«Николай Иванович, сделайте так, чтобы дело Венуса было пересмотрено. Кроме пятна его прошлого, – на его совести нет пятен с тех пор, когда он сознал свою ошибку или вину перед родиной. Во всяком случае я уверен в этом до той поры, покуда он не уехал в Куйбышев. Его письма из Куйбышева ко мне содержали одно – просьбу дать ему возможность печататься и работать в центральной прессе.
В чем теперь его вина, я не знаю, но я опасаюсь, что – арестован всё за те же откровенные показания, которые в марте 1935 года он дал следователю, то есть в том, как он, будучи юнкером, пошел с дроздовцами.
Нельзя остаться равнодушным к судьбе его сынишки. Мальчик должен учиться и расти, как все наши дети».
Ответом наркома стал допрос Г. Д. Венуса, на котором прозвучал вопрос:
«Имели ли вы встречи в Берлине с Алексеем Толстым? Если да, то опишите обстановку этих встреч, содержание вашего знакомства с ним в Берлине и окружение Толстого».
Г. Д. Венус ответил:
«Мое знакомство с Толстым в Берлине только началось, ближе узнал я его в Ленинграде… Встреч у него на дому не было. Мы беседовали в Доме писателей, клубе, в Госиздате и т. д. Только когда мне объявили о высылке из Ленинграда, я несколько раз бывал у Толстого в Детском Селе и очень много беседовал с ним, чтобы он мне помог. У меня была конфискована пишущая машинка, Толстой позвонил в Обком ВКП(б) и машинку мне вернули, а также отсрочили отъезд».
А. Н. Толстой многократно обращался к разным высокопоставленным лицам, пытаясь добиться освобождения Г. Д. Венуса. Некоторая надежда появилась после того, как в декабре 1938 года Н. И. Ежов был снят с поста наркома внутренних дел СССР. 21 января 1939 года Л. И. Толстая сообщила Борису, сыну арестованного писателя:
«О твоем папе Алексей Николаевич уже много хлопотал, но сейчас настал очень хороший момент, многие дела пересматриваются и многие возвращаются. Недели полторы назад Алексей Николаевич ездил к прокурору Вышинскому просить о пересмотре дела твоего папы, и, я думаю, что, наконец, всё это дело разъяснится, и папа твой вернется. <…> Алексей Николаевич сказал прокурору и о том, что маму сократили».
В следующем письме Людмила Ильинична пояснила:
«А. Н. был у прокурора Вышинского с просьбой обратить внимание на арест некоторых лиц, в том числе и в первую голову на Георгия Давыдовича. А. Н. изложил его историю. Относительно двух лиц из этого списка А. Н. уже получил ответы за собственноручной подписью Вышинского. О Георгии Давыдовиче пока ничего».
Надежда на скорое освобождение Г. Д. Венуса не оправдалась. Не получив положительные ответы от высокопоставленных лиц, А. Н. Толстой стал посылать телеграммы в Куйбышев. Конечно, это был жест отчаяния. Но некоторую пользу он принес. М. Б. Венус, жена арестованного писателя, 5 июня сообщила Л. И. Толстой:
«Передайте, пожалуйста, Алексею Николаевичу огромное спасибо за телеграммы. Пусть мне не разрешили свидания! Телеграммы читали в НКВД, читали в областной прокуратуре. Пусть эти каменные люди знают, что НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК не остается глухим к человеческому воплю».
Г. Д. Венус скончался 8 июня 1939 года в тюремной больнице в Сызрани, куда он был переведен из Куйбышева 12 мая. После гибели писателя Толстые помогали материально его жене и сыну.
Всё же случалось, когда заступничество писателя приводило к положительному результату. Приведем два примера. Первый. 8 сентября 1936 года находившийся в заграничной командировке академик В. И. Вернадский из Праги сообщил своему сыну Георгию, проживавшему в США, радостную весть об арестованном ранее их родственнике, литераторе И. В. Ильинском (он был братом жены Г. В. Вернадского). Академик написал: «…Толстой выцарапал Игоря».
Пример второй. Литературовед К. Л. Зелинский в своих воспоминаниях написал:
«В те времена я попросил принять участие в судьбе моей сестры Алексея Толстого, и ему, как председателю комиссии по расследованию фашистских зверств во время войны, пошли навстречу. Моя сестра была освобождена из лагеря на полгода раньше».
Мемуарист несколько неточен. Его сестра, Т. Л. Зелинская, 2 февраля 1938 года была осуждена на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Ее освободили из Карлага 26 августа 1944 года, на полтора года раньше определенного ей срока наказания.
Депутат
В декабре 1937 года А. Н. Толстой стал депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР. Ранее писатель избирался депутатом Детскосельского горсовета, затем – Ленсовета. В сентябре 1936 года его избрали делегатом от Ленинградского округа на Восьмой чрезвычайный съезд Советов, проходивший в Москве с 25 ноября по 5 декабря 1936 года. На съезде была принята новая Конституция СССР, гарантировавшая всем гражданам государства равные права. Однако эти права были настолько иллюзорны, что один из основных авторов новой Конституции, академик Н. И. Бухарин, через два месяца был арестован, а затем по ложному обвинению в создании и участии в контрреволюционной шпионско-террористической организации расстрелян.
К депутату А. Н. Толстому поступало множество писем граждан с разного рода жалобами, просьбами и даже обвинениями. Приведем некоторые из них.
В ноябре 1937 года неизвестная написала:
«Алексей Толстой!
Сегодня я сняла со стены ваш портрет и разорвала его в клочья… Я ставила вас выше М. Горького, считала вас самым большим и честным художником. Андре Жид писал: “…Я хотел бы всю жизнь, при малейшем ударе издавать звук чистый, честный и подлинный; все люди, которых знаю я, звучат фальшиво…” Вы казались мне тем инструментом, который никогда, ни в каких условиях не может издавать фальшивую ноту. И вдруг я услышала вместо прекрасной мелодии захлебывавшийся от восторга визг разжиревшей свиньи, услышавшей плеск помоев в своем корыте… я говорю о вашем романе “Хлеб”, содержание которого я прочла в “Лит. газете”[36]. Мне стало стыдно, горько и очень, очень больно. Ведь вы очень наблюдательный, умный, чуткий человек с огромным сердцем, вы, написавший “Гадюку”, “Любовь”, “Хождение по мукам”, “Морозную ночь”, вы, так умевший передать всю “милую тяжесть любви”, проникший в тайное тайных человеческой души и с опытностью мастера разбирающийся в сложной механике Жизни… И вдруг вы вступили в свору завывающих с пеной у рта подхалимов, двурушников, разбивающих лоб от усердия кликуш… Неужели вы не видите объективной действительности? <…>
Свобода слова!.. – смешно писать эти слова, когда у всех во рту глухой кляп.
Свобода печати! – а вся печать унифицирована.
Демократизм заменен централизмом.
Искусство… – бедные художники, они работают из-под палки.
История… Как ее извращают! В угоду необъятному честолюбию Сталина подтасовывают исторические факты. И вы тоже приложили свою тонкую руку, тоже стали заправским подпевалой. Ведь в “Хлебе” вы протаскиваете утверждение, что революция победила лишь благодаря Сталину. У вас даже Ленин учится у Сталина… Ведь это прием шулера. Это подлость высшей марки!
Произвол и насилие оставляют кровавые следы на советской земле. Диктатура пролетариата превратилась в диктаторство Сталина. Страх – вот доминирующее чувство, которым охвачены граждане СССР. А вы этого не видите? Ваши глаза затянуты жирком личного благополучия, или вы живете в башне из слоновой кости?.. Смотрите, какая комедия – эти выборы в Верховный Совет… Ведь в них никто не верит. Будут избраны люди, угодные ЦК ВКП(б). Назначенство, а не выборы, ведь это факт. <…>
Вы, увидя вакантное место, освободившееся после смерти М. Горького, чтобы его занять, распластались в пыли, на брюхе поползли, расшибая лоб перед Сталиным, запев ему хвалебные гимны. Где же ваша беспристрастность? Где честность художника? <…>
Я вас, как художника, искренне любила. Сейчас я не менее искренне ненавижу. Ненавижу, как друга, который оказался предателем.
И я плюю вам, Алексей Николаевич Толстой, в лицо сгусток своей ненависти и презрения. Плюю!!!»
Некий Козуб 5 мая 1938 года написал из Полтавы:
«Товарищ Толстой!
Вы хороший писатель, это правда. Вами все гордятся. Но Вы бы имели еще больше любви от народа Дона и Украины, если б описали Голодные годы 1932–1933. Описать это можно. Мне не верится, чтоб Вы не решились описать ту страшную сталинскую голодную пятилетку, от которой умерли с голоду миллионы людей. Когда есть факты, что матери ели своих детей (село Рудка Диканьского района Полтавской обл.). Есть живые свидетели этих голодных трагедий, и они могут рассказать Вам.
Думаю, что и на Дону тоже это было. А повесть была бы хорошая. Ждем от Вас этой книги».
Были смелые люди, которые не боялись назвать свое имя и адрес. Одним из них был московский авиаконструктор Василий Валерьянович Калинин. Осенью 1938 года он написал депутату:
«Мой брат Виктор – архитектор, тридцати двух лет, автор многих проектов нашей социалистической стройки, в том числе школ, института Хлебопечения, Дворца пионеров.
Последнее время: в мастерской профессора Гинцбурга проект санатория в Гаграх, в доме детского творчества руководство группой мальчиков по архитектуре.
С октября 1937 г. совместно с братом работал над идеей осуществить возможность подъема и посадки самолета без разбега.
17 марта 1938 г. взят НКВД. 4 месяца – Таганка. Сейчас сослан через Котлас на Печеру с обвинением: П.Ш.8, т. е. подозрение в шпионаже, восемь лет трудового лагеря. Жена, трое детей: 10, 4 года и 2 месяца.
Вот и всё.
Я заранее знаю, что Вы ничего сделать не можете, что Вы ничем не сможете помочь. Вы получаете сотни писем с подобным содержанием. Я прошу Вас не за брата, у меня другое к Вам.
Вы пишите биографию великого человека, назовите имя того, кто в свое время сказал ему об ужасах стопроцентной коллективизации.