«Выхожу на главную улицу – Сумскую. От края до края она похожа на развалины гигантской Помпеи, лишь кое-где уцелел дом и уже вставлены стекла, и дымят высунутые в форточку железные трубы печурок. Дальше огромная прекрасная площадь, где высятся дома промышленности, проектов, гостиницы, универмаги. Всё это пустые, выжженные остовы… Немцы, как бешеные, всё это взорвали, сожгли, разрушили, так же, как все высшие учебные заведения Харькова, так же, как заводы-гиганты, где была построена первая сверхмощная турбина. Немцы жестоко искалечили Харьков, подорвали его жизненный центр и оставили, как незабываемую память о себе, могилы вокруг города, где лежат свыше 30 тысяч мирных советских жителей обоего пола, в том числе очень много детей, замученных пытками, расстрелянных и умерщвленных выхлопным газом в особых, так называемых “газвагонах”, а по-нашему “душегубках”, или машинах, которые были созданы нацистской “творческой” мыслью и построены по приказу верховного командования германской армии в целях более ускоренного и удобного массового истребления мирного населения оккупированных немцами областей. <…>
Сегодня в Харькове начался первый судебный процесс, которым открывается эпоха великого страшного суда над немцами, преступившими человеческий закон. Сегодня судят трех немцев среди развалин города, окруженного могилами их жертв. <…>
Вводят подсудимых и молча указывают им места, где сесть.
Первый – капитан Вильгельм Лангхельд, нацист, офицер военной контрразведки…
Рядом с ним второй – Рейнгард Рецлав, чиновник германской тайной полиции в Харькове…
Рядом с ним третий – Ганс Риц… Этот – заместитель командира роты СС».
А. Н. Толстой передал из Харькова еще три репортажа – «Палачи», «Варвары», «Возмездие». Они были напечатаны в «Правде» 17, 18 и 20 декабря. Всех троих обвиняемых приговорили к высшей мере наказания через повешение. Приговор тут же был приведен в исполнение.
В том же году, позднее, А. Н. Толстой как член Чрезвычайной государственной комиссии побывал еще на одном судебном процессе, аналогичном харьковскому, – в Краснодаре. На этом процессе присутствовал поэт Илья Сельвинский. Он вспоминал:
«Летом 1943 года, после взятия нашими войсками Краснодара, в местном кинотеатре публично происходил суд военного трибунала над двадцатью изменниками, служившими в фашистском гестапо. <…> А. Н. Толстой прибыл из Москвы в качестве члена Правительственной комиссии. Пробыл он на Кубани, если не ошибаюсь, дней десять, в течение которых я виделся с ним очень часто. С утра мы сидели рядом в зале суда, затем на обеде у кого-нибудь из руководителей края, потом снова в зале суда и, наконец, на квартире у Алексея Николаевича. Иногда, выкроив время, ездили за город и бродили по берегу Кубани. Разговоры при этом были какие-то особенно “вкусные”, а влечение к ним неутомимое…
Основным нервом во всех его разговорах было какое-то ненасытное любопытство к внутреннему облику русского человека.
– Мы думаем, будто знаем русский народ. Ничуть не бывало! Только сейчас он по-настоящему раскрывается. Русский народ – это человек непостижимых возможностей. Немыслимо даже вообразить, на что он способен, если дать ему развитие!
В этой связи неоднократно возвращался он к воспоминаниям о Максиме Горьком.
– Алексей Максимович любил говорить, что наше время – это эпоха пробуждения в народе чувства собственного достоинства. До войны я не понимал глубины этой мысли. Достоинство – это казалось мне чем-то вроде “не тронь меня, а не то…”. Но сейчас, мне кажется, я всё понял. <…> Но больше всего говорили, конечно, о литературе. Алексей Николаевич, при всем своем добродушии, всегда очень раздражался, когда вспоминал о тех писателях, которые проходили в творчестве мимо истории России.
– Кто лишен интереса к прошлому своего народа, у того нет родины. Особенно важно заниматься историей сейчас. Как понять, почему русский оказался знаменосцем великого всечеловеческого гуманизма, а немец – носителем идеи порабощения? Кто нам ответит на это, если не история?
<…>
– Помните, как начинается “Борис Годунов”?
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста…
Черт подери! До чего величаво! Я всегда воспринимаю эту тираду как врата во храм, именуемый “Трагедия”».
Катынская трагедия
В конце марта 1943 года Геббельс и его подручные развернули пропагандистскую кампанию против СССР в связи с обнаружением в Катынском лесу под Смоленском массового захоронения польских военнослужащих. Было заявлено, что в Катыни покоятся 12 тысяч тел «польских офицеров, убитых ГПУ» в марте – апреле 1940 года. 18 апреля 1943 года в Лондоне было опубликовано заявление правительства Польши в изгнании, в котором говорилось:
«Ни одному поляку не остается ничего, кроме как быть глубоко шокированным этой новостью, – преданной теперь немцами самой широкой гласности, – об обнаружении тел польских офицеров, пропавших без вести в СССР, в коллективной могиле под Смоленском, и массовой экзекуции, жертвами которой они были.
Польское правительство проинструктировало своего представителя в Швейцарии потребовать от Международного Красного Креста в Женеве выслать делегацию, чтобы на месте расследовать истинное положение дел».
В ответ правительство СССР 25 апреля 1943 года передало послу Польши ноту следующего содержания:
«Поведение Польского Правительства в отношении СССР в последнее время Советское Правительство считает совершенно ненормальным, нарушающим все правила и нормы во взаимоотношениях двух союзных государств.
Враждебная Советскому Союзу клеветническая кампания, начатая немецкими фашистами по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории, была сразу же подхвачена Польским Правительством и всячески разжигается польской официальной печатью. Польское Правительство не только не дало отпора подлой фашистской клевете на СССР, но даже не сочло нужным обратиться к Советскому правительству с какими-либо вопросами или разъяснениями по этому поводу.
Гитлеровские власти, совершив чудовищное преступление над польскими офицерами, разыгрывают следственную комедию, в инсценировке которой они использовали некоторые подобранные ими же самими польские профашистские элементы из оккупированной Польши, где всё находится под пятой Гитлера и где честный поляк не может открыто сказать своего слова.
Для “расследования” привлечен как польским правительством, так и гитлеровским правительством Международный Красный Крест, который вынужден в обстановке террористического режима с его виселицами и массовым истреблением мирного населения принять участие в этой следственной комедии, режиссером которой является Гитлер. Понятно, что такое “расследование”, осуществляемое к тому же за спиной Советского Правительства, не может вызвать доверия у сколько-нибудь честных людей.
То обстоятельство, что враждебная кампания против Советского Союза начата одновременно в немецкой и польской печати и ведется в одном и том же плане, – это обстоятельство не оставляет сомнения в том, что между врагом союзников – Гитлером и Польским Правительством имеется контакт и сговор в проведении этой враждебной кампании. <…>
Все эти обстоятельства вынуждают Советское Правительство признать, что нынешнее правительство Польши, скатившись на путь сговора с гитлеровским правительством, прекратило на деле союзные отношения с СССР и стало на позицию враждебных отношений к Советскому Союзу. На основании этого Советское Правительство решило прервать отношения с Польским правительством».
После освобождения в сентябре 1943 года Смоленска и его окрестностей от фашистских оккупантов была создана Специальная Комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров. В состав комиссии вошли: член Чрезвычайной государственной комиссии академик Н. Н. Бурденко (председатель), член Чрезвычайной государственной комиссии академик А. Н. Толстой, член Чрезвычайной государственной комиссии митрополит Николай, председатель Всеславянского комитета генерал-лейтенант А. С. Гундоров, председатель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С. А. Колесников, народный комиссар просвещения РСФСР академик В. П. Потёмкин, начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии генерал-полковник Е. И. Смирнов, председатель Смоленского облисполкома Р. Е. Мельников.
Комиссия, руководимая Н. Н. Бурденко, работала в Катыни в январе 1944 года. Ею были привлечены судебно-медицинские эксперты: главный судебно-медицинский эксперт наркомздрава СССР, директор Государственного научно-исследовательского института судебной медицины наркомздрава СССР В. И. Прозоровский, профессор судебной медицины 2-го Московского государственного медицинского института, доктор медицинских наук В. М. Смольянинов, профессор патологической анатомии, доктор медицинских наук Д. Н. Выропаев, старший научный сотрудник танатологического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины наркомздрава СССР, доктор П. С. Семеновский, старший научный сотрудник судебно-медицинского отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины наркомздрава СССР, доцент М. Д. Швайкова. Они 24 января 1944 года выдали «Заключение», в котором, в частности, говорилось:
«Судебно-медицинская экспертная комиссия на основе данных и результатов исследований –
считает установленным факт умерщвления путем расстрела военнопленных офицерского и частично рядового состава польской армии;
утверждает, что этот расстрел относится к периоду около 2-х лет тому назад, т. е. между сентябрем – декабрем 1941 г.;