Настало время окончить эту кровавую игру в порабощение всего мира.
День двенадцатого июля был встречен у нас в Советском Союзе как день, который должен был наступить во имя свободы и человечности.
Фашистские армии скоро поймут, что это значит. Непобедимые со слабыми и беззащитными, немцы под ударами Красной Армии быстро сменили свою самоуверенность на угрюмое недоумение, от которого шаг до растерянности…
Наш союз с английским народом означает, что Гитлер вместе с национал-социализмом будет уничтожен и выметен в мусорную яму истории. Нацистская Германия начала “блицкриг”, эта война кончится для нее “блиц-крахом”».
Через день, 17 июля, в центральной прессе, на этот раз в «Известиях», появляется еще одна статья А. Н. Толстого – «Кто такой Гитлер и чего он добивается?». В ней писатель сначала кратко излагает биографию Гитлера, затем говорит:
«Что же Гитлеру нужно от нас – русских, украинцев, белорусов и всех братских народов СССР?
Прежде всего ему не нужны двести миллионов населения нашей родины. Ему не нужны дети, женщины, пожилые люди и старики. Они подлежат физическому истреблению. Мы теперь знаем, как это делалось в Польше, в Сербии, в Норвегии, во Франции и в тех советских районах, которые заняты фашистскими войсками…
Ворвавшись во Львов, фашисты устроили там “ночь длинного ножа” – много тысяч человек от мала до велика было зарезано. Известно, каким мучениям подвергались крестьяне белорусских сел и деревень – их ошпаривали кипятком, выкалывали глаза, запарывали штыками, детям разбивали головы о косяк.
Для чего так поступают фашисты?
Для того, чтобы навести ужас на население и чтобы убрать лишние рты: это их программа.
В Советской России фашистам нужны рабочие руки, но такие, чтоб они повиновались, как машины. <…>
Основной план Гитлера, его последняя точка, заключается в том, чтобы, овладев мировой гегемонией, истребив ненужные ему народы, установить единый вечный фашистский порядок. Но здесь у Адольфа Шикльгрубера не хватило фантазии. Он целиком заимствовал этот новый порядок из представлений раннего средневековья: это – пирамида, где на самом верху полубог Гитлер, ниже – его ближайшие сановники – Геббельсы, Геринги и Риббентропы и прочая черная сволочь, ниже – стопроцентная длинноголовая аристократия – помещики, которым, скажем, одному принадлежит целиком Киевский военный округ, другому, скажем, Урал от Перми до Магнитогорска и так далее, ниже – крупная немецкая буржуазия, еще ниже идут уже люди подневольные, рабы более надежные, пониже – рабы менее надежные, дальше – слоями расы, всё более удаляющиеся от арийской, и на самом низу – человекомашины, человекоживотные, или “недочеловеки”, по выражению Гитлера, люди, живущие в стойлах, люди, которых стерилизуют, чтобы они не давали потомства, молчаливая, безликая работающая масса.
Таков предполагаемый вечный порядок Гитлера. Ради него льется кровь, разрушаются государства, гибнут миллионы людей от голода и лишений, ради него фашистские полчища ломают и сломают свой хребет о стальную мощь Красной Армии».
Статьи А. Н. Толстого и других литераторов поднимали дух советских граждан, работавших в тылу. Но особенно нужна была боевая, страстная публицистика на фронте. Она помогала воевать. Об этом красноречиво говорит письмо одного из бойцов, посланное И. Г. Эренбургу:
«Тов. Илья Эренбург!
Я не писатель, не журналист, а рядовой боец, боец Красной Армии.
Я с детства увлекался чтением. Сейчас, находясь на поле сражения, ежедневно с нетерпением жду газету – зеркало правды и истины. Чуть не в каждом номере встречаю вашу статью. Читаю с волнением. Вот передо мной лежат только что полученные газеты. Быстро раскрываю, ищу статьи знакомых (хотя лично не знаю их) авторов – Алексея Толстого, Заславского, вас и автора мелких фельетонов Рыклина. Потому что каждая статья вышеуказанных авторов воодушевляет нас. Дает новые силы. Ведет к новым успехам. Самое главное – убеждает в победе. <…>
Прошу – и мы все просим – передать пламенный красноармейский привет Алексею Толстому…
С комприветом
Асхар Лекеров.
2 июля 1942 года.
Северо-Западный фронт, район Старой Руссы».
И. Г. Эренбург
Писали с фронта и А. Н. Толстому. Одно из этих писем 6 марта 1942 года напечатала газета «Правда».
«В дни Великой Отечественной войны, – писала группа солдат Красной Армии, – Вы, Алексей Николаевич, являетесь бойцом, и мы чувствуем, как будто Вы находитесь с нами совсем рядом, плечом касаясь каждого в строю. У Вас иное оружие. Но оно так же остро, как наши штыки, его огонь такой же убедительный, как огонь наших автоматов и пушек. Мы вместе громим обнаглевших фашистов».
Эвакуация в село Зименки
В первые месяцы войны шли очень тяжелые бои с нацистами. Красная Армия отступала. Но были локальные успехи. Появились первые пленные. Летом 1941 года К. А. Федин записал в дневник:
«15–21.VII – В Мордовии, в лагере немецких военнопленных. <…>
Летчики-немцы в лагере. Мальчики: еще совсем не понимают, что это – надолго. Заносчивость, деликатность, страх, больше всего – страх, но скрытый достоинством. Охотно поддаются команде, дисциплине, без принуждения “тянутся”; очень механичны, во всех поворотах мысли – солдаты; но легко слюнявятся, когда вспоминают дом, родных… о России представления столь же дикие, какими они были в прошлую войну, но культура вильгельмовского солдата была выше; хлюпкость, странная черта преждевременной старости или недоношенности; мышление по ранжиру, – ни мечтательности, ни юмора, во всех ответах – муштра; трагедийной стороны войны не воспринимают…
Мальчики эти уже побезумствовали над Лондоном, над Францией, были в Польше и в Греции и в первые же дни войны с нами оказались сбитыми над Россией. Это их слегка смущает: “с каждым может случиться”, – бормочут они. Почти все они с железными крестами и с Frontflugspange (пряжка за боевые вылеты. – Е. Н.). Никто из них не подозревает, что до черной славы их не будет никому дела, как только остановится человекоистребление. <…>
21. VII – Я возвращаюсь домой, и в ночь на 22-е – первая бомбардировка Москвы. С Самойловыми в убежище на Машковом переулке, под домом, где жил Горький (у Екатерины Павловны).
В два часа ночи дом содрогается от удара, соединенного с воем. Потом – паника. Я выхожу на улицу, – загоняют назад во двор: соседний дом (Латвийского посольства) разбит фугасной бомбой. 17 человек убито».
Красная Армия сопротивлялась отчаянно. Ее бойцы не жалели ни патронов, ни снарядов, ни своей жизни. И всё же фашистские полчища всё ближе и ближе подходили к Москве. В конце июля 1941 года им удалось взять Смоленск, последний областной центр перед столицей СССР. До Москвы, как говорят, было «рукой подать». Эвакуация из столицы началась с ее маленьких граждан. 8 июля писатель В. В. Иванов отметил в дневнике: «Вся Москва, по-моему, помимо работы занята тем, что вывозит детей».
22 августа в эвакуацию отправился А. Н. Толстой. На своей машине он сначала доехал до Горького, затем, в тот же день, проделал еще 20 километров – до села Зименки, где поселился на даче Горьковского обкома партии. Н. З. Урванцева вспоминала:
«В конце августа (1941) меня, московскую школьницу, отправили с родными под г. Горький… Днем мы вместе со взрослыми работали в поле: помогали колхозникам убирать овощи, а вечерами иногда всей гурьбой ходили в соседнее село Зименки полюбоваться медвежатами, которые жили там на территории бывшего санатория или дома отдыха. Смотреть на медвежат было и радостно, и грустно. Нам казалось, что о них плохо заботятся, т. к. медвежата всё время жалобно скулили, просили еду, а нам особенно угостить их было нечем.
Мы знали, что здесь, в Зименках, живет и работает А. Н. Толстой. <…> Тогда возникла идея написать ему коллективное письмо с просьбой обратить внимание на судьбу медвежат. Незамедлительный ответ писателя (письмо было вложено в длинный конверт с яркой подкладкой) растрогал не только нас, детей, но и взрослых… Несмотря на то что А. Н. Толстой, как мы слышали, был в то время болен, он нашел возможным написать нам и, главное, нашел слова, которые не только успокоили, но и развеселили нас».
Писатель ответил школьникам 30 сентября 1941 года:
«Дети, я получил Ваше письмо о медвежатах и навел справки. Их поят и кормят, за ними ухаживает человек, который очень любит животных. У этого человека несколько собак, и он им даже отдает свой хлеб, если нечем их кормить. А медвежата получают паек, но они скандалят, потому что за время пребывания в Зименках пионеров им досталось много вкусных остатков: они привыкли к белому хлебу, сахару, манной каше с вареньем. Когда, после отъезда ребят, им стали давать картошку, они сначала не хотели есть и один раз медвежонок так рассердился, что миску с картошкой надел себе на голову…»
Промышленные предприятия г. Горького выпускали танки, истребители, самоходные установки, минометы и пр. Город стал подвергаться массированным налетам фашистской авиации. Оставаться в Зименках стало не безопасно. 7 ноября 1941 года А. Н. Толстой выехал в Горький, оттуда на пароходе доплыл до Куйбышева, а затем направился в Ташкент.
Попытка стать главой Союза писателей
В столицу Узбекистана А. Н. Толстой прибыл 23 ноября. Через несколько дней, 3 декабря, он организовал собрание оказавшихся в Ташкенте писателей. На нем, кроме организатора, присутствовали: москвичи – Н. Е. Вирта, В. М. Гусев, В. В. Иванов, В. Я. Кирпотин, Б. А. Лавренёв, И. С. Нович, Н. Ф. Погодин, А. Н. Тихонов, И. П. Уткин; белорус Я. Колас и ответственный секретарь Союза советских писателей Узбекистана Х. Алимджан. Участники собрания высказали ряд претензий в адрес руководителя союза – А. А. Фадеева. Цель А. Н. Толстого, собравшего коллег, – сместить автора «Разгрома» с его высокого поста – для того чтобы самому занять освободившееся место.