Образ императора тесно связан с образом Петербурга. Толстой пытается определить, стоят ли новые изменения такого количества страданий и жертв: «Строился царский город на краю земли, в болотах, у самой неметчины. Кому он был нужен, для какой муки еще новой надо было обливаться потом и кровью и гибнуть тысячами, – народ не знал. Но от податей, оброков, дорожных и войсковых повинностей стоном стонала земля».
В пьесе «Петр I» (1938 г.) и романе (1934 г.) император предстает преобразователем, энергичным и неутомимым человеком. Он показан в сопоставлении с другими персонажами. Изображен и в быту, в частной жизни, среди бояр, среди друзей, на войне и при строительстве нового города.
На большом историческом полотне показывает Толстой необходимость петровских реформ, отношение к ним людей разного происхождения и состояния. Он изображает общую картину жизни и быта страны конца XVII – начала XVIII столетия: «Народ тысячами бежит к раскольникам, – за Уральский камень, в Поморье, и в Поволжье, и на Дон. И те, раскольники, ждут антихриста, – есть такие, которые его уже видели. Чтоб хоть души спасти, раскольничьи проповедники ходят по селам и хуторам и уговаривают народ жечься живыми в овинах и банях. Кричат, что царь, и патриарх, и все духовенство посланы антихристом. Запираются в монастырях и бьются с царским войском, посланным брать их в кандалы. В Палеостровском монастыре раскольники побили две сотни стрельцов, а когда стало не под силу, заперлись в церкви и зажглись живыми. Под Хвалынском в горах тридцать раскольников загородились в овине боронами, зажглись и сгорели живыми же. И под Нижним в лесах горят люди в срубах».
Воссоздавая время до петровских реформ, автор уделяет особое внимание теме тоски, безысходности: «Торговлишка плохая. Своему много не продашь, свой – гол. За границу не повезешь, – не на чем. Моря чужие. Все торги с заграницей прибрали к рукам иноземцы. А послушаешь, как торгуют в иных землях, – голову бы разбил с досады. Что за Россия, заклятая страна, – когда же ты с места сдвинешься?
В Москве стало два царя – Иван и Петр, и выше их – правительница, царевна Софья. Одних бояр променяли на других. Вот и все. Скука. Время остановилось. Ждать нечего».
Петр I в изображении А. Н. Толстого – деятельный реформатор, лично принимающий сложные решения. Он так формулирует свою деятельность и свои труды на благо страны: «Суров я был с вами, дети мои. Не для себя я был суров, но дорога была Россия. Моими и вашими трудами увенчали мы наше отечество славой. И корабли русские плывут уже по всем морям. Не напрасны были наши труды, и поколениям нашим надлежит славу и богатство отечества нашего беречь и множить. Виват!»
Время правления преобразователя России и его личность интересовали писателя давно. Привлекал также язык той эпохи. В автобиографии, напечатанной в № 1 «Нового мира» за 1943 год, А. Н. Толстой написал:
«С первых же месяцев февральской революции я обратился к теме Петра Великого. Должно быть, скорее инстинктом художника, чем сознательно, я искал в этой теме разгадки русского народа и русской государственности. В новой работе мне много помог покойный историк В. В. Каллаш. Он познакомил меня с архивами, с актами Тайной канцелярии и Преображенского приказа, так называемыми делами “Слова и Дела”. Передо мной во всем блеске, во всей гениальной силе раскрылось сокровище русского языка. Я наконец понял тайну построения художественной фразы: ее форма обусловлена внутренним состоянием рассказчика, повествователя, за которым следует движение, жест и, наконец, – глагол, речь, где выбор слов и расстановка их адекватны жесту. <…>
В 1929 году я вернулся к теме Петра в пьесе “На дыбе” <…>
В 1930 году я написал первую часть романа “Пётр I”. <…>
Черновики романа «Петр I»
Что привело меня к эпопее “Пётр I”? Неверно, что я избрал ту эпоху для проекции современности. Меня увлекло ощущение полноты “непричесанной” и творческой силы той жизни, когда с особенной яркостью раскрывался русский характер».
Что прежде всего поражает в «Петре I»? – Необычайно «вкусный» язык романа. На это в свое время обратил внимание К. Г. Паустовский. Он писал:
«Язык Толстого блестящ, народен, полон лаконичной выразительности. Пожалуй, ни у одного из наших современных писателей нет такого органического чувства русского языка, как у Толстого. Он владеет этим великолепным языком так же легко, как люди владеют своими пальцами, своим голосом».
Для наглядности приведем небольшой отрывок – самое начало первой книги:
«Санька соскочила с печи, задом ударила в набухшую дверь. За Санькой быстро слезли Яшка, Гаврилка и Артамошка: вдруг все захотели пить – вскочили в темные сени вслед за облаком пара и дыма из прокисшей избы. Чуть голубоватый свет брезжил в окошке сквозь снег. Студено. Обледенела кадка с водой, обледенел деревянный ковшик.
Чада прыгали с ноги на ногу, – все были босы, у Саньки голова повязана платком. Гаврилка и Артамошка в одних рубашках до пупка.
– Дверь, оглашенные! – закричала мать из избы».
Работа над романом началась
Вплотную к работе над «Петром I» А. Н. Толстой приступил в феврале 1929 года. 22-го числа сообщил В. П. Полонскому:
«Дорогой Вячеслав Павлович, не писал Вам так давно, потому что готовился к серьезнейшей и крайне ответственной вещи, – повести о Петре Первом. Теперь я начал ее, хотя и с большим трудом, но пишу, и повесть начинает развертываться так, как я того хотел. В начале марта я буду в Москве и передам Вам начало для ознакомления».
Через день послал редактору «Нового мира» еще одно письмо:
«Дорогой Вячеслав Павлович, мне кажется, Вы будете довольны “Петром”, – лучшего я не писал. Но это так трудно, что иногда приходишь в отчаяние. Нужно переварить и освободиться (простите за сравнение) от огромного количества матерьяла.
Сейчас я кончаю 1-ю главу. Всего в романе будет шесть или пять глав. Первая наиболее трудная и ответственная».
Работа над первой главой потребовала большего времени, чем сначала предполагал автор. 2 мая А. Н. Толстой написал В. П. Полонскому:
«Дорогой Вячеслав Павлович, не ругайте меня: главу я не закончил и к 4–5 прислать ее не могу. Пришлю к 1-му июня. Но зато в ней будет листа 3–3½, и она будет законченным произведением. Если бы Вы знали, как трудно то, что я делаю, – Вы бы поверили, что только трудностью работы и желанием написать безупречно объясняется моя неаккуратность. <…>
Начав работать над Петром, я думал всё уложить в одной книге, теперь вижу свое легкомыслие.
Простите меня и не сердитесь».
В начале июня А. Н. Толстой пишет В. П. Полонскому еще одно письмо:
«Дорогой Вячеслав Павлович,
я очень рад, что Вы отложили печатание Петра. На днях высылаю Вам около двух листов продолжение, – Вы прочтите и увидите – какая это всё же кропотливая работа. Я хочу, помимо всего, быть точным и использовать возможно полнее мемуарный и архивный матерьял.
Печатать я думаю лучше всего с августовской книжки. Июль – бешеный месяц, разопревшая публика не прочтет начало Петра, я уверен. В августе другое дело».
Редактор «Нового мира» не прислушался к мнению автора, начал печатать первую книгу «Петра I» в июле 1929 года, закончил – в июле 1930-го.
Читатели и критики
Роман был восторженно встречен большинством читателей, но не всеми. Левый рапповец Г. Е. Горбачев в статье «Между объективизмом и идеализмом», напечатанной в № 2 журнала «Ленинград» за 1931 год, сначала привел оценку, данную историком С. Ф. Платоновым рассказу А. Н. Толстого 1917 года «День Петра»:
«Академик С. Ф. Платонов в своей книге “Пётр Великий” в 1926 г. писал: “Русские ученые много трудились над изучением самого Петра Великого и его времени, много спорили о том, что казалось спорным, искали новых материалов для освещения того, что представлялось неясным. Они, казалось, вправе были надеяться, что результаты их общей работы будут усвоены обществом, для которого они работали. И вдруг… А. Толстой и Б. Пильняк”. Платонов имел в виду рассказ А. Н. Толстого “День Петра” и рассказ Б. Пильняка “Его Величество Kneeb Piter Komondor”.
В обоих этих рассказах, по мнению академика Платонова, Пётр “является грязным и больным пьяницей, лишенным здравого смысла и чуждым всяких приличий”».
Затем критик сказал о книге «Восемнадцатый год»: «“Марксизм” у Толстого пока дальше фона не идет, внутренне-психологическая мотивировка классово не окрашивается, “марксизм” не мешает “объективизму” повествования о случайных и честных “белых”, случайных и честных “красных” – растерянных русских интеллигентах, любящих “родину” и своих жен и мужей».
Далее Г. Е. Горбачев дал свою оценку роману «Пётр I»:
«К сожалению, таков же “марксизм” Толстого в “Петре Первом”. <…>
К апологии Петра, к восстановлению легенды о Петре – национальном герое, приводит Ал. Толстого идеалистический художественный метод, несмотря на механическое “присоединение” к роману о Петре quasi-материалистических истолкований социального фона. В результате: роман малодинамичен, при всей силе отдельных сцен, и переходит в хронику жизни Петра; часто повторяются наивные, старые легенды (восьмидневное, очень незадачливое пребывание Петра в Саардаме раздувается в значительный эпизод); много присоединено психологической отсебятины, хотя Толстой прекрасно знает эпоху, очень тонко показывает ряд бытовых, дипломатических, политических деталей, роман местами – при всем совершенстве языка и умной иронии автора – пахнет чем-то от Мордовцева».
Другой критик, Н. М. Иезуитов, в рапповском журнале «На литературном посту» в апреле 1931 года выступил со статьей «Пётр – “европеизатор Руси”: Заметки об исторической концепции романа А. Толстого “Пётр Первый”». Начал Н. М. Иезуитов, как и Г. Е. Горбачев, с разговора о рассказе «День Петра»: