радость бытия, как он. Размышления он допускал в свое душевное хозяйство только тогда, когда мысль утверждала силу, радость, удовольствие».
Через полторы недели, 6 марта (в этот день не стало В. Я. Шишкова), К. А. Федин пишет коллеге по перу и другу Н. Н. Никитину:
«Ты понимаешь, что означают эти смерти для меня – не только “литературно” (Шишков как писатель был всегда далек мне; среди бытовиков он не достиг ни Мельникова-Печерского, ни Мамина-Сибиряка, хотя был в их плане – областническим, общедоступным писателем), но, если так приличествует сказать, историко-биографически, и притом – глубоко лично. С Толстым я сблизился в 23–24 годах, и, как у всех с ним, отношения мои с ним восходили до нерушимой дружбы и низвергались до неприязни. Это, собственно, роман, а не дружба… Мой детскосельский период был треугольником: Толстой, Шишков и я… Это всё – глубоко житейски, в бытовом оснащении, за столами, собственно – в дружбе, как она дается человеку раз в жизни. И вот всё это – пепел. Мне всё приходит на ум, что это было кольцо, перстень, в котором крупнейшим камнем был Толстой».
Новый автомобиль
Первоначально Толстые поселились в Детском Селе на Московской улице, но через два года поменяли место жительства. Дочь писателя Марианна вспоминала:
«В 1930 году отцу передали в пожизненную аренду двухэтажный деревянный дом на Пролетарской улице, почти рядом с дворцами и парками. Постараюсь описать его.
По нескольким каменным ступеням крыльца поднимаемся к входной двери. Из прихожей деревянная лестница с белыми перилами ведет во второй этаж. Там к большому писательскому кабинету примыкает моя крошечная, очень уютная комнатка – “табакерочка”. Слева и справа – комнаты Никиты и Мити. Напротив – спальня Туси с окнами в небольшой тенистый сад. Внизу из прихожей можно попасть в столовую и через арку – в смежную с ней гостиную. Столовая соединена с обширной садовой верандой, украшенной цветными витражами. Вторая дверь из прихожей ведет в библиотеку (или комнату Фёдора, когда он приезжает из Ленинграда). Коридор соединяет прихожую с другой частью дома, где живут наши бабушки. Там же – еще одна комната, “гостевая”. Второй боковой коридор заканчивается кухней и комнатой для домашней работницы. Кровать нашей Юлиньки стоит в комнате Мити. Однако никто не видит ее спящей: от зари до зари она с фантастической чистоплотностью убирает дом. <…> Шли годы. <…> Хозяйство усложнялось, появились две новые домашние работницы – сестрички Надя и Нюра. Правда, ни одна из них не владела кулинарным искусством, но они прожили у нас около двух лет и одновременно вышли замуж. На смену им пришла пожилая повариха Паша. О приготовленных ею блюдах русской старинной кухни с восхищением вспоминают те, кому довелось их отведать. Паша привела с собой родственницу – семнадцатилетнюю Леночку, ставшую в нашем доме скорее воспитательницей, чем домашней работницей. <…> В 1938 году они переехали с отцом в Москву и остались с ним до самой его смерти.
Появилась в нашем доме и машина, прозванная “комсомолкой” за скромный вид и энергичный ход. Теперь родителей в город возил шофер, а в остальное время на ней гонял по Детскому Селу шестнадцатилетний Никита».
Автомобиль, о котором говорит Марианна (один из первых выпущенных Горьковским автозаводом), был выделен А. Н. Толстому по решению Совнаркома в 1933 году. Легковая машина была с открытым верхом, что не нравилось писателю. В одну из поездок в столицу он пишет главе советского правительства:
«Москва
9 мая 1934 г.
Пред. Совнаркома СССР
тов. Молотову В. М.
Осенью 1933 г. по специальному постановлению СНК мне была предоставлена машина системы “Форд” из Горьковского автомобильного завода им. Молотова. Машина мне крайне необходима в связи с частыми поездками из Детского Села, где я постоянно живу (кроме того необходимость машины объясняется и тем, что трое моих детей, живущих в Детском Селе, работают в Ленинграде).
Машина была выделена мне системы “Форд” открытого типа. Для осени и, в особенности, зимних поездок из Детского в Ленинград открытая машина тяжела (во время бурана приходилось иногда быть в дороге часа два). Прошу Вас, Вячеслав Михайлович, если это представляется возможным, сделать распоряжение заводу о замене предоставленной мне машины на машину той же системы закрытого типа (“Лимузин”), – желательно из имеющих быть ближайших выпусков новой серии.
Я не счел возможным беспокоить Вас личной беседой и решил обратиться к Вам – письмом.
Ваш Алексей Толстой.
Детское Село, Пролетарская, 4».
Через три месяца, в августе, писатель сообщил жене:
«Вчера получил наконец известие, что машина, специальный заказ, – сдана в производство и будет готова в первой половине октября».
А несколькими днями ранее глава советского правительства, хорошо знавший положение на отечественных предприятиях, через секретаря Горького передал А. Н. Толстому совет начать хлопоты об импортном автомобиле.
Как и предполагал В. М. Молотов, выполнение заказа на Горьковском автозаводе затянулось, из-за возникших технологических трудностей. А. Н. Толстой писал Н. В. Крандиевской 20 октября 1934 года:
«С машиной – неопределенно. Получено сведение, что постройка ее приостановлена, так как не годится наша сталь для штамповочных частей и эту листовую сталь выписали из-за границы. Завтра туда (в Нижний) едет один верный человек и мне протелеграфирует точную картину. Всё же придется числа 24-го поехать в Нижний самому, это все мне советуют. О заграничной машине говорил с Генрихом Григорьевичем (Ягодой, бывшим в это время главой НКВД СССР. – Е. Н.), – он мне поможет, на днях буду говорить с наркомом по внешторгу – Розенгольцем. Затяжка с машиной меня ужасно мучает и мешает работать. Но, стиснув зубы, нужно все довести до конца».
Через неделю писатель сообщил жене:
«Милая Тусенька, я упрямо добиваюсь своего, то есть – или получить машину, или – точный срок, когда она будет готова. Я обжаловал в Совнарком – канитель, разводимую заводом, и уже дано дополнительное распоряжение о выдаче машины. Завтра получу бумагу и все точные сведения.
Сегодня получил разрешение на заграничную машину. По совету Халатова, я еще раз говорил о рассрочке платежа, – пока нужно добиться определенных результатов с русской машиной».
Автомобиль в Горьком изготовили весной 1935 года. 8 марта писатель сообщил жене:
«Тусенька, милая, Слава Малох (Бронислав Брониславович Малаховский, архитектор и художник, иллюстратор “Золотого ключика”. – Е. Н.) тебе передаст на словах, что сделано: машина готова, Костя молнировал сейчас из Нижнего, деньги (10000) сегодня перевожу».
Через несколько дней А. Н. Толстой попросил Н. В. Крандиевскую:
«Пожалуйста, когда приедет машина, – телеграфируй».
Наталия Васильевна 18 марта 1935 года сообщила мужу:
«Константин третьего дня вернулся. Машину погрузил на платформу 13-го вечером. Ждем ее числа 20-го в Детском. Константин огорчен, что машина не обтекаемая, а простой лимузин. А мне и простой лимузин мил. Тепло и солидно. А для шику будет бьюик. Будет ли он?»
Заграничный автомобиль А. Н. Толстому также удалось приобрести. 6 июля 1935 года он написал жене из Амстердама:
«Сегодня поедем смотреть машину».
Советская власть ценила талантливых писателей, не вступавших с нею в конфронтацию.
Глава седьмая(1929–1941)Писатель и государственный деятель
Хронологическая канва
1929, июль – в журнале «Новый мир» началась публикация романа А. Н. Толстого «Пётр I», закончилась – в июле 1930 года.
1930, 23 февраля – во Втором МХТе состоялась премьера спектакля по пьесе А. Н. Толстого «На дыбе».
25 ноября – 7 декабря – в Москве проходит судебный процесс по сфальсифицированному делу «Промпартии», положивший начало целому ряду процессов и репрессий.
1931 – в течение всего года журнал «Новый мир» печатает роман А. Н. Толстого «Черное золото» («Эмигранты»).