А вот как описал произошедшее Ф. Ф. Волькенштейн:
«В Ленинграде на Невском, против Казанского собора, стоит большой дом. Это бывший дом Зингера, немецкой фирмы по продаже швейных машинок. Стена украшена великорусской красавицей в кокошнике, которая крутит ручку машинки. Теперь это Дом книги. На первом этаже расположен громадный книжный магазин. На следующих этажах – размещены редакции и издательства. Здесь в коридорах всегда можно встретить разных писателей. Однажды Толстой столкнулся в дверях лицом к лицу с Осипом Мандельштамом. Мандельштам побледнел, а затем, отскочив и развернувшись, дал Толстому звонкую пощечину.
– Вот Вам за Ваш “товарищеский суд”, – пробормотал он.
Толстой схватил Мандельштама за руку.
– Что Вы делаете? Разве Вы не понимаете, что я могу Вас у-ни-что-жить! – прошипел Толстой.
И когда спустя некоторое время Мандельштам был арестован, а затем сослан и след его утерялся, возник слух, что это дело рук Толстого. Я знал и заверяю читателя, что ни к аресту Мандельштама, ни к его дальнейшей судьбе Толстой не имел никакого отношения».
О. Э. Мандельштама арестовали в ночь с 13 на 14 мая 1934 года. Началась череда злоключений в жизни одного из самых выдающихся русских поэтов ХХ века, закончившаяся его смертью 27 декабря 1938 года в пересыльном лагере «Вторая речка» под Владивостоком.
Причастен ли А. Н. Толстой к аресту О. Э. Мандельштама? Достоверного ответа на этот вопрос нет. Но ясно, что полученная прилюдно пощечина потрясла писателя. Он через три месяца на Первом всесоюзном съезде советских писателей в своем содокладе по драматургии (основной доклад был поручен В. Я. Кирпотину), движимый обидой, в негативном контексте упомянул О. Э. Мандельштама (к драматургии не имеющего отношения).
Съезд, на котором был создан Союз советских писателей СССР, проходил с 17 августа по 1 сентября 1934 года. На последнем заседании было избрано правление Союза в количестве 101 человека. В него вошел А. Н. Толстой. Первый Пленум правления состоялся 2 сентября 1934 года. На нем были избраны Президиум (Горький – председатель и еще 36 членов, в том числе А. Н. Толстой) и секретариат (В. В. Иванов, И. Ю. Кулик, Г. А. Лахути, В. П. Ставский, А. С. Щербаков) правления. Характерная деталь: первым секретарем правления (фактическим руководителем Союза советских писателей СССР) стал партийный функционер – А. С. Щербаков, который не был делегатом съезда.
А. Н. Толстой, М. Горький, Ф. И. Шаляпин. 1922
Ранее были приведены мнения рапповских критиков об историческом романе А. Н. Толстого. Иные оценки работы писателя прозвучали на съезде. Прозаик М. Ф. Чумандрин, выступая 21 августа, сообщил:
«Десятки миллионов знают произведения Горького, сотни тысяч читателей охотятся за “Петром I” А. Толстого. У нас на ленинградской конференции тысячи экземпляров “Петра I” были раскуплены в промежутке между первым звонком председателя и началом заседания, примерно за 20 минут».
На следующий день Горький сказал:
«Мы видим, что наши читатели всё более часто и верно оценивают рост писателя даже раньше, чем успевает сделать это критика. Примеры: “Пётр I” Алексея Толстого, “Капитальный ремонт” Соболева, “Я люблю” Авдеенко и десятки других книг, написанных за последние 3–4 года».
На одиннадцатом заседании, 23 августа, А. Я. Аросев высказал следующую мысль:
«Наша литература должна углубляться в прошлое, помня всё время о том, что история – это политика, обращенная вспять. В историческом прошлом советский писатель может черпать не только анекдоты, но и материалы, на основании которых созданы такие блестящие вещи, как “Пётр I” А. Толстого».
Болезнь
В октябре 1933 года А. Н. Толстой заключил с Детгизом договор на написание сказки для детей на основе повести итальянского писателя Карло Коллоди «Приключения Пиноккио, история марионетки» (1880). Подписанию данного соглашения способствовало то, что Нина Петровская, вместе с которой писатель в 1924 году выпустил первый вариант переложения на русский язык произведения Коллоди, 23 февраля 1928 года в Париже покончила с собой.
Разные обстоятельства не позволили А. Н. Толстому сразу взяться за написание книги о приключениях деревянного человечка. В 1933 году писателя избирают депутатом Детскосельского городского совета. В это же время идет подготовка к Первому Всесоюзному съезду советских писателей, на котором А. Н. Толстому доверили выступить с содокладом по драматургии. Декабрь 1934 года начался с трагедии, ставшей предлогом для начала массовых репрессий в стране, – в Смольном был убит 1-й секретарь Ленинградского обкома и секретарь ЦК ВКП(б) С. М. Киров. В этом же месяце А. Н. Толстой стал депутатом Ленсовета.
События конца 1934 года так сильно подействовали на писателя, что его сердечно-сосудистая система не выдержала – случилось два тяжелых сердечных приступа – 27 и 30 декабря. Узнав об этом, Горький 1 января 1935 года написал коллеге по перу:
«Вот, сударь мой, Алексей Николаевич, получили щелчок по лбу? Так вам и надо, гулевая голова! В 50 лет нельзя вести себя тридцатилетним бойкалем и работать, как четыре лошади или семь верблюдов. Винцо пить тоже следует помаленьку, а не бочонками, как пили деды в старину, им, дедам, нечего было делать, а вам нужно написать еще не менее 25 томов, по одному в год. Вино и совсем не надо бы пить, заменив его миндальным молоком с нарзаном – напиток бесполезный, но – весьма противный. И все формы духовного общения с чужеродными женщинами нужно ограничить общением с единой и собственной своей женой, – общением, кое установлено и освящено канонами православной кафолической церкви. Также и общение со множеством соплеменников (напомню, что словцо соплеменник производится от понятия племя, а не от иного какого-нибудь) – равно как и людей иноплеменных – в живом их виде следует сократить, а то и вовсе на время отказаться от этого сладостного, но мало поучительного истребления времени. Общение же с лицами, своевременно или преждевременно – как А. С. Пушкин – отошедшими в небытие, – отнюдь не возбраняется, но – поощряется. Вообще, дорогой и любимый мною сердечный друг, очень советую, отдохните недельки три или, хотя бы, годок от наслаждений жизнью, сопровождаемых винопитием и пожиранием поросят, разнообразно изготовленных поварами для употребления в качестве пищи…
Здоровье, здоровье восстановить надо!
Крепко обнимаю.
А. Пешков».
Горькому на следующий день ответила Н. В. Крандиевская:
«Спасибо Вам, дорогой Алексей Максимович, за хорошее письмо Ваше. Я читала его вслух Алёше и видела, как ему было приятно. Он очень просит передать, что крепко Вас обнимает и благодарит за дружескую заботу о нем. Сам писать еще не может».
Алексей Николаевич написал Горькому только 15 января:
«Дорогой Алексей Максимович, спасибо за Ваше доброе письмо, мне очень хочется за него обнять Вас крепко, потому что, помимо прочего, я Вас очень, очень люблю. Туся держит при себе это письмо вроде шестопера, чтобы бить меня по затылку в случае каких-либо легкомысленных намерений с моей стороны.
А в общем, вышло к лучшему, – жизнь надо было давно переменить, но это было очень трудно без вторжения чего-то насильственного. Точка. Честное слово, я начал жить серьезно. Лечит меня Бадмаев, изумительный человек, умной и нежной души. Пью разные травы и настойки, медвежью желчь, тертых ящериц и прочие занимательные вещи. Второй день выхожу, но чувствую себя всё еще неважно, так вроде какого-то серого обывателя. Вот что значит сердце. В ноябре написал пьесу, в 3 недели 12 картин, а сейчас трудно связать две фразы. Бадмаев говорит, что наладится. Мне очень хочется приехать работать в Тессели в апреле – до жаров. Буду вести у Вас исключительно примерную и трудовую жизнь, работать над “19-м годом”».
Через два дня А. Н. Толстой послал в Горки только что вышедшее в «Советском писателе» новое издание «Петра Первого» (первые две книги в одном переплете) с дарственной надписью: «Дорогому другу Алексею Максимовичу. А. Толстой. 17/I–1935».
Горький написал в Детское Село 20 января:
«Многоуважаемая тезка –
получил здравомыслящее письмо ваше, премного обрадовался. Не шутя – очень приятно было видеть знакомый почерк, крупный, твердый и еще приятнее читать, что “в общем вышло к лучшему”. Да будет так, и не сомневаюсь, что так и будет. А что касается Туси, так это – замечательная тетя, и каждый раз, когда я ее вижу, – мне очень досадно, что по возрасту я не могу быть ее племянником, а если б мог – влюбился бы в нее смертельно. Об этом не надо говорить ей, чтобы она не испугалась и не возненавидела меня. Но – шутки прочь!
Вот что, дорогой А. Н. Амнистирован и приехал в Москву Аршинов, анархист, друг и ”руковод“ Махно. Я думаю, что вам, для работы над “19 г.”, может быть, следовало бы побеседовать с ним. А посему: я бы предложил вот что: если здоровье позволяет, – перекатитесь сюда, в Горки, вместе с Тусей, захватив с собою фунтов 16 Бадмаевских трав, Черткова знает, как надо обращаться с ними, ох! – она очень хорошо знает это!»
«Золотой ключик»
Однако, вместо работы над «19-м годом» (окончательный вариант названия романа – «Хмурое утро»), А. Н. Толстой взялся за сказку о деревянном человечке. В начале февраля 1935 года сообщил Горькому:
«Я работаю над Пиноккио, вначале хотел только русским языком написать содержание Коллоди. Но потом отказался от этого, выходит скучновато и пресновато. С благословения Маршака пишу на эту же тему по-своему. Мне очень хочется почитать эту книжку в Горках – посадить Марфу, Дарью и еще кого-нибудь, скажем, Тимошу, и прочесть детям.
Здоровье совсем восстановилось и даже чувствую себя лучше, чем прежде, потому что не употребляю горячительных напитков и горячим вином не упиваюсь до изумления».